Братский круг. По самому краю … - Вячеслав Юшкин

повествованию. Часть спецконтингента в лагере были лица чеченской национальности и потому язык я чеченский хоть и по-верхам а вынужденно выучил. И теперь с деревянным лицом слушал — как именно меня будут убивать и как меня будет приятно порезать на куски. Фантазии у родственников, да и у самого Нурида хватало. Теперь даже просто сбежать и то было не вариант. Теперь или они или я. Обратиться за помощью — вот это было совсем смешно. Никто мне помогать не будет, все местные правоохранители были наблюдаемы мной за столами с чеченцами и посещали этот мотель эти начальники часто и густо. Кормились за столом у Нурида охотно.

Теперь надо было выбрать удобный момент и как это не печально звучит просто гасить всю «семью» Нурида. То, что они наркоманы со стажем я уже установил — запах прекурсоров и «дороги» на венах. Сомнений не было. Версия с кредитами и кидками не выдержала проверки.

Именно Нурид и собирался ограбить «космонавтов» затем на эти деньги выкупить партию мака, привезенную из Прикарпатья, именно охраняющие меня «западенцы» и были теми продавцами.

На меня же переводились все стрелки по кидку «космонавтов» и потому я был мертв сразу же как попал к Нуриду. Благодарность за спасение его жены. Это даже не смешно, или наооборот обхохочешся русский хочет благодарность от чеченцев- наркоманов и «западанцев» их торговых партнеров. Большего наивняка и представить трудно. Как я сука в этот блудняк вляпался всеми четырьмя конечностями.

И с другом не переговорить. Был и пока, наверное, есть лепший друган Серега Воронов…

В эти самые часы у Сереги Воронова, но так его никто и не звал. Ворон самое то…

У Ворона же наконец появились какие-то зацепки по давнему и никак не кончающемуся делу…

Ирина любила смотреться в зеркало, не на ходу, наспех поймав случайный мужской взгляд, а подолгу перебирая прядки волос, придавая лицу то загадочное, то игривое выражение. Когда-то в детстве она воображала себя неприступной красавицей, за благосклонный взгляд которой дрались все принцы округи. Драк было несколько, в основном между соседскими пацанами, но Ирине от этого не было ни жарко, ни холодно. Да и случалось это едва ли не в прошлой жизни, в детстве ещё. Теперь прошлые претенденты на её благосклонность давно переженились, а при встрече с Ириной или холодно кивают, или хихикают, что совсем не украшает их как мужчин, или вовсе отворачиваются: не дай бог, суженая заметит, скандала потом не оберёшься. Что ж, видать, улетели денёчки золотые и детства беззаботного, и юности беспутной. Жизнь женщины теперь складывалась настолько нелепо и неумело, что в конце концов она и сама на неё рукой махнула: будь, что будет. И жизненными неурядицами Ирина была не особо угнетена, да и на радости бурно не откликалась. Настолько всё смешалось в одну кучу, что радость часто оборачивалась неприятностью — и наоборот.

Ну вот, скажем, дети — что это? — радость или неприятность? Казалось бы, ответ однозначен: дети — цветы жизни, как сказал классик. Это с одной стороны. У Ирины же было всё не как у людей. В свои двадцать шесть лет она считалась матерью двоих детей. Считалась, но не была. Или опять же наоборот: была, но не считалась. Дело в том, что грех, оставшийся после первого брака, проживал почти безвылазно в санатории для детей с туберкулёзом. Точнее, проживала: это была дочка Леночка.

Сам же муж, не приемля суровый климат Сибири, скитался где-то по бескрайним степям Украины, так и не сумев обрести достойный супружеский якорь и крепкий семейный очаг. Писал бывший муж редко, да и письма были короткие: о Ирине, как правило, — ни слова, только о дочке. Получив письмо от первого зятя, мать долго ворчала, называя Ирину непутёвой, кукушкой, хвалила зятя, жалела внучку, тяжело вздыхала, смахивала слезы и искала «лекарство». Благо, «лекарства» этого было предостаточно в каждом магазине, деньги водились, ноги быстры были, если не свои, старушечьи, то Ирина или брат её Андрей «совершенно случайно» оказывались рядом.

А дочка Ирины, действительно, здоровьем не удалась. В хвори родилась, в хвори жила: то ли, как теперь модно говорить, гены подвели, то ли неотвязная какая зараза пристегнулась, но из детского санатория выписывали её редко. Ирина не очень-то и расстраивалась: ничего уж не поделаешь, какую бог послал, все под ним ходим, по своей воле в сторону не свернуть, а что в санатории — так это даже и лучше — при месте постоянном. Навещала Ирина дочку не очень часто, но всё же не забывала. Недавно вот, уже со вторым мужем, на радостях да во хмелю, завалились в санаторий с конфетами, с тортом. Смеялась Леночка, а глаза грустные, взрослые совсем. Ни на кого из родителей дочка была не похожа: глаза большие, с восточным разрезом, и ресницы длинные, ровные, как щёточки. Синяки под глазами и впалые щёки делали Леночку похожей на персонаж какой-то не очень весёлой кинокартины, на царевну Несмеяну, что ли. «Скоро заберу тебя, доченька, домой», — шептала Ирина на ухо девочке, целовала её мокрыми накрашенными губами. Отворачивалась Леночка, не верила пьяным речам матери, да и домой не хотелось. Не знала девочка радости в родительском доме, поэтому создавала, как могла, свой маленький детский уют в этих казённых стенах: кукла-полуинвалид, кусочки разноцветной материи, две потрёпанные детские книжки, обёртки от конфет, — вот, пожалуй, и весь арсенал этого уюта.

Сейчас Леночка с замиранием сердечка смотрела на цветную коробку, в которой белели обломки торта, и гадала: оставят или нет? А как роскошно здесь уместились бы её фантики! Сам торт интересовал девочку меньше всего: много ли ребенку надо, а утопающая в ласках мамуля журчаще уговаривала съесть ещё кусочек, смеясь, впихивала торт неразговорчивому отчиму. Вскоре тот резко засобирался, стал трясти Ирину за плечо, мать заторопилась, начала рыться в сумке — чем бы ещё угостить дочку? — ничего подходящего не нашла, вытащила железный рубль и положила перед девочкой: вот тебе! Наконец, они ушли. Лена схватила коробку, поковыляла по коридору и с криком «А у меня-то вот чё!» ввалилась в спальню. Девочки налетели со всех сторон, но, не увидев в коробке ни кусочка лакомства, разочарованно отошли. А Лена подошла к уродливой тумбочке, выкрашенной серо-голубой краской, выдвинула ящик и на миг зажмурила глаза, представляя, как она сейчас разложит своё богатство…

Со своим первым мужем Ирина познакомилась во времена, ознаменованные сильным душевным потрясением после очередного бурного романа, закончившегося очень плачевно: жена Ирининого кавалера, не понимавшая толк