Заклинатели - Анастасия Александровна Андрианова

и пригубила прямо из горла. Кашлянула, вытерла рот концом шали и уставилась на Вольфзунда блестящими бурыми глазами, похожими на сопревшие осенние листья.

– Если хочешь знать, то тебе я доверяю куда меньше, чем Эллекену. Ты виноват перед всеми нами, ох-ох как виноват. Это из-за тебя мы потеряли пять столетий, только из-за тебя, твоей глупости и самонадеянности. С трудом верится, что у тебя хватает совести приходить ко всем нам и просить помощи. Твой отец был жесток, но он никогда не позволял людям одержать верх, никогда не позволял унизить наш народ так, как унизил ты. Если ты ещё не понял, то скажу тебе, что я – далеко не единственная из старших альюдов, кто так считает. К кому ни сунься – никто не встретит тебя с почестями. Слышала, ты собирал молодёжь на балу, развлекал, поил и кормил, лишь бы упрочить своё положение. Но ты не мог не заметить, что большинство стариков отклонили твоё приглашение. Те, у кого своя голова на плечах, не побегут слепо за тобой. Если Эллекен позовёт нас, ты можешь остаться совсем один.

Слова старухи зловеще повисли в воздухе, по коже Симонисы побежали мурашки. Она посмотрела на Хьёльда. Он напрягся, тревожно глядя то на Вольфзунда, то на Агнис, готовый по первому приказу своего хозяина поставить дерзкую старуху на место.

Агнис и раньше была сварливой и резкой, как дикая росомаха – каждая чаровница чем-то похожа на животное, чей облик она научилась принимать. Когда Симониса была ученицей в этом доме, то, бывало, нарывалась на гнев наставницы. Агнис, уже в те времена старая, славилась сварливостью и вспыльчивостью, но за резким поведением чаровница скрывала накопленную мудрость и острый ум. Агнис так и не приняла то, что ученица стала искуснее её самой, совершеннее постигла волшбу врачевания, вникла в самую суть жизни, не ожесточившись и не озлобившись, как некоторые другие. Симониса испугалась, что Вольфзунд может разозлиться и навредить старой Агнис, но лицо Владыки по-прежнему не выражало никаких сильных эмоций.

– Один я не останусь. Не беспокойтесь за меня, – проговорил Вольфзунд как можно вежливее. – Даже здесь и сейчас я нахожусь в обществе величайшей из чаровниц и сильнейшего из воинов. Уверен, что Эллекену не удастся вернуть на свою сторону всех остальных. Хотя потеря вас, уважаемая Агнис, мне крайне неприятна.

– Увидишь ещё. Толки-то ходят уже, и если раньше тебе подчинялись за неимением лучшего, то теперь народ встанет перед выбором. И я готова спорить на свою коллекцию табака, что этот выбор будет отнюдь не в твою пользу.

Глава 5,

в которой сирины просят плату

Авенум постепенно оживал. Люди больше не жались испуганно друг к другу в своих обгоревших домах, не втягивали головы в плечи, выходя на улицу, не боялись увидеть небо, объятое огнём, и чудовищ, сотканных из пламени. Жизнь возвращалась в привычное русло, улицы очистили от мусора, отмыли от копоти, перекрыли сгоревшие крыши, заменили испепелённые балки новыми, а то, что нельзя восстановить, принялись отстраивать заново.

Магистры осваивались во дворце, но Кайл слышал, что Волхвокс должен скоро отбыть обратно в Биунум, вернуться в Библиотеку и править там от имени короля Дивидуса. Из Биунума приходили письма: о том, что некоторые башни Библиотеки безнадёжно обгорели, белый камень и зелёные купола оплавились и почернели, вытягиваясь в небо угольными остовами, похожими на обожжённые молнией стволы деревьев. О том, что всё меньше сборщиков магии возвращались к воротам Библиотеки, о том, что всё меньше людей соглашались служить Магистрам даже за звонкое золото.

И Кайл с внутренним трепетом признавал, что отчасти эти люди правы. Ещё недавно Магистры виделись ему всемогущими колдунами, избранными среди смертных, которым подвластна магическая стихия. Но несколько дней назад эта иллюзия разбилась вдребезги, разлетелась дождём багряных искр, рассыпалась вместе с огненными птицами, которых демон уничтожил лишь мановением руки.

Перед глазами то и дело всплывала будоражащая картина: колдовские чудовища, уже спалившие половину города, взрываются красными брызгами, рассеивая по воздуху комья чёрного пепла и облака душного дыма, а в центре всего этого – статная, невозмутимая фигура, сила которой звенит и подрагивает, превращая площадь в колдовскую обитель.

Стоило Кайлу вспомнить это, как кончики пальцев начинало покалывать, дыхание перехватывало, а кровь будто быстрее бежала по жилам: неукротимая, горячая, подгоняемая волшбой. Ему больше не хотелось ни служить Магистрам, ни возвращаться в пыльные башни Библиотеки, ни встречать сборщиков магии с их никчёмными склянками, наполненными мутной субстанцией, вряд ли имеющей что-то общее с силой демона. Кайл не мог представить, каким образом эта странная, туманно-белёсая жижа трансформируется в ту мощь, что заставила птиц сгинуть и дрожью прокатилась по площади. Он понял лишь одно: что хочет, страстно хочет хоть на шаг приблизиться по могуществу к альюдам, жаждет хоть на день стать их слугой, постичь таинства их колдовства, прикоснуться к этой сокрушительной магии, впитать хоть каплю силы.

Магистры – люди, старые фокусники, а настоящее колдовство, пусть страшное и опасное, но влекущее и ставшее вдруг желанным – там, по другую сторону. Кайл боялся своих мыслей, боялся своих новых желаний, но больше не мог делать вид, что его ничто не беспокоит. Иногда ему казалось, что в тот роковой вечер какой-то невидимый яд проник в его сущность, заражая странными помыслами и отравляя разум. В висках теперь постоянно стучало, руки подрагивали, и даже Волхвокс заметил, что с юношей творится что-то не то.

– Волнуешься из-за всего этого, да? – Магистр подошёл к Кайлу и легонько потрепал его по плечу. – Немудрено. – Старик причмокнул, ковырнув большим пальцем между зубами: во дворце недавно подавали обед. – Не каждому выпадает такая честь: жить во дворце с коронованным правителем. Ничего. Привыкнешь. Если будешь хорошо служить, дворец станет твоим домом. Если нет – что ж, не буду пугать тебя раньше времени.

Старик ехидно ухмыльнулся в бороду и обвёл взглядом коридор. Дворец явно переживал не лучшие времена. Некогда величественный, он стоял, погрязнув в унынии и запустении. Гобелены и портьеры покрылись таким слоем пыли и паутины, что их цвет с трудом угадывался. Со светильников смахнули пыль, чтобы светили ярче, но лепнина под расписными потолками, скульптуры животных и воинов, массивная мебель, витрины с изящными безделушками – всё стало седым, словно скорбело вместе с обезумевшим королём, а теперь – скорбело по нему самому.

– Я не хочу… – попытался огрызнуться Кайл, имея