Генерал Доватор (Книга 2, Под Москвой) - Павел Федоров

Обсудив боевой приказ вместе с Шубиным, Доватор ушел к себе и проработал всю ночь.

Его адъютант капитан Курганов слышал, как генерал несколько раз вставал из-за стола и, стараясь тихо шагать, чтобы никого не разбудить, выходил на улицу. Прислушиваясь к редким выстрелам, он подолгу стоял на крыльце. Потом снова возвращался в комнату и снова садился за стол. Он думал в эту ночь не только о предстоящем наступлении, но и о большой рейдовой операции, которую мечтал осуществить во что бы то ни стало. Он еще не знал, когда и где будет ее проводить, но был уверен, что она состоится, и в самом недалеком будущем.

А сейчас он обрадует людей, объявив им приказ о московском параде, и через несколько дней поведет их в Москву, на Красную площадь. Завтра же он нанесет фашистам удар, внезапный, беспощадный!

Но на этот раз противник опередил Доватора на несколько часов и атаковал полк Осипова.

Ч А С Т Ь  В Т О Р А Я

ГЛАВА 1

Раннее ноябрьское утро. Над крышами подмосковной деревни Сычи лениво стелется серый дымок. На улицах - ни души. Иногда громыхнет у колодца бадейка, проскрипят по твердому снегу чьи-то валенки, глухо хлопнет дверь, и снова в утренней тишине начинает властвовать необычный для этого месяца мороз. На западной окраине деревни, глядя сквозь амбразуру дзота на убегающую в лес дорогу и зябко кутаясь в казачьи башлыки, бойцы дежурят у пулеметов. У одного из домов ходит взад и вперед часовой.

Здесь штаб полка. На фронте почти всю неделю стояло затишье. Командир полка приказал вытопить назавтра баню.

В окна вместе с морозом вползал белесый рассвет. Командир полка Антон Петрович Осипов и комиссар Алексей Данилович Абашкин давно уже проснулись. Осипов, хрустнув пальцами, потер ладони и по привычке потянулся было за папиросой, но Абашкин схватил его за руку:

- Не положено. Условия надо выполнять, товарищ.

- Виноват! Совсем забыл. - Антон Петрович встал, засучил рукава и, напружинив тренированные мускулы, приступил к зарядке. Накануне, просидев в штабе почти всю ночь, они с Абашкиным выкурили уйму папирос и, насквозь прокоптившись дымом, дали друг другу слово курить меньше, а до завтрака и вовсе не притрагиваться к папиросам.

На кухне, весело потрескивая, топилась печь. Хозяйка дома Елена Васильевна Русакова, перебраниваясь с чубатым курносым поваром Сашкой, месила тесто для пирогов.

- Ты начинку готовь, а насчет теста не учи. Мы пироги можем загнуть безо всяких твоих поварских фокусов.

- Пироги, Елена Васильевна, должны быть красивые, с зажимочкой. Ведь не могу же я на стол подавать какие-нибудь лопоухие.

- Сам ты лопоухий! Готовь сковороды. А на стол я сама подам, не беспокойся.

У двери в горницу, где жили Осипов и Абашкин, заглядывая в щель, вертелись Маша, семилетняя голубоглазая дочка Русаковой, и Петя Кочетков. Осипов собирался усыновить мальчика и отправить его к сестре. Временно он попросил хозяйку взять Петю на свое попечение.

- Смотри, смотри, Петя, - шептала Маша, - дядя Антон как гусак ходит. А дядя Алеша вприсядку.

- Это называется гимнастика, - поучительно объяснял Петя.

- Смешно прямо, такие большие...

- И вовсе не смешно... - укоризненно проговорил Петя, оправляя на гимнастерке наборный ремешок. На самом деле ему тоже было весело, хотелось посмеяться, но он старался держаться настоящим казаком и не намерен был уронить свой авторитет перед какой-то девчонкой.

- Гимнастика нужна, чтобы быть сильным, - подтвердил он солидно.

- Да они и так сильные. Дядя Алеша вчера меня до потолка подбрасывал. А дядя Антон на лошадь верхом сажал. У него есть дочка Варя. Ей фашисты ножку отломили, и она в больнице лежит. Мы с ним туда поедем, я буду за ней ухаживать.

- А маму, значит, бросаешь? Так, так, доченька, - Елена Васильевна притворно покачала головой. Ее продолговатое, раскрасневшееся у печки лицо с голубыми, как у дочери, глазами было молодо и красиво. Овдовела она в финскую войну. От второго замужества отреклась и всю жизнь посвятила своей агрономической деятельности и воспитанию единственной дочери.

- Нет, мамочка, мы и тебя возьмем. У Вари нет мамы, вот ты и будешь ее мамой. Дядя Антон добрый!

Елена Васильевна растерянно улыбнулась и вдруг стала торопливо поправлять массивную, жгутом скрученную на затылке косу. Дочь как будто подкараулила ее мысли и вывернула их наизнанку. Уж очень по сердцу пришелся ей ласковый и внимательный подполковник с его тяжким несчастьем, о котором она узнала от повара Сашки. Так пришелся, что сама себе боялась признаться. Русской женщине свойственна особая чуткость к чужому горю. Вот и к Пете за неделю так привыкла, что стал он ей будто родной. И Маша к нему привязалась, как к брату, и не отстает ни на шаг.

- А как же Петя?

- Да он же в казаках... Ему дядя Алеша коня обещал и ружье. А если хочет, пусть едет с нами. Но он не поедет. Я знаю. Он военный... - с серьезной деловитостью ответила Маша.

Все рассмеялись. У порога раздалось мычание. В углу, на свежеподостланной соломе, растопырив ноги, стоял пестрый теленок. Отпоенный молоком и выкормленный хлебом, он нехотя повиливал хвостом.

- Вот где котлетки-то, Елена Васильевна! - Сашка дал теленку шлепок. Тот засопел носом, боднул головой и снова сонно затих.

- Сколько тебе говорю, зарежь, да и все, - заметила Русакова, раскатывая на столе тесто. - Куда он мне?

- Не надо, мама. Зачем его резать? - жалостно проговорила Маша. - Он маленький...

На ее слова никто не обратил внимания. Петя стоял около стола и в сотый раз любовался своей формой. Елена Васильевна перекатывала на столе тесто. Сашка воровато посматривал на ее крепкие, оголенные по локоть руки и чуть-чуть приоткрыл рот. Он был влюблен в хозяйку, и вид у него в эту минуту, как у пестрого телка, был глупый и потешный.

Из горницы вышел Антон Петрович; потрепав Машу по пышным белокурым волосам, сказал:

- Умываться, стрекоза, будем?

- Опять холодной? - Маша смотрела на Осипова с озорным любопытством и нескрываемой детской восторженностью. Каждое утро она ему поливала на спину из ковшика, где плавали льдышки, а он только крякал и весело смеялся.

Антон Петрович подошел к тазу и подставил руки. Маша лила из ковша воду. Хозяйка, вытерев руки, прошла мимо, словно боясь взглянуть на оголенную, густо перевитую мышцами спину Антона Петровича, и проворно исчезла в соседней комнате. Минут через пять она вышла и, изгибаясь стройной фигурой, подала Антону Петровичу через голову Маши белое, расшитое цветами полотенце.

- Да вы не беспокоились бы, Елена Васильевна. У меня там есть... смущенно проговорил Антон Петрович.

- А это мягкое, домашнее. - Русакова ловким движением одернула белый передник и принялась резать ножом тесто.