Полюбить Ареса (СИ) - Дженкинз Елена

— Все будет хорошо, — пообещал он, и у Сани снова выступили слезы на глазах. Вот тебе и не плакса.

— Не знаю. Иногда мне кажется, что хорошо уже никогда не будет, — призналась она. — Я как гадалка. Другим людям умею советовать и предсказывать, а собственная жизнь так и остается неясной, и негде взять ориентиры. В итоге иду вслепую по четкой линии, в надежде, что логичная схема поможет избежать ошибок… И вот я к чему-то стремлюсь, строю планы, сражаюсь… вперед, через тернии к звездам… А потом оно все оказывается каким-то странным, не моим, ненужным.

Стас тяжело вздохнул и, развернувшись к Сане, крепче обнял ее за плечи одной рукой, а второй приподнял ее подбородок, нежно поглаживая щеку. Улыбнулся, согревая взглядом.

— В тебе говорит алкоголь. Спьяну часто в депрессию тянет.

— Во мне говорит одиночество. Думаешь, у оптимистов не бывает приступов меланхолии?

— Ты устала. Проспишься, и сомнения уйдут.

«А ты? — хотела она спросить. — Ты тоже исчезнешь?»

Наверное, что-то такое отразилось в ее глазах, потому что Стас замер и тяжело сглотнул. Едва касаясь, провел большим пальцем по ее губам и оторожно напомнил:

— Я обещал тебя не трогать.

У него были прохладные пальцы, а в волосах блестели капли растаявшего снега. Сане вдруг так захотелось, чтобы ее приласкали, что даже противно стало от себя. Они ведь со Стасом друзья, разве можно рушить такие надежные отношения ради минутной прихоти?

Если бы Саня была трезвой, то она бы, конечно, остановилась. Но смесь мартини и текилы в крови шептала совсем другой ответ. Ей хотелось украсть хотя бы пару мгновений страсти, чтобы снова задышать полными легкими.

Когда сдерживать пружину волнения в груди стало нестерпимо больно, она подалась вперед и ловким движением оседлала Ареса, уперев колени в диван. Охранник попытался ее снять, но Саня лишь крепче сжала мужские бедра.

— Но я-то не обещала не трогать тебя, — прошептала она ему на ухо и прихватила зубами мочку.

— Перестань, — уже более зло попросил он, но Саня стремилась забыться, хотя бы на несколько минут погасить ноющую тоску внутри.

Арес дышал глубоко, она чувствовала его каждым нервом. Как зачарованная, медленно подалась вперед и потерлась о него грудью, тихо застонав от соприкосновения. На ней не было бюстгальтера, только шелковая пижама винного цвета — и пальто; Саня повела плечами, сбрасывая его.

Она запрещала себе вспоминать тот давний поцелуй на обочине, и начало казаться, что все приснилось, что не было первобытной страсти, смешанной с невероятной нежностью. А сейчас Саня ощущала взрывоопасную смесь снова, и от этого кружилась голова.

Она сходила с ума от одной мысли, что может с ней сделать Стас… Пусть сделает. Пусть все, что хочет, делает… Она растворилась в наслаждении, и желание загорелось в венах так быстро, словно демон чиркнул спичкой. Горло болезненно свело от чувственной волны.

Взгляд у Ареса стал предостерегающий, тяжелый, но все-таки он не оттолкнул, когда она склонила голову и нашла его губы своими, дразня, соблазняя…

Адреналин бурлил и покалывал в кончиках пальцев, и Саня запустила их в волосы своего охранника, чтобы чувствовать его еще ближе.

Выдержки Стаса хватило ненадолго.

— Ну ты и стерва иногда, — прошипел он, сжимая рукой ее шею сзади, и ответил на поцелуй с таким отчаянием, что мир перевернулся вверх-дном, даря ощущение полета. Стас целовался, как бог: сердце останавливалось, дыхание замирало. Казалось, ничего более важного не существовало, кроме его требовательных рук, горячего языка, злого шепота: — Что же ты творишь со мной…

Он просунул ладони в ее пижамные шорты, накрывая обнаженные ягодицы, и резко притянул к себе, впиваясь пальцами в кожу. Поцелуй стал более жестким, глубоким, и Саня плавно задвигала бедрами. Она нетерпеливо потянулась к ширинке на джинсах, но Стас перехватил ее запястья и завел ей руки за спину, скользя губами вдоль ее шеи и плеча, стягивая зубами тонкую бретельку топа и оголяя грудь. Как одурманенная, она закрыла глаза и прогнулась в спине, ощущая на себе согревающее дыхание. Хотелось быстро, грубо…

…но Архипов вдруг поднялся, удерживая ее на весу — и сбросил с себя, как в зимнюю прорубь, обдавая ледяным голосом:

— Знаешь, светлая моя, а ты можешь быть жестокой. Хочешь ласки, найди кого-нибудь на ночь. Мне душу не рви. Я тебе не шлюха.

От неудовлетворенности было физически плохо. И холодно. Черт, как же холодно.

— Не… Мне… — но ответить было нечего. Он ведь прав. — Прости… не знаю, что на меня нашло.

— Тогда давай считать, что мы квиты. Я к тебе летом клеился, ты ко мне — зимой. На том и остановимся, иначе я просто сдохну.

Его последние слова донеслись будто из-под воды, и Саня не вникла в их смысл, но все равно согласно кивнула, чтобы еще сильнее не злить Ареса.

— Поеду я, — пробормотала заплетающимся языком. — Держи часы.

Она стащила с запястья тяжелый браслет с круглым циферблатом и вручила Стасу.

— Так ты что… правда мне часы привезла? — удивился он, зачесывая пальцами растрепанные волосы.

— Ну да. Я же сказала.

— Сказала она… Я человек недоверчивый, мало ли что мог подумать. Все, давай на выход.

Он замешкался, снял с себя бронежилет, надел на дрожащую Саню; подняв с пола пальто, водрузил наверх. Сам он остался в тонкой майке, да кобуру вернул на место, нацепив снаряжение.

— Куда мы идем? — сонно спросила Саня.

— Куда хочешь.

— О-о. Тогда в «Диснейленд», в Париж. Мечта детства.

— Согласен, только ноги переставляй, ладно?

В сопровождении двух охранников они вышли в хорошо освещенный двор, где в ряду других был запаркован их неприметный «форд». У Стаса саднили губы, сердце грохотало. Он сам себе не верил, что выставил Прохорову. Но его бесила одна только мысль, что он для нее — мальчик по вызову, временная игрушка.

Он подумал, что стоит отвести ее домой самому, однако не успел обсудить этот вопрос.

Завизжали шины резко затормозившей черной машины, выросшей из ниоткуда, и Стас, не думая, рванулся к Саше, которая стояла в шаге, открытая для обстрела; обхватив ее двумя руками, резко развернул, закрывая собой…

Он не понял, как так получилось, учитывая, что девушка была пьяная… все произошло в считанные мгновения — но он вдруг оказался на земле, сбитый с ног.

Очередь прошила воздух, обрываясь в Саше, и Стасу будто мозг разворотили голыми руками.

Пальба продолжилась, отстреливались охранники. Стас вытащил из кобуры пистолет и нацелился прямо в ублюдка, который до того оборзел, явно считая себя бессмертным, что выскочил из джипа — бронированного, судя по всему.

Василиск хотел добраться до Саши, и у него напрочь отказал инстинкт самосохранения: видно, испугался, он ведь явно не в девушку стрелял… Его пособники орали, что нужно убираться, а он не слушал. Саша лежала на земле без сознания, по серой слякоти растекалась лужа крови. Стас успел заметить выражение лица Василиска, когда тот смотрел на девушку: черная бездна, в которой боль, ненависть и любовь — это одно и то же.

Больше Стас не тратил ни секунды, он прицелился прямо между этих темных глаз и спустил курок. Взял грех на душу, но ему было плевать сейчас. В груди застыло сердце, и Стас, онемев от страха, добрался до своей светлой и дрожащими руками приподнял ее, задыхаясь от мысли, что пуля могла попасть ей в голову, но кровь сочилась чуть выше ключицы, в изгибе шеи… Господи, почти в горле… Еще одна попала в плечо.

Она пришла в себя на минуту: открыла глаза и, поморщившись, просипела:

— Не грусти ты так, Арес. Летом в «Диснейленд» пойдем. Ты извини, что я тебя толкнула, ладно?

У Стаса не было слов, они все застыли ледяными осколками в груди. Он расстегнул пальто и осмотрел продырявленный прямо у сердца бронежилет, ослабил его, чтобы девушке стало легче дышать. Ему хотелось придушить Сашу, чтобы не смела защищать его, и зацеловать, чтобы выпить ее боль.