Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов

- Я только умылась в ручье, иду назад, - говорила Вера, не глядя на Савчука, - а он, Мишка, вывалился из-за кустов. Пьяный, улыбается...

Тут Вера подняла глаза на Савчука. В глазах ее горели желтые точки, как у рыси, а губы были обиженными.

- Говор идет, будто хотели... хотели они меня... Неправда это! Они оба хорошие - и Михаил, и Генка. Только дураки. Зачем они мне?

Проговорив это, Вера прикусила нижнюю губу своими остренькими зубами. Елизаров поднял на Инютину глаза, усмехнулся и снова опустил взгляд.

Дальнейшее, по рассказу Веры, развивалось следующим образом. Михаил начал объясняться в любви, раскинул руки, прижал ее к стволу сосны и начал целовать. В это время из леса вышел Геннадий, тоже пьяный. "Не лапай ее!" - "А твоя она, что ли? Следом крался, как шпион?!" - "Уматывай!" - "Сам катись!"

- Слово за слово - и пошло у них, - рассказывала Вера. - Потом один схватил сук, другой - какую-то палку. И начали друг друга молотить. Я опомнилась, когда у Мишки кровь потекла, закричала...

Через несколько минут Савчук в сопровождении того же Елизарова подошел к землянке, где сидели драчуны.

- Ну-ка, выведи их.

Елизаров отомкнул двери из почерневших плах. Геннадий и Михаил вылезли на свет осовелые, у одного была перебинтована голова, у другого - плечо. Вылезли и встали, опустив виновато длинные руки с сильными ладонями. Савчук знал обоих - они работали в литейке и были неплохими мастерами.

- Красавцы! - произнес Савчук насмешливо и холодно. Парни молчали. - В военкомат, что ли, вас обоих отсюда отправить?

- Во-во! - подал неожиданно голос Елизаров. - Разбаловались до края тут.

- А вы не пугайте! - вскинул голову Геннадий. - Чем нашли пугать!

- Вы вон енту милицию на фронт опробуйте, - желчно бросил и Михаил. - А мы - с полным желанием и удовольствием. Наели тут рыла...

- Вот-вот! - усмехнулся Елизаров. - Это они и про вас... Хулиганы!

- Замолчите! - прикрикнул Савчук на Елизарова в бешенстве. Этот человек его раздражал все больше. И недоволен был Савчук собой, этими своими глупыми словами о военкомате, неизвестно как вырвавшимися. Действительно, нашел чем пугать...

- За драку прощения просим, - заговорил Михаил. - Так, по дурости... Тут этот нас пугает, раскормленный боров. - Парень кивнул на Елизарова. - Дескать, прижгут вам место, каким изнасиловать девку хотели. Не было этого! И в мыслях. Верка, если честная, она скажет...

- Как же вы додумались побоище такое устроить? - спросил Савчук.

- Пиво проклятое... Когда Мишка исчез из дому той, знакомой Захара-то, мне стукнуло: к Верке он это тайком от меня. Ну, я и следом подался за ним. За дорогу хмель не выветрился. Умеют в Облесье пиво варить... А что там! Наказывайте, чтоб поделом... Мишка-то вроде и ни при чем. Меня уж давайте.

- Марафонцы! - вспомнил почему-то Савчук словечко, выкрикнутое недавно на поляне. - Марш к медсестре!

- Да мы вроде бы... От безделья только ослабли.

- Марш, сказано! Оттуда - к Мазаеву. И глядите мне! В другой раз не такой разговор будет!

Парни повернулись и пошли друг за другом, гуськом. Елизаров поднял свой тяжкий, в красных прожилках, нос на парторга.

- Прощаете, выходит? Непорядок это, незаконно. Мы боремся с такими, а этак-то...

- Слушайте, вы... борец! - Савчук свирепел все больше, не понимая даже Отчего. Ребята, подравшиеся из-за девчонки, если говорить честно, даже нравились ему чем-то. За пьянку и драку надо прижучить, конечно, тут уж как положено. А вот этот милиционер... Действительно, разжирел, растолстел, как баба. - Марш... к Мазаеву!

- То есть? - хлопнул длинными ресницами Елизаров.

- Он на работу определит.

- Извиняйте... У нас свое дело. Мне в раиотделение надо. Выделите лошадь.

- А я говорю - к Мазаеву! - угрожающе повторил Савчук. - Будете тут до конца вместе со всеми деревья валить. А с райотделением я объяснюсь как-нибудь.

Елизаров переступил с ноги на ногу, сложил губы обиженно, повернулся грузно и пошел.

* * * *

В деревне Облесье, неизвестно почему так называвшейся, - стояла она как раз среди самой дремучей тайги, провалившись на дно горной котловины, - была почта, дня через четыре Савчук съездил туда на верховой лошади, позвонил Нечаеву, объяснил директору завода, что тут, на месте, исходя из условий, он принял несколько иное решение, а распиловку бревен на доски прекратил.

- Ну что ж, пожалуй, пожалуй, - глуховато покашливая, произнес Нечаев. Тебе на месте виднее.

- Не мне, Филату Филатычу. Любопытный старикан. Вяжет плоты каким-то известным ему только способом, материт всех остервенело... Позавчера на ночь уехал куда-то. "Погляжу, говорит, чем белки дышат". Прилетел вчера к обеду, загнав лошаденку, заматерился еще яростнее. Через неделю, утверждает, вода поднимется. Надо как-то нам бы его... премировать побогаче.

- Сделаем. Как вообще-то там?

- Лесу достаточно навалили. Успеть бы плоты сколотить. Я уж почти половину людей по требованию Филата Филатыча ему отдал. А у вас как?

- Все нормально. Слушай, ты что с моей секретаршей сделал?

- То есть? - не понял сразу Савчук.

- Чуть с ума она не сходит все эти дни. В Москву было кинулась... "Обрекаешь, говорю, меня на смерть ты, как я тут без тебя? Дай отцу телеграмму, письмо напиши... Теперь-то уж нашли друг друга".

- А-а, - сказал Савчук. - А это точно его дочь?

- Здравствуйте... Чья ж еще? Сегодня она с ним по телефону говорила.

- Он позвонил?

- Да нет, мы отсюда Наркомат вызвали.

Возвращаясь из Облесья, Савчук думал о состоявшемся разговоре с директором. Голос у Нечаева вроде бодрый, покашливает только. Значит, оправился после того жестокого приступа в кабинете у Кружилина. С недоумением размышлял о Наташе Мироновой, вернее, о ее отце-генерале. Это был еще не старый, только очень измученный, кажется, язвенной болезнью человек. На лице его выделялись брови, не очень густые, но разметистые. Глянув на эти брови, Савчук вспомнил, что и у Наташи такие же, и сразу подумал: не он ли ее отец?

- Простите, Александр Викторович, у вас нет... дочери Натальи?

- А что? - вскинул он свои темные, недоверчивые глаза. Взгляд у него вообще был какой-то отчужденный, немного испуганный, будто он от каждого собеседника ждал подвоха, ловушки, и это не вязалось с его генеральской формой, с его положением в Наркомате. - Была у меня дочь по имени Наташа. Но она погибла вместе с матерью, моей женой, во время эвакуации. Я навел все справки... Их эшелон разбомбили.

- У нас в Шантаре, на нашем заводе, работает Наталья Александровна Миронова. Ей лет двадцать - двадцать один. Я не знаю, ваша ли это дочь, но брови у нее... И глаза... И она из эвакуированных.

- Боже мой! - Миронов шагнул из-за стола к Савчуку. - Неужели жива? Я немедленно позвоню в Шантару...

Вернувшись из Наркомата и закрутившись с делами, Савчук как-то не выбрал времени рассказать Наташе о встрече с ее отцом, полагая к тому же, что они давно созвонились. Раза два у него мелькало удивление, почему ж Наташа сама не отыщет его и не расспросит о подробностях этой встречи, но тут же эта мысль пропадала в суматохе. И только перед самым отъездом в тайгу, когда грузовики уже выехали за территорию завода, а Савчук из проходной прощался с Нечаевым, решил перемолвиться с Наташей.

- Я слушаю, Игнат Трофимович, - сказала Наташа в трубку.

- Ты что ж об отце-то ничего не спросишь? Все-таки я живого его видел.

- О каком?.. Что-о?! - В трубке что-то захлебнулось, послышалось частое дыхание. - Постойте... Вы это... со мной говорите? С Наташей?

- Да ты что? - растерялся даже Савчук. - Погоди... Я в Наркомате встретил твоего отца. Он обещал позвонить тебе сразу. Разве он не звонил?

- Не-ет, - растерянно промолвила девушка. - Постойте... Я сейчас к вам... Вы откуда говорите?

- Я из проходной. Но меня ждут люди. Грузовики с заведенными моторами.

- Нет, не-ет! - закричала Наташа. - Подождите меня!

...Над тайгой по-прежнему палило солнце, даже в тени под деревьями было душно и влажно, как в парной бане. Лошаденка, привычная к такой жаре, шла резво, только время от времени фыркала да мотала хвостом, пытаясь отогнать комарье. Савчук, запарившийся в пиджаке, решил было его снять, но тут же надел, потому что комары, как шильями, тотчас начали прокалывать рубаку на спине, на плечах.

Да, странно это, что Миронов не позвонил дочери, как обещал, не дал даже телеграммы, раздумывал Савчук, покачиваясь в седле. Вообще никак не сообщил о себе, пока дочь сама не позвонила.

За обратную дорогу эта мысль несколько раз возвращалась к Савчуку, неприятно беспокоя чем-то...

Вернулся Савчук уже затемно, выслушал доклад Мазаева о том, что сделано за день, остался доволен.

- Многие только, что на сплотке, кашлять начали, - сказал Мазаев. - Старик их целый день в воде держит. А сам как железный, зараза... Одна лошадь ногу сломала. Пристрелить пришлось.

- Эти как... марафонцы, которые подрались?

- Работают, как звери.

- Людей на сплотке менять надо...

- Да меняем.

Когда совсем стемнело, Савчук, поужинав, взял мыло и полотенце, пошел к Громотухе. Всюду на отлогом галечном берегу громоздились кучи бревен, длинные готовые связки плотов лежали на воде, привязанные канатами к большим валунам или вкопанным в землю бревенчатым сваям. Савчук зашел на один из таких плотов, разделся. Здесь, на реке, было свежо, тянул ветерок, относил комаров, и они почти не беспокоили. Вдыхая с жадностью холодный запах мокрой древесины, Савчук прыгнул в теплую, усыпанную звездами воду. Здесь было неглубоко, всего по грудь, течение слабое, дно песчаное. Савчук вымыл голову, с наслаждением поплавал, разбрызгивая руками звезды, вылез на плот, натянул брюки и рубаху, закурил.