Из Лондона в Москву - Клэр Шеридан

В коридоре я встретила Литвинова. И пока я ужинала, он передал мне сообщение от Троцкого, чтобы завтра в четыре часа дня я была готова к отъезду на фронт. Надо всё обдумать. Мы обсудили этот план со всех сторон. Литвинов был дипломатичен, он конкретно ничего не посоветовал, а только заявил, что окажет мне всяческую поддержку, независимо от моего решения. Я понимала, что буду лишена удобств и тепла, на передовую меня вряд ли допустят, и как единственная женщина я только стану вызывать подозрения. Ещё.… Но как велик соблазн! Наконец, около трёх часов утра я решила отказаться от этой идеи и сохранить о Троцком хорошую память. Лишь тогда впервые Литвинов произнёс: «Я так рад…».

25 октября. Москва.

Литвинов очень любезен: он помог доставить необходимое мне для работы оборудование из Кремля в комиссариат Иностранных Дел (гостиница "Метрополь"). Жалко, не удалось запечатлеть этот миг на плёнку: мой помощник несёт глиняную болванку; за ним следует Литвинов в меховом пальто и котиковой шапке, держа на вытянутых руках мою подставку для лепки; а сзади семеню я с ведром глины и тряпками.

В Комиссариате нас встретил китайский генерал в военной форме и все его сотрудники. Литвинов, который, по-моему, являлся советским представителем в Китае, был весьма удивлён таким rencontre, и китайцев это сильно позабавило.

Позже, в девять вечера, я вместе с Литвиновым вернулась в кабинет Чичерина, чтобы начать работу. Литвинов зашёл в кабинет, а я осталась ждать в приёмной. Пока я там сидела, какой-то мужчина торопливо забежал в кабинет. Маленького роста, в коричневых брюках и пиджаке, который ни в коей мере не сочетались с брюками. Шаркая ногами, он скрылся за дверями кабинета. Наверное, часовщик. Оказалось, это и был Чичерин.

Я всё ещё ждала. Постепенно это затянувшееся ожидание стало мне надоедать. Появилось тревожное предчувствие. В этот момент меня позвал Литвинов, но дальше порога кабинета мне продвинуться не удалось.

Внезапно передо мной возник Чичерин и торопливым и извиняющимся тоном произнёс: «Сегодня никак невозможно, совершенно невозможно…» и исчез. Он даже не разрешил мне переступить порог его кабинета!

Мы с Литвиновым посмотрели друг на друга и вышли из приёмной. Пошли в кабинет Литвинова. Он явно был удручён таким поворотом событий и не знал, что сказать. Я присела и, ожидая, пока за мной придёт машина, мы немного поговорили. Из всего сказанного Литвиновым, из того, чему я была свидетелем, у меня сложилось кое-какое мнение о личности Чичерина.

Он явно ненормальный человек, проводивший месяц за месяцем в своём душном кабинете, даже не выходя на улицу. Он приказал, чтобы в кабинете была поставлена для него кровать, поскольку у него не было времени ходить домой спать. Он работает ночи напролёт, а если телеграммы поступают днём, его должны разбудить. Его ночь – это рабочий день, а день – не обязательно ночь. У Чичерина отсутствует чувство времени, и он даже не понимает, что окружавшие его люди живут в другом ритме. Он может позвонить человеку в три или четыре часа утра по любому пустяку. Он всё делает сам, не вызывая по телефону секретарей или посыльных. Он даже сам бегает в другие отделы, прихватив под мышку документы. Он живёт на пределе, и любая мелочь может лишить его опоры.

Мне говорили, что Чичерин – это ангел, святой человек. Но то, что я увидела собственными глазами, скорее напоминало трепещущую и взволнованную птичку. Забавно, что его считают «джентльменом». Чичерин родился в богатой семье. Он добровольно передал всё, чем владела его семья, на благо народа.

Сегодня мне не повезло. Надо же такому случиться, что именно в этот день Чичерин впервые за долгое время вышел из здания Комиссариата: ему надо было посетить зубного врача. Один человек, смотревший в окно, позже описал мне это удивительное явление, Чичерин на улице. Чичерин остановился на краю тротуара, нерешительно оглядываясь вокруг, всем своим видом напоминая человека, собиравшегося в холодный день нырнуть в реку. Когда, наконец, он решился, то добежал лишь до середины улицы, а потом повернул обратно. Должно быть, Чичерина ошеломили дорожное движение, свежий воздух и зубной врач, и неудивительно, что он встретил меня в таком взвинченном состоянии!

26 октября, Москва.

Чичерин через Литвинова передал мне записку, приглашая прийти к нему на следующее утро в четыре часа утра, поскольку это самое спокойное время. Но, к сожалению, для меня это то же самое спокойное время сна.

29 октября, пятница. Москва.

У меня выдалось четыре праздных дня, но великое удовлетворение мне даёт чувство завершённости работы. Я виделась с Андреевым и Литвиновым. Однажды днём Максим Литвинов по дороге на работу подвёз меня к месту, которое мне хотелось сфотографировать. В пять часов вечера он вернулся, и мы пили чай. При нём был огромных размеров портфель, и до семи вечера Литвинов работал с бумагами в моей комнате. Затем он ушёл на какое-то собрание. Мы по долгу разговариваем, и я многое начинаю понимать. Литвинов снисходительно улыбается, когда проявляется моё буржуазное воспитание. Но он говорит, что я меняюсь в лучшую сторону. Даже Ротштейн стал относиться ко мне серьёзнее.

Сегодня, на четвёртый день отдыха, я почувствовала новый прилив энергии. Появилось желание творить снова. Я предложила Литвинову вылепить его портрет, и он согласился, пригласив меня работать в его кабинете. Это довольно трудно, и я попросила его позировать у меня дома, в те редкие моменты, когда он свободен. Пока мы не пришли к окончательному решению. Между тем, меня очень заинтересовали часовые у кремлёвских ворот. У них такой внушительный вид, долгополые овчинные тулупы с поднятыми воротниками, за которыми почти не видно голов. Мои неоднократные попытки заполучить одного из них для позирования, наконец-то, увенчались успехом. Ради этой цели сегодня утром мы с Андреевым бродили от здания к зданию. Андреев в таких делах – незаменимый попутчик. С ним легко, он открывает любые двери и входит туда, куда ему нужно. Вдвоём мы посетили такие места, куда бы я не отважилась отправиться в одиночку.

Мы запросто вошли в казарму. Сомневаюсь, чтобы здесь побывала хоть одна женщина, но я не привлекла пристального внимания. Несколько красноармейцев столпилось вокруг нас, пока мы объяснялись с караульным. Один или два из них улыбались, остальные смотрели на меня с полным безразличием! Что сказал Андреев, я, конечно, не знаю, но одно было ясно: караульный спросил, большевики ли мы. Оказалось, для удовлетворения моей просьбы, требуется специальное разрешение от Коменданта Кремля. Пришлось разыскивать Коменданта. Ох, какие тёмные коридоры и затхлые помещения! В них стоит запах ушедших столетий. Уверена, что свежий воздух сюда никогда не проникает. Мы дошли до склада военного обмундирования, где нам выдали овчинный тулуп огромного размера. От него исходил такой запах! Живая овца так не пахнет. Андреев, надрываясь под этой ношей, перенёс тулуп в мою студию, куда завтра должен будет прибыть красноармеец. Вся комната пропиталась этим запахом. Я задумала сделать статуэтку, и только в России можно найти такой силуэт.

Ещё было не поздно, домой возвращаться не хотелось. Поэтому мы решили побродить по дворцовому зданию. Открывая новые двери, мы переходили из одного помещения в другое. После непродолжительного разговора в одном из них, его служащий вызвался сопроводить нас в Оружейную Палату. Для меня это стало настоящим открытием, жалею, что не увидела Оружейной Палаты раньше, иначе бы бегала сюда каждую свободную минуту. Наш провожатый говорил по-французски и досконально знал историю каждого экспоната. Он рассказывал о них с гордость, почти с любовью. Экспонаты были расставлены с большим вкусом. Одну стеклянную витрину заполняли короны Романовых, усыпанные драгоценными камнями. Перед нашими глазами были выставлены великолепные скипетры, роскошные конские упряжки и сбруи, украшенные драгоценностями. Воображение поражает такое обилие сокровищ. Кольчуги представляют собой настоящие произведения искусства, но я мало в этом понимаю. Что мне действительно понравилось: старинные повозки и кареты. Одна из них была подарена английской королевой Елизаветой, ярко раскрашенная и резная, выполненная в якобинском стиле, ничего более прекрасного мне видеть раньше не приходилось. Кареты Людовика XV и Людовика XVI рядом с ней казались совсем простыми. В одном из залов были собраны серебряные и золотые кубки. Думаю, что среди них – предметы из знаменитой серебряной коллекции английского короля Чарльза Второго. Более того, собрано так много дорогой церковной утвари, недавно отобранной у Церкви, что все полки этим заставлены, и процесс описи этих сокровищ ещё не закончен. В дальних залах вывешены старинные костюмы, ризы священников и прекрасная парча. Здесь есть даже платье Екатерины Великой, которое она одевала в день своей коронации, и роскошные наряды других цариц. Удивительно, что все эти вещи не пострадали во время Революции.