Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

Глеб берет трубку: «Алло!» – слушает недолго и говорит: «Тебя!» – и протягивает трубку мне.

Звонит моя жена. Из телефона-автомата, напоминаю. 1990 год на дворе. У нее где-то на Басманной в машине прорвало систему охлаждения. Тосол хлещет в кабину. Пар клубами – потому что на дворе конец октября.

Я всё это рассказываю ребятам. То есть даже не рассказываю, а они по разговору всё понимают.

Без лишних слов Фадин срывается с места и кричит мне: «Помчались!» Мы хватаем какие-то бутыли, набираем воду, сбегаем вниз. Прыгаем в его машину и едем на Басманную. Там как-то законопачиваем прорванный шланг, заливаем воду в радиатор и буксируем машину к нашему дому на Беговой аллее…

Назавтра Павловский мне говорит:

– Зря ты вчера Фадина ругал. Тебе повезло, что он – левый!

– Почему?

– Был бы он правый либерал, как ты, как мы все, он бы сказал: «Машина у жены сломалась? Ну что ж, твои проблемы, старик!»

СТАРУХА ЗАБЛУДИЛАСЬ

Наша редакция тогда была на Пушкинской площади, там, где теперь галерея «Актер», в глубине двора, в выселенной коммуналке на четвертом этаже.

Раз в месяц в редакции появлялась старуха.

Совсем древняя, сморщенная и беззубая, седая ли? – не знаю, потому что всегда в платке, – с полубессмысленным взглядом серых глаз под вылинявшими бровями, одетая в ту особую бедняцкую одежду, которая кажется плотной, как бы из древесной коры.

Дверь в редакцию была всегда открыта. Старуха входила, озираясь, и медленно шла по коридору, заглядывая в комнаты, где сидели молодые люди, курили, спорили или колотили по клавишам компов и даже еще пишущих машинок. Где стояли светлые канцелярские столы, заваленные бумагами и заставленные чашками со вчерашним чаем, и шаткие стулья с лоснящейся когда-то бордовой обивкой сидений.

Старуха глядела на всё это с растерянным отчаянием.

Наверное, старуха когда-то жила в этой коммуналке, теперь ее переселили куда-то далеко, но раз в месяц она оказывалась тут. Как? Почему? Может быть, пенсию получала на почте поблизости – и потом ноги сами несли ее – домой. К своему коврику, шкафу, герани, абажуру… То есть в редакцию журнала «Век XX и мир».

Кто эти люди? Зачем они здесь? Где ее кровать, где ее шкаф с зеркалом, где абажур, цветок на окне и кошка рядом?

Ничего нет. А место – то же самое.

Сон. Бред. Морок. Смерть.

Побродив по редакции – то есть по бывшей своей квартире, – она горестно уходила, медленно пешком спускаясь по лестнице.

Образ? Метафора? Символ?

Не знаю.

КОНСЕРВАТОРЫ

Мы с Павловским в 1990-м и в начале 1991-го долго говорили о том, что стране нужно медленное эволюционное развитие. Неспешное преобразование советских и партийных институтов в нечто более демократическое и современное. В XIX веке были так называемые «либералы-постепеновцы», которые верили в разумные меры правительства и готовы были поддерживать его «малыми делами» на местах. Мы решили стать «консерваторами-постепеновцами», которые делают упор не столько на внедрение нового (оно и без нас внедрится), сколько на сохранение жизнеспособного и давно укорененного старого в его, так сказать, позитивных чертах.

Вот такая, сейчас смешно вспомнить, концепция. А для этого – решили мы – давай-ка будем издавать журнал под названием именно что «Консерватор». А к этому журналу мы собрались делать приложение: памятники русской консервативной мысли.

Первым таким памятником мы выбрали знаменитый «Московский сборник» одиозного, но великолепного Победоносцева. Того самого, который «над Россией простер совиные крыла». Я привлек к делу блестящего филолога и историка Ольгу Майорову, и она (с малой моей помощью) подготовила текст и комментарии к нему.

Но тут как раз случился августовский путч, запрет компартии, распад СССР, и всё наше с Глебом «консервативное постепеновство» рассеялось как дым.

Зато злобные и умные антидемократические статьи Победоносцева я до сих пор помню почти наизусть.

МАСОНЫ ПОДАЮТ ЗНАК

Восемнадцатого августа 1991 года нас четверых – Павловского, Кордонского, Фадина и меня – пригласили на какую-то радиопередачу в Останкино. Время позднее, ближе к полуночи. Идет обычный политический треп. Вдруг звонок в эфир. Какой-то дядя спрашивает: «Вы тут все масоны собрались?» Ну не скажешь же, что нет. «Да, – отвечаю, – разумеется, масоны!» Он говорит: «Вот! Наверное, вы не просто так собрались? Наверное, вы хотите подать знак?» – «А как же! – смеюсь в ответ. – Так и есть, угадали! Мы подаем тайный знак». – «А какой?» Я разозлился и говорю: «Завтра всё узнаете!»

Конечно, это случайно получилось. Конечно, мне и в голову прийти не могло, что, когда мы у микрофона рассуждали о будущем России, оно в этот самый миг решалось на вилле Горбачёва в Форосе. Или уже было решено пару часов назад.

Наутро меня разбудил звонок приятеля: «Горбачёва свергли, у власти хунта, в городе танки!» – и короткие гудки. Кстати, я совсем забыл о своем вчерашнем пророчестве. Танки не помешали мне побывать в обеих редакциях – в «Веке XX» и в «Дружбе народов», где я тогда работал.

Глеб мне сказал со всей серьезностью: «Езжай на дачу и сиди тихо, понял?» – «Почему?» – «Потому что они будут месить людей танками» (напоминаю, разговор шел в полдень 19 августа). «Почему же я должен отсиживаться на даче?» – отважно возмутился я. «Ты нам будешь нужен для подпольной работы, – сказал Глеб еще серьезнее. – Мы тебя найдем».

Во как.

Но всё произошло очень быстро, к вящему удовольствию демократических сил. Это я к тому, что политические прогнозы – штука в принципе невозможная. Ни долгосрочные, ни даже двухдневные.

МАРШАЛЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Вскоре после августовского путча к нам в редакцию «Века XX и мира» пришел известный американский советолог Маршалл Голдман. Мы его называли «Маршалл Советского Союза Голдман». Был разговор в узком кругу: сотрудники редакции и несколько постоянных авторов.

Мы, конечно, спросили:

«Господин Голдман, а вот скажите, что теперь надо делать?»

Он стал учительским тоном рассказывать о вещах известных и понятных:

«Развивать демократию. То есть – обеспечить реальное разделение властей. Особое внимание обратить на сильный и независимый суд. Свобода прессы нужна, это не менее важно, чем независимость суда. Не забыть про местное самоуправление! Это вообще фундаментально! Защита прав человека, это ясно. Далее. Экономика. Договорное право. Гарантии свободы бизнеса. Особо важно – твердые гарантии частной собственности. Демократия и рыночная экономика, одним словом…»

«Понятно, – сказали мы. – Но это всё очень как-то вообще. А вот что конкретно делать нам?»

«Но я же всё объяснил!» – удивился он.

«Нет! – уточнил кто-то. – Нам не в смысле россиянам, не в смысле обществу, а нам в смысле вот нам!»

Он по-доброму улыбнулся и сказал, тыча в нас пальцем, во