Прометей, или Жизнь Бальзака - Андрэ Моруа

Как я уже говорил вам, я умру от горя в тот день, когда окончательно пойму, что надежды мои неосуществимы. Хотя до сих пор я еще ничего не сделал, я предвижу, что этот роковой день приближается. Мне предстоит стать жертвой собственного воображения. Вот почему я заклинаю вас, Лора, не думать обо мне; умоляю, порвите все нити, связывающие нас".

Что это? Сомнения влюбленного? Или смутное предчувствие непрочности любви, которую время неизбежно должно было разрушить? Гораздо позднее он напишет:

"Эти наслаждения, внезапно открывающие нам поэзию чувственности, создают те крепкие узы, которые привязывают молодых людей к женщинам старше их возрастом, но эти узы, подобно оковам каторжника, оставляют в душе неизгладимый след, рождают в ней преждевременное равнодушие к чистой свежей... любви" [Бальзак, "Лилия долины"].

Но пока что любовное желание отгоняло все сомнения.

В том же письме к госпоже де Берни - всего несколькими строками ниже он задает множество нежных вопросов. Гуляет ли она на лугу? Бывает ли в саду? Сидит ли на их скамье? Выходит ли за живую изгородь? Играет ли на фортепьяно, поет ли? Когда он писал это письмо, Сюрвиль рядом с ним напевал: "Как медленно теченье дней". Великий Боже, как он фальшивил! И какое холодное небо в Нормандии!

Когда Бальзак проездом оказался в Париже, его перехватил там Шарль-Александр Полле, издатель и книгопродавец; он предложил ему подписать договор на два романа: "Столетний старец" и "Арденнский викарий", каждая из этих книг будет выпущена в количестве тысячи экземпляров, за что автор получит две тысячи франков, из них - шестьсот франков наличными, так сказать, "звонкой монетой", а остальные - векселями сроком на восемь месяцев. Таким образом, дела обстояли не так уж плохо. Но оба произведения надо было вручить издателю не позднее первого октября. Между тем Бальзак оставил рукопись "Викария" в Байе: супруги Сюрвиль, не сомневавшиеся в собственных талантах, собирались работать над нею.

Бальзак - Лоре Сюрвиль, Вильпаризи, 14 августа 1822 года:

"Итак, у нас остается сентябрь месяц для работы над "Викарием". Боюсь, что каждому из нас невозможно писать по две главы в день, а ведь только в этом случае я получу "Викария" к 15 сентября; но и тогда у меня будет всего две недели для переделок и исправлений. Посоветуйтесь между собой... Если вы хоть немного меня жалеете, непременно пришлите в срок этого чертова "Викария", а коли вы думаете, что я вас ввожу в заблуждение, то я пришлю договор, подписанный с Полле: там предусмотрена неустойка, если книга не увидит свет в ноябре по вине автора... Пожалуй, такой нечеловеческий труд тебе не по силам, Лора. Не думаю, что ты можешь писать по шестьдесят страниц романа в день. Впрочем, если справитесь, если вы мне твердо обещаете прислать рукопись к 15 сентября, - в добрый час! Но если 17 сентября у меня ее еще не будет, то, памятуя о проклятой неустойке, я сам примусь за дело: как вам известно, написать роман для Полле можно и за месяц".

Между тем семейство Бальзаков собиралось уезжать из Вильпаризи. Владелец дома, кузен Антуан Саламбье, продал свою недвижимость брату, Шарлю Саламбье, а тот вознамерился увеличить арендную плату до пятисот франков в год. Возмущенные Бальзаки решили вновь перебраться в столицу. Подыскали подходящую "нору" на улице Руа-Доре, где молодому писателю была выделена отдельная комната. Однако Эдуард Малюс доживал последние дни, и его нельзя было тронуть с места. Прикованный к своему креслу, больной учился вышивать. Бернар-Франсуа, напротив, чувствовал себя превосходно, и его остроты вызывали бурные приступы смеха у Оноре. Госпожа Бальзак, как всегда энергичная и деятельная, то и дело ездила в Париж "обхаживать" приятельницу со связями (госпожу Делануа), надеялись, что эта дама выхлопочет для Сюрвиля должность в Монтаржи или в Понтуазе и он переселится поближе к столице. Мать сердито выговаривала Оноре за то, что он забыл в Байе "полотенце с красной каймой и носовой платок", с ее хозяйской точки зрения это было непростительно. Молодой автор прочел своим обычным слушателям в Вильпаризи начало романа, который он писал в Нормандии, - "Ванн-Клор, или Бледноликая Джен", и все остались довольны, хотя автор вывел там собственную мать в несколько смешном виде. Оноре каждый раз бегал встречать дилижанс, надеясь, что с ним прибудет рукопись "Арденнского викария".

"От всего сердца обнимаю Сюрвиля, а тебя так сжимаю в объятиях, что боюсь, как бы ребра не хрустнули... Эдуард обречен на смерть; бабуля - на постоянные недуги; мама - на вечные поездки в Париж и на непрерывные волнения; папа - на неизменное здоровье; Луиза - на торчание в дверях; Луи - на безнадежную глупость; Анри - на бесконечные проказы, а я - уж и сам не знаю на что... "Викарий"! "Викарий"! "Викарий"! Шлите рукопись по частям, с каждой почтой, ибо мне уже давно пора приняться за нее".

Что касается Лоры де Берни, то достаточно было ей вновь появиться, чтобы приступ меланхолии в духе иного Вертера опять уступил место любви.

Бальзак - госпоже де Берни, 4 октября 1822 года:

"Чем дольше мы вместе, тем больше открываю я в тебе прелестей... Признаюсь тебе, Лора, что "освящение скамьи", это празднество любви, которая, как мы думали, уже угасала, вновь воспламенило мое сердце, и наш чудесный уголок не только не показался мне гробницей, но стал в моих глазах алтарем...

Есть некое величие в том, чтобы скрывать друг от друга силу нашей взаимной любви. Но мы проявим еще больше величия, если сохраним ее. Предоставляю тебе, дорогая, принять решение. Ныне, как и четыре месяца назад, я вручаю тебе свою судьбу, все свое существо, свою душу и вновь признаюсь, что я много приобрел от тесного общения с тобой".

Теперь, когда его уже больше не томила неутоленная страсть, он мог лучше оценить глубокий ум своей возлюбленной. Оноре плохо умел скрывать свои чувства, и госпожа Бальзак в ярости писала об этом Лоре.

Госпожа Бальзак - Сюрвилям, 12 октября 1822 года:

"Вы даже не можете себе представить, милые друзья, как худо нашему бедному Эдуарду; язык у него темно-коричневый, а в глубине - почти черный; пульс у бедняжки слабеет с каждым часом... Он ничего не ест, только с трудом проглатывает шесть устриц и выпивает чашку молока... Долго он не протянет, я в этом уверена...

Только для Лоретты: Оноре уходит в полдень, возвращается в пять часов; прочитав газету, снова ускользает из дому и возвращается в десять вечера. Несмотря на то, что Эдуард так плох, сынок и папаша оставляют меня одну. Оноре даже не понимает, как неприлично по два раза в день ходить в чужой дом. Он не понимает, что его хотят околпачить. Я предпочла бы находиться в ста лье от Вильпаризи. За последнее время он не написал, ни строчки. А ведь ему осталось каких-нибудь двадцать, страниц, чтобы закончить "Столетнего старца". Голова у него занята только одним, он не понимает, что, отдаваясь своему чувству с таким пылом, он скорее пресытится; но поведение его столь неосмотрительно, что он лишает себя возможности с честью выпутаться из этого положения в будущем. Я пыталась ему объяснить, что, несмотря на всю свою душевную тонкость и деликатность, я вынуждена поступать так, как поступаю.

Напиши ему, быть может, он тебя послушает. Если я завтра уеду отсюда, то напишу тебе обо всем подробнее".

Эдуард Малюс умер в Вильпаризи 25 октября 1822 года. Нотариус Виктор Пассе привел в порядок оставшееся после него наследство. Госпоже Бальзак досталась весьма значительная сумма (девяносто тысяч франков золотом). Самоотверженный уход за безнадежно больным родственником и печаль по усопшему были оплачены наличными. Буржуазная мудрость обратила милосердие в капитал. В ноябре семейство Бальзаков обосновалось в квартале Марэ, в доме номер семь по улице Руа-Доре. Временное пристанище на улице Портфуэн было оставлено. Плата за новое жилье составляла семьсот тридцать франков в год, включая налоги. Первого ноября между Оноре и Бернаром Франсуа был подписан любопытный контракт. Сын обязался платить отцу сто франков в месяц - за кров и стол. "Господин Оноре сам будет оплачивать свечи, дрова и прачку; в годовую сумму - тысяча двести франков - входит только стоимость пропитания и жилища". Контракт этот был продиктован не алчностью Бернара-Франсуа, а гордыней Оноре.

VII. ПОДЕННАЯ РАБОТА

Мы переехали в Париж в надежде

на благополучие и счастье.

Госпожа Бальзак

Госпожа Саламбье не долго радовалась возвращению в свой любимый квартал Марэ. Она умерла 31 января 1823 года. Оноре потерял верного друга. Родные не пожалели денег на пышные похороны. Они не хотели ударить лицом в грязь. После старушки осталось весьма скромное наследство - спекуляции зятя нанесли изрядный ущерб ее состоянию. Тем не менее финансовое положение семьи к этому времени упрочилось. К ферме Сен-Лазар и наследству, полученному от Эдуарда Малюса, прибавлялись ежегодные проценты с капитала, вложенного в тонтину Лафаржа, размер которых быстро увеличивался, ибо "дезертиров" становилось все больше. По милости ведомства путей сообщения Сюрвиль переехал поближе к столице, и молодые супруги жили теперь в Шанрозэ; Сюрвиль изо всех сил добивался должности инженера в департаменте Сена и Уаза с местопребыванием в Версале. Несчастная Лоранса разрешилась от бремени, когда в ее доме все должны были описать за долги. Она с тоской вспоминала о своей девической жизни: "Держу пари, что вы сварите наш чудесный компот из апельсинов и будете жарить каштаны". О как сладко и как грустно вспоминать об отчем доме юной женщине, несчастной в замужестве! Что касается баловня госпожи Бальзак Анри, предполагаемого сына господина де Маргонна, то он был столь же беспечен, как Оноре, столь же легковерен, как Лоранса, но в отличие от всех остальных в семье совершенно лишен энергии.