Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) - Борис Акунин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– День «Минус Два» – 48 часов до начала наступления. Время, необходимое для размещения на огневых позициях тяжелой артиллерии и переброски подкреплений на передовую. За двое суток австрийцы, даже зная, откуда мы ударим, серьезных резервов подтянуть все равно не успеют. Теперь ваша задача ясна?
– Так точно. Отвести подозрение от участка 12.
– Но учтите: ваши люди не должны проявлять там никакой подозрительной активности. Нельзя резко увеличивать личный состав. Привлечение кадров со стороны может быть лишь самое минимальное, не бросающееся в глаза. Вам самому там появляться не следует. Разве что очень коротко, для видимости, как бы с обычной инспекцией. Понимаю, что все эти ограничения усложняют вашу работу. Однако у противника прекрасно налажена разведка во фронтовой полосе и в нашем ближнем тылу. Малейшая неосторожность чревата катастрофой.
Уяснив задачу, князь дальше слушал вполуха. Про австрийскую разведку и меры маскировки он, слава Богу, знал побольше его высокопревосходительства и уже начал прикидывать, как все устроить и кому поручить.
В дверь постучали. Заглянул старший адъютант, немолодой полковник.
– Ваше высокопревосходительство, вы велели предупредить…
Генерал досадливо скривил губы.
– Уже здесь? Ее императорское величество пожаловали. Пожелали оказать честь личным посещением.
Князь почтительно склонил голову. О приезде ее величества он, разумеется, знал. Царица объезжала эвакогоспитали на собственном санитарном поезде. Неудивительно, что изволила посетить и Главюгзапа.
– Как не вовремя! Мы с вами не закончили. – «Старик» показал в дальний угол. – Встаньте вон там. Долго это не продлится.
Высочайшее посещение
С тех пор, как государь, следуя голосу сердца и своему Божественному предназначению, лично возглавил обескровленную армию державы и перенес резиденцию в Могилев, управлением огромной империей занималась царица. Ей делали доклады руководители гражданских ведомств и губернаторы. Организацией тыла тоже ведала она. Все эти многотрудные обязанности ее величество исполняла старательно, с истинно немецким прилежанием и истинно православной верой в Промысел Господний, но по-настоящему государыне давало отраду лишь попечение над ранеными воинами.
Еще в начале войны она и ее старшие дочери прошли курс медицинского обучения и работали сестрами милосердия, не страшась крови и грязи. Лечебные учреждения, созданные императрицей, почитались образцовыми. И теперь, когда царица чувствовала, что изнемогает под бременем государственных забот, единственный отпуск, который она себе позволяла, заключался в инспекционных поездках по фронтовым госпиталям.
Всякую другую монархиню, столь самоотверженно трудящуюся ради отчизны, в народе бы боготворили. Но у ее величества не было дара вызывать любовь подданных. Все ее поступки истолковывались превратно, в самом благородном деянии видели лишь позу и фальшь.
Подполковник Козловский никогда не наблюдал императрицу вблизи, даже когда служил в гвардейской кавалерии. Поэтому, забравшись в угол кабинета и постаравшись слиться со шторой, он воззрился на открытую дверь с любопытством.
Послышался сдержанный гул голосов. Летящим шагом, который должен был знаменовать решительность и целеустремленность, вошла государыня. Она была в наряде милосердной сестры, с большим, но очень простым медным крестом на груди.
Главком склонил голову. Козловский вытянулся и спрятал палку, чтоб не бросалась в глаза. Он стеснялся своей хромоты.
Впрочем, августейшая особа в его сторону не посмотрела.
– Здравствуйте, милый, здравствуйте, – сказала она генералу с легким акцентом, но с совершенно русскими интонациями. – Ну что вы…
Это она не позволила поцеловать себе пальцы – взяла главкома обеими руками за кисть и прижала ее к своему сердцу.
– Знаю, всё знаю. Великую на себя ношу взвалили, храни и оберегай вас Господь!
Притянула плохо гнущегося генерала к себе, поцеловала в лоб.
«Зачем уж так-то?» – подумал подполковник. И заключил: «Хочет быть душевной, по-русски. Старается». И стало ему вдруг жалко повелительницу империи.
«Старик», деревянная душа, ни польщенным, ни растроганным не выглядел. Мог бы хоть видимость изобразить, из уважения к сану и полу. А он:
– Ваше величество, стоило ли утруждаться. Я бы сам явился к вам в вагон. Вот только дела срочные завершил бы…
В дверях и коридоре стояла многочисленная свита: военные в больших чинах, какие-то штатские господа, дамы.
– Дорогой вы мой, разве сейчас до церемоний? – сердечно молвила императрица. – Ну рассказывайте, что у вас происходит? Что наступление?
Обернувшись, она подала знак, и сопровождающие попятились. Адъютант снаружи прикрыл дверь.
– Я молюсь за успех вашего великого начинания денно и нощно! Как движется дело?
– Готовлюсь, ваше величество, – коротко ответил генерал.
Царица увидела карту с флажками. Подошла.
– Куда ударите? На Львов? На Перемышль?
Главнокомандующий изобразил простодушие – эта мина на его надменном лице выглядела крайне неубедительно.
– Пока еще не определился. Вот, сами изволите видеть: веду разведку на двадцати пяти участках.
Козловский не поверил собственным ушам. Лгать государыне? Невообразимо!
– А когда решите?
– За 48 часов до начала операции, – сказал он твердо и не отвел глаз от ее пристального взгляда.
После некоторого замешательства она спросила:
– Разве так бывает? Вы, верно, к чему-то все-таки склоняетесь?
– То к одному, ваше величество, то к другому.
Ее величество вспыхнула. На бледных щеках проступили красноватые пятна. С лица сползло выражение сердечности, и оно сразу стало более естественным. Неприязненно, с горькой обидой царица смотрела на полководца. Козловский переступил с ноги на ногу, ему хотелось провалиться сквозь землю, только бы не присутствовать при затянувшейся мучительной паузе.
Движение привлекло внимание императрицы. Она взглянула на незнакомого офицера. Он щелкнул каблуками – кивнула. Представлять подчиненного главком не стал, ибо невелика птица.
– Всеподданнейше признателен за высокую честь, – сказал Старик тоном, означавшим: шли бы вы с Богом, ваше величество, мешаете работать.
Князь снова поежился. А императрица – вот что значит выдержка и королевское воспитание – улыбнулась грустно и снисходительно. «Знаю, что меня не любят, – значила улыбка, – но Господь вам всем судья».
Из подвешенного к поясу ридикюля она вынула образок на цепочке.
– Вы заняты, не стану больше отнимать у вас времени. Я, собственно, хотела лишь вручить вам образок святого Николая-чудотворца. Пусть он принесет вам победу.
Императрица повесила иконку на шею почтительно склонившемуся генералу, вновь поцеловала его в лоб, но губами не коснулась. Перекрестила, повернулась, вышла.
Страдая за нее всем сердцем, подполковник как можно громче щелкнул каблуками и вытянулся прямее собственной трости. Не из угодливости, а желая хоть как-то загладить грубость начальника. Но царица шла к двери, низко опустив голову, и на офицера не смотрела.
– Все ей надо знать, – проворчал главком, когда они с Козловским остались наедине. – Чего захотела! Направление удара ей сообщи.
– Но ведь императрица! – не сдержался князь.
И немедленно за это получил.
– Хоть сам император, – ожег его ледяным взглядом «Старик». – Вы плохо меня слушали, подполковник. О направлении удара до самого последнего момента будут знать лишь семь человек: вы, я, начальник моего штаба, командующий и начштаба Восьмой армии, командир ударного корпуса и начальник артиллерии. Ясно?
– Так точно, ваше высокопревосходительство!
– Ну, и еще Николай-чудотворец, разумеется. – Главком скосил глаза на образок, поцеловал его и убрал под китель. – Но довольно лирики. Смотрите вот сюда. – Указка уперлась в точку с надписью «мест. Русиновка». – Именно на этом десятикилометровом отрезке близ местечка Русиновка мы сосредоточим всю мощь артиллерии и наш ударный кулак. Я выбрал участок фронта, занимаемый «швейцарской» дивизией, потому что у австрийцев она считается небоеспособной и оборона там слабо эшелонирована.
От груза новостей, от нервной сцены, свидетелем которой он только что стал, Козловский несколько смешался. «Какой еще швейцарской? – подумал он. – Швейцария вступила в войну и прислала нам дивизию? Не может быть, я бы знал!»
– Виноват?
– 74-ой пехотной, – нетерпеливо пояснил генерал.
Князю стало стыдно собственной несообразительности. 74-ая пехотная дивизия была укомплектована из питерских швейцаров и дворников, которых на исходе второго года войны мобилизовали в действующую армию. Про это соединение рассказывали, что окопы там чисто выметены, в блиндажах и землянках ни соринки. Везде царит идеальный порядок. Только в атаку дивизия ходить не любит. «Ура!» кричит громко и дружно, а из траншей не вылезает.