Пятый арлекин - Владимир Тодоров

Мысли были беспорядочными и похожими на мерцательную аритмию раненого сердца. «Как я уповал на сегодняшний день, как много ждал от него, он должен был стать одним из самых ярких дней моей жизни, но все вышло наоборот и синяя птица счастья пролетела, лишь задев меня своим ослепительным крылом. И вино­ват был во всем только я один в полном соответствии с поговоркой: «В одном человеке двое не уживутся». Так и случилось со мной: во мне поселились два человека — мерзавец и порядочный, и они никогда не смогут сговориться и действовать заодно, поэтому мои поступки зависят от того, кто из тех двоих побеждает в тот или иной момент. Сегодня они боролись не на жизнь, а на смерть. В итоге, когда победил джентельмен, я оказал себе медвежью услугу, подставил под удар Тернера. Зато спас Элизу, которая, не зная всех обстоятельств, возненавидела меня за свое унижение. Еще бы, жен­щина предлагает себя любимому мужчине, который отвечает ей такой же взаимностью, а тот в ответ неожиданно прочитывает мо­раль, указывая, где лучше предаться любви и в какое время дня или ночи! Безумие, что она сейчас думает обо мне? Только то, что выкрикнула, что я — дорожный ловелас — допрыгался до того, что не способен удовлетворить очередную жертву. Что ж, поделом тебе, благородный мистер Мэйсон!»

Ладно, пусть бы оставалось все как есть, только бы она узнала, что я сегодня поступил с ней как человек, а не как проходимец. Тогда бы она не ушла... Я стал похож на героя одной проповеди, которую слышал в детстве в нашей церкви. Пастор рассказывал о человеке, который, делая добро, в ответ обязательно требовал бла­годарности. В конце концов никто не захотел зависеть от его добрых поступков. «Итак,— закончил свою проповедь пастор,— случается, что иной человек лучше познает нужду, нежели примет помощь от рассчетливого и в чем-то корыстного мецената». Я недалеко ушел от такого человека, я ведь признался самому себе в этом: «Вот если бы она знала, какой я жутко благородный, то изошлась бы слезами благодарности и смочила мою новую рубашку слезами умиления и счастья»... —

Целый день я провел в городе: посмотрел половину боевика с порнографическим мультиком вместо кинохроники, жевал ростбиф в третьеразрядном кафе, курил в парке, пугая молоденьких женщин с детьми своим отрешенным видом, вызвал подозрение и любопыт­ство ретивого полицейского, чуть не уснул на скамейке и поздно вечером явился в свой пансионат.

Миссис Голсуорси молча открыла дверь; хотя у меня имелся ключ, но я о нем совсем забыл и яростно молотил кулаком по стеклу веранды под неодобрительные взгляды из флигеля угрюмого чело­века самого разбойного вида, по всей вероятности садовника. Мери сурово посмотрела на меня и пропустила в дверь, даже не сделав попытки спросить о чем-нибудь или просто поприветствовать. Зна­чит, потеряны не только фланги, но и тылы. По теории полковника Шелли, любая армия при таких условиях обречена на разгром. Значит, я тоже близок к полному поражению или уже потерпел его.

Меня охватило полнейшее безразличие: я прошел в гостиную, сел за обеденный стол и склонил голову. Мери без напоминания принесла ужин, я молча съел его, автоматически, как запрограм­мированный робот принял душ и, не одев халата, потушив верхний свет и оставив только горящим ночник, улегся в свою роскошную кровать. Струился призрачный свет, в спальне клубился голубова­тый туман, а я все лежал не в силах уснуть и даже не стараясь придумать хоть что-нибудь для нас с Элизой. Будь что будет... Телефонный звонок подбросил меня на кровати, как пушечный вы­стрел, я лихорадочно схватил трубку и закричал: «Элиза, это ты?!»

— Миссис Тернер никак не могла вам позвонить, потому что вы не оставили ей номер телефона,— послышался злорадствующий ехидный голос Тернера.

— Здравствуйте, мистер Тернер,— безо всякого вдохновения приветствовал я своего хозяина.

— Здравствуйте, Дик. Вы что, похоронили всех своих родст­венников?

— Нет, только жену своего нового друга,— не удержался и съехидничал я в ответ.

— Хорошо, что не самого друга!— не без причины развеселился Тернер,— должен выразить вам признательность, Дик, вы сегодня вели себя великолепно. Поздравляю, вы переплюнули самого Каза-нову! Я не шучу. У вас в будущем по этой части найдется много работы. Нельзя использовать нерационально на других работах та­кие мощные потенциальные резервы. Кстати, приветствую и благоразумное решение, хотя вы были очень близки к глупости...

— Мистер Тернер!— закричал я таким голосом, будто мы пере­говаривались с ним через улицу без телефонного аппарата,— если вам известны такие подробности, то тем более вы должны быть информированы, что я разругался с Элизой окончательно и больше ее не увижу.

— Это мне известно,— не стал темнить Тернер,— знаю и про обстоятельства, которые привели, пользуясь вашей терминологией, к разрыву. Обстоятельства, это я подчеркиваю, в вашу пользу. Счи­таю, что пока ее не следует беспокоить, а позвонить денька через два, это как раз будет воскресенье.

— Она не захочет со мной разговаривать!

— Вы, Дик, как ни странно, бываете порой очень наивны. И как вам с такими качествами удается побеждать сильных женщин...

— Что вы имеете ввиду?

— Ничего, только ставлю вас в известность, что Элиза, я про­изношу по слогам, у-же три ча-са не от-хо-дит от те-ле-фо-на в надежде, что ее прекрасный и вероломный друг позвонит ей. Если вы позвоните немедленно, то не услышите ничего, кроме единствен­ной просьбы простить ее. Но вам этого сегодня как раз делать не следует, пусть помучится, сучка, пока не доведет себя до белой горячки, скучая без своего возлюбленного.

— Мне не нравится, мистер Тернер, как вы отзываетесь о своей жене,— вскипел я, наконец. У меня сжалось сердце от его инфор­мации.

— А вы, Дик, здесь при чем? Это ведь не ваша жена собирается наставить вам рога, а моя — мне! Улавливаете разницу?

— Улавливаю, только вы ведь сами этого хотели.

— Да, я хотел одного, чтобы вы подвели ее к этому акту и даже предположил, что вы сумеете совратить ее в течение двух месяцев. Мне казалось, что такая чистая женщина, как Элиза, не позволит одурманить себя первому встречному проходимцу раньше этого сро­ка, если вообще позволит. А она развалилась на траве на второй дени, как последняя привокзальная шлюха. Я еще знаю одно слово, подходящее к данному случаю, только мне надоело оправдываться перед вами. Слушайте меня внимательно, Дик: в воскресенье, имен­но в это воскресенье в семнадцать тридцать вам принесут чек на предъявителя на парижское отделение моего банка.

— Кто принесет, вы?

— Не заноситесь, Дик, мне как-то не с руки выступать перед вами в роли почтальона. Принесет мой человек. Вы убедитесь, что я сдержал слово. На восемнадцать часов назначьте встречу Элизе. Агенты частного сыска будут наготове и ворвутся в вашу спальню ровно в восемнадцать тридцать. Я думаю, что с вашими способно­стями вы как раз к этому времени управитесь с объектом.

— Но вы же сказали, чтобы я только...

— Да,— резко перебил меня Тернер,— вы позволите вашей куколке раздеться и разденетесь сами. Это должно произойти ровно в восемнадцать тридцать и ни минутой раньше. Остальное не ваша забота. Вы меня поняли?

— Да, понял.

— Вы дадите показания агентам и можете сматываться на все четыре стороны, и чем скорее, тем лучше. Хотите заработать еще, найдете меня сами. О'кей?

— О'кей, мистер Тернер.

В трубке послышались гулки отбоя. Почему я не послан Тернера, как хотел этого десятью минутами раньше, почему я согласился на это снова, подтвердив свою готовность завершить грязную опера­цию? Страх за себя? Нет, только не это. Из разговора с Тернером я выяснил самое главное для себя: Элиза простила мою бестактность и ждет звонка. И второе, не менее важное: у меня впереди три дня и я наверняка сумею что-нибудь придумать, чтобы спасти Элизу. Если я даже откажусь выполнять указания Тернера, он придумает что-нибудь другое, не менее пакостное, и найдется исполнитель, который захочет заработать сто тысяч...

Заснул я быстро, но кошмарный сон вновь преследовал меня, только теперь я разглядел лицо машиниста локомотива: это был Тернер. Тогда кто же четвертый, кто меня держит вместо него в костюме арлекина? Я почти не удивился, это была Мери. Я даже во сне осознал, что теперь мне конец. Раньше, когда она с пригорка неслась мне на помощь, во сне оставалась иллюзия надежды. Тернер кривил рот в крике, стов разобрать было нельзя, только какие-то отрывки, но и так можно было легко понять, что от ненависти он готов выпрыгнуть впереди паровоза и прикончить меня. Я пытайся укорить Элизу ее предательством, но она старательно отворачивала лицо и истерически смеялась.