Переплётчик - Эрик Делайе

Все торговцы, у которых Шарль покупал продукты, давно были ему знакомы и, так сказать, «прикормлены». Постоянные покупатели во все времена ценились больше случайных, и потому почти все делали Шарлю небольшую скидку. Деньги, к слову, он тратил столь умеренно, что уже в этом, ещё весьма молодом возрасте мог позволить себе уйти в отставку и никогда больше не работать, живя на сбережения.

Пройдя по рынку и обзаведясь примерно половиной запланированных продуктов, Шарль услышал крики и какой-то шум. Через несколько секунд из маленькой улочки на рыночную площадь выскочила карета, запряжённая четвёркой лошадей. Кучера на козлах не было, а лошади явно были неуправляемы. Кто сидел в карете, было непонятно, но её стоило остановить хотя бы потому, что под копытами гибли люди, — Шарль своими глазами увидел, как правая лошадь грудью отбрасывает в сторону пожилого человека, тот ударяется в стену и падает либо бездыханным, либо без сознания.

Шарль никогда не был храбрецом — но причиной этого была не трусость и не зов разума. Просто он ни разу в жизни не попадал в ситуацию, в которой потребовалось бы проявить поистине мужские качества. Слишком размеренным и однообразным было его существование. На лошади он ездил весьма и весьма плохо, собственных лошадей не держал, большую часть времени проводил дома. На короткие расстояния он ходил пешком, на большие — нанимал фиакр. Поэтому Шарль обращаться с лошадьми не умел и представить себе не мог, что делать с несущейся во весь опор четвёркой.

А она неслась прямо на него. Он стоял, растерянный, с холщовой сумкой, прямо посреди рыночной площади, на одном из широких проходов между прилавков, и не мог пошевелиться. Лошади скакали к переплётчику, из-под их копыт вылетали искры, карета тряслась и дребезжала, любой случайно задетый прилавок отлетал в сторону, разбрасывая овощи и фрукты (хорошо, что не по рыбному ряду, промелькнула у Шарля неуместная мысль).

«Вали оттуда!» — услышал он окрик, но даже не оглянулся, да и не успел бы уже, видимо, свалить, потому что до столкновения оставались считаные секунды, и вот она, смерть, подомнёт его под себя, превратит подкованными копытами и подбитыми колёсами в кровавое месиво — и помчится дальше, за другими жертвами.

В этот момент он закрыл глаза и увидел. Он видел, как на площади незнакомого города сидит в странной позе человек в оранжевой одежде, и языки пламени разлетаются во все стороны, потому что человек горит, и никто не может подойти к нему, огонь высотой в несколько ярдов, а человек недвижим, но он жив, он молится, сложив руки, молится небу, которое смотрит на огонь, исходящий из человека. Он видел, как бегут дети, одетые и голые, по дороге от кошмара, настигающего их, от огня и крови, от страшного жаркого ветра, и как на лицах детей расплываются цветки ужаса. Он видел, как рвутся сухожилия и вены, как вытекают глаза, как кровь бьёт фонтаном из проломленной головы человека в холщовой рубахе, как чудовища настигают детей, как человек в оранжевом становится обугленной головешкой, так ни разу и не шелохнувшись, и в этот момент из-за пелены дыма и тумана снова появилась женщина из ладанки.

«Не плачь, мой милый, не волнуйся, мой хороший, — сказала она, — я с тобой, никто тебя не тронет, покуда я с тобой, я спасу тебя, прикрою от всех горестей и невзгод». Она взмахнула рукой, и страшные видения пропали, все до одного, растворились в пустоте и немоте, и за спиной женщины Шарль видел теперь только запряжённую четвёркой карету, несущуюся прямо на него, но он знал, что женщина не позволит ему погибнуть, потому что она — его мать, его настоящая мать, та, что дала ему жизнь, и та, что никогда не позволит её отнять.

А потом Шарль открыл глаза. Все видения, которые казались ему вечностью, уместились в одно мгновение — четвёрка лошадей по-прежнему была перед ним по центру торговой площади, только двигалась она медленно-медленно, будто сквозь вату, и Шарль поднял руку, приказывая лошадям остановиться, и снова закрыл глаза.

Тёплое, неприятное дыхание заставило его пробудиться. Вокруг стояла невероятная, нечеловеческая тишина, а каурый конь, тот, что справа, обнюхивал лицо переплётчика, а потом лизал его своим большим влажным языком. Шарль сделал шаг назад. Его качало, но сознания, как в прошлый раз при подобном приступе, он не потерял.

Вдруг звуки обрушились на него. Крики торговцев, вой пострадавших, похвалы. Кто-то говорил ему: «Ты молодец, какой смелый молодой человек, смотрите, как он разбирается в лошадях, другой бы сбежал, а этот знал, что делать, и смотрите, спас в итоге кучу народу, как ваше имя — и так далее». Шарль терялся в этом море слов — никогда ещё он не оказывался в центре всеобщего внимания, никогда ему не приходилось одновременно общаться с таким морем народа. Но, как ни странно, ему не хотелось сбежать, скрыться в своём уютном жилище, снова погрузиться в переплёты. Ему было интересно, кто же сидел в карете, кого он всё-таки спас. Двери не открывались, даже занавеси никто не отодвинул. Возможно, подумал Шарль, пассажиры погибли или потеряли сознание, ударившись во время тряски о какой-либо элемент экипажа. Или попросту внутри никого нет.

«Закрыто!» — крикнул кто-то, видимо, попытавшись открыть дверь кареты. Шарль протолкнулся через окружающих его людей и тоже подошёл к двери. Сумку с продуктами он поставил на землю, и одна из передних лошадей тут же запустила туда морду. Переплётчик постучал. «Есть кто живой?» — спросил он. Никто не отозвался. Он постучал ещё раз. «Ломать надо», — заметил кто-то из толпы. «Не надо», — ответил Шарль. Он взялся за ручку, закрыл глаза — и потянул дверь на себя. И она открылась.

Внутри молодой человек увидел двоих. Один — мужчина — лежал на полу кареты. Его парик свалился, обнажив лысину. Изо рта тонкой струйкой текла кровь, но мужчина дышал. Шарль схватил его под мышки и вытащил наружу. Кто-то принял у него тело. Язык прикусил, раздался голос, за ним последовал хохот. Вторая фигура оставалась в тени. Она сидела на диване неподвижно, точно была куклой, фигурой из папье-маше, а не человеком. «Эй, — окликнул Шарль, — вы живы? С вами всё в порядке?» Он сделал шаг, поднявшись на подножку кареты, потом забрался внутрь. Это была женщина, но лица её не было видно в тени. Шарль не смел дотронуться до дамы, по всей видимости, знатной, столь же фамильярно, как он только что вытащил наружу мужчину. «Вы живы, мадемуазель? Почему вы не отвечаете?»

«Я жива». Голос её был тонок и звонок, прекрасен и красочен. Шарль никогда не слышал такого волшебного голоса.

«Пойдёмте, мадемуазель, вам нужно выйти на свежий воздух. Не стоит, прошу вас. Но право слово, нужно. Вашего кучера нет, ваш слуга — если это слуга — без сознания, вокруг рынок, здесь добрые, простые люди, они не тронут вас, они вам помогут». Шарль не был уверен в своих словах, поскольку «добрые простые люди» безо всякой любви относились к представителям знати. Но он надеялся, что к юной девушке они будут милосердны и снисходительны.

«Ну что там», — раздался крик снаружи. «Сейчас», — отозвался Шарль.

«Мадемуазель, люди волнуются, что с вами, и я волнуюсь; прошу, выходите; если вам тяжело, если вы пострадали, я помогу вам; за врачом уже отправились, потому что ваш слуга прикусил язык».

Девушка внезапно рассмеялась. «Луи, глупый Луи, — сказала она, — прикусил язык: так ему и надо, иначе его было и не заткнуть». Шарль тоже улыбнулся. Хорошо, сказала она и подала переплётчику руку. Он сделал шаг назад, спустился с подножки, а за ним из темноты появилась Анна-Франсуаза де Жюсси, герцогиня де Торрон. Ей было шестнадцать лет, и не было во всём Париже никого прекраснее её. Впрочем, так подумал в тот момент Шарль де Грези, потому что прочим она могла показаться чрезмерно бледной, чрезмерно широколицей, нос её был слишком велик, лоб слишком низок — и так далее, и тому подобное. Но у каждого мужчины свой вкус, своё понятие о красоте, и молодая герцогиня воплотила в себе всё то, что мечтал видеть в женщине Шарль.

Дело было в том, что вовсе не лицо, не фигура, не упругая грудь и не лебединая шея имели для переплётчика значение. Всё, что он видел, заключалось в её коже — густо покрытой веснушками, чуть красноватой коже рыжей, точно закатное солнце, женщины.

Часть 2

Анна-Франсуаза

Глава 1

ТРУДНЫЕ РОДЫ

Альфонса д’Обильон, герцогиня де Жюсси, рожала в муках. Это были уже седьмые её роды, и предыдущие были не сказать чтобы удачными. Сначала герцогиня родила мужу толстенького и вполне здорового сына, который спустя полторы недели благополучно скончался то ли от менингита, то ли от какого-то врождённого заболевания. Затем она родила дочь, которую собирались назвать Жанной, если бы та появилась на свет живой. Но этого не случилось. Потом последовательно родились мёртвыми или скончались сразу после рождения ещё трое детей — два мальчика и девочка. В шестой заход герцогиня родила близнецов — одного мёртвого и одного живого. Мальчика назвали Жаном, и тот умер по неизвестным причинам три недели спустя. Герцогский лекарь, господин Мальдоне, с загадочным видом воздел палец к небесам и произнёс что-то на латыни, видимо, название болезни. Для Мальдоне жизнь и здоровье пациента стояли на последнем месте после набивания собственного желудка, пополнения кошелька и приобретения очередной лошади. Лечение как таковое обычно состояло из следующих пунктов: продемонстрировать окружающим свои глубочайшие познания; отогнать от больного всех, кто хоть в чём-либо не согласен с мнением матёрого эскулапа; сделать кровопускание; посмотреть, что произойдёт; если больному стало лучше, состроить умное лицо и, молча, с чувством собственного достоинства, покинуть комнату страдальца; если больному лучше не стало, произнести вслух название болезни на латыни и объявить её неизлечимой. Как нетрудно догадаться из описания данной методики, смертность пациентов доктора Мальдоне была достаточно высока, но при этом все окружающие видели в нём необыкновенно умного и подкованного специалиста.