Русский Моцартеум - Геннадий Александрович Смолин

отлично знает. Пусть он высылает за мной группу ликвидации. Или оставит меня в покое. Я ему позвоню, как только разузнаю что-то новое.

– Ганс, – сказал Спортач. – Ганс, я хочу, чтобы вы тщательно взвесили возможные последствия такого пагубного шага.

– Последствия меня не волнуют, – сказал я. – Он знает, что именно я делаю и почему. Если он хочет, чтобы задание было выполнено, пусть оставит меня в покое. Это условие к моему собственному расследованию этих трех убийств – политпары и Хантера или мой меморандум. Меморандум Рудольфа Смирнова. Если же нет – пусть отдаст приказ о ликвидации. Выбор у него есть. А теперь садитесь в свою машину и катитесь отсюда ко всем чертям.

Из этих двух я всерьез опасался только водителя. Он наверняка был стреляный волк, но я не дал ему возможности доказать это. Пока он усаживался в «мерседес», я впрыгнул в свой «фольксваген» и был таков.

Глянул в зеркальце: в «мерседесе» разгорался спор. Водитель явно хотел кинуться за мной в погоню. В «мерседесе» он обогнал бы мой тихоход даже задним ходом.

Насколько я понял, герр Спортач взял верх.

По пути я пытался предугадать, как поступит Сансаныч, получив мой меморандум, скорее похожий на ультиматум. Ясное дело – он будет вне себя, но это меня не беспокоило; Сансаныч был не из тех людей, которые мешают чувства с делом. С другой стороны, если он и впрямь уверился, что я сорвался с цепи и стал представлять серьезную угрозу… Но ведь я напоролся на двойное убийство известной политической пары и всех собак повесили на меня.

«Разумеется, эта политическая пара должна была остаться в живых, – сказал бы Сансаныч и, помолчав, добавил бы: – Кто-то очень хотел подставить нашу контору».

Я тряхнул головой. В нашей конторе было неписаное правило: никто не должен погибнуть зря. Конечно, это не относится к папиным деткам и слюнтяям, которые начинают учить настоящих профи, вроде меня. Пусть теперь все детально проанализируют и сделают соответствующие выводы. Возможно и другое: Сансаныч сам под колпаком и деликатные вопросы решаются без его присутствия…

В этой связи уже не представлялось важным, что именно послужило причиной смерти этой политической пары. Мне было поручено, чтобы они остались в живых. Теперь же… теперь обстоятельства складывались таким образом, что я должен был провести собственное расследование. Тем более, что был убит наш сотрудник Хантер. Интуиция подсказывала связь между этими двумя эпизодами. По возвращении в Москву меня не ждал бонус. Оставалась спасительная соломинка в лице Эрики Шнайдер, которая выгородила меня и не дала упечь за решетку.

Когда я подъехал к пятизвездночному отелю Maritim, там царила тишина. Было уже 4. 25 утра. Возле парадного подъезда не было ни души. Свет в номере 180 не горел. Я негромко постучал. Зажегся огонь – стала видна полоска света, послышались шаги, дверь открылась – и передо мной предстала заспанная Эрика Шнайдер.

– Я уж и не ждала вас, – зевая, сказала она. – Входите.

X. Гансвурст включается в игру

Enfant terrible[28]

Эрика была облачена в розовый пеньюар., Пеньюар с рюшками и короткая стрижка делали Эрику похожей на сказочную Дюймовочку.

– Заходите же, глупый, пока вас никто не увидел, – нетерпеливо позвала она, видя, что я не спешу.

Я прошел в комнату. Кровь бросилась мне в голову от нечаянной близости к девичьим прелестям под тонким пеньюаром.

Эрика заперла за мной дверь и спросила:

– Надеюсь, у вас хватило ума проверить, не следят ли за вами?

При взгляде на комнату меня почти сразу захлестнули неприятные воспоминания. Что-то здесь напомнило беспорядок в особняке Келли. Такой же ковер, та же светлая мебель, огромный экран телевизора на стене. Только здесь царил чисто женский беспорядок.

Я повел себя как истый профи: распахнул дверцы стенного шкафа, внимательно осмотрел его внутри, обследовал ванную. И лишь потом повернулся и уставился на девчушку, которая все еще стояла у двери и во все глаза смотрела на меня. Она казалась несколько испуганной – и неудивительно. Наверное решила, что к ней заявился Дракула или сам черт…

Я не стал разуверять Эрику в ее опасениях, а подпустил еще серию «страшилок».

– Давай не будем играть в кошки-мышки, – сказал я. – После этого происшествия каждый легавый в Бонне и окрестностях знает мою машину. Что мне, по-твоему, делать: загнать ее в кусты и перекрасить в аспидо-черный цвет? – Заметив, что Эрика растерялась и отвечать не собирается, я продолжил: – Насколько я знаю, «хвоста» за мной не было. Но я не гарантирую, что так будет и дальше.

– Мда, – вяло заметила она.

– Так вот, – заявил я, – теперь выкладывай, в чем дело.

Я еще раз огляделся по сторонам и решил, как бы между прочим, проверить прибором комнаты на наличие «жучков». Хотя навряд ли Эрика, учитывая ее поведение, была связана с полицией; если же с ее помощью кто-то другой пытался заманить меня в ловушку, я мог бы себе позволить заглотить наживку и посмотреть, что случится потом. Беглое зондирование приемной, гостиной, спальни и санузла с ванной не выявили чего-нибудь подозрительного. Прослушки не было.

Я развалился в кресле и спросил:

– Расскажи-ка мне, детка, что побудило тебя быть неискренней с полицейскими.

– Не называйте меня так.

Я спародировал поклон.

– Прошу извинить меня за фамильярность, фройляйн Эрика.

– Кое-кто тоже звал меня деткой, – сказала она. – Вот почему…

Она умолкла.

– Только из-за этого? Ты просто не хочешь слышать это слово из уст плохого гангстера?

Эрика улыбнулась уголком рта. Она вновь обретала уверенность. В первую минуту она еще не знала, чего ожидать от меня – мафиози и, быть может, убийцы. Скорее всего, она стала понимать, что Гансвурст, каким бы отъявленным и зловещим ни казался, на поверку всего-навсего мужчина.

– Почему бы вам не называть меня просто Эрика?

Я расплылся в идиотской улыбке:

– О'кей, Эрика.

Затем нахмурился и сказал:

– Итак, Эрика, почему ты спасла меня от ареста?

Она пропустила мимо ушей мой лобовой вопрос. И, помрачнев, спросила:

– Вы наводили обо мне справки?

– А ты как думала? Какая-то пигалица, у которой молоко на губах не обсохло, сперва выхватывает меня из петли, а потом приглашает поболтать к себе в номер.

Эрика чуть помолчала, потом спросила:

– Ганс, а что такое «пигалица»?

– Не строй из себя дурочку.

– Я просто хотела узнать, – не унималась Эрика, – хорошо это или плохо? К чему ближе – к лапоньке или курве?

– Пигалица, – назидательно пояснил я, – это маленькая птичка, чибис. И ты на нее похожа… Что