Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова

Но было уже поздно. Куда более могучие силы развязала война. Библию, карманные издания которой раздавали даже солдатам, каждый теперь мог прочесть сам. А значит, каждый мог и понимать ее по-своему. Офицеры-индепенденты и солдаты-сектанты, вкусившие плоды побед, осознали себя самостоятельным орудием в руках Провидения. И в каждом городе, в каждом селе находились люди, искавшие личного пути к богу, собственного понимания истины, свободы, справедливости. Б церквах и вне их — на папертях, на рыночных площадях, в тавернах — гремели скандалы.

Уильям Эверард обычно не стеснял себя в выражениях и говорил все, что думал, во всеуслышание, совершенно забывая об осторожности, Этой осенью он однажды позволил себе высказаться по поводу пресвитерианского церковного устройства и наступления властей на духовную свободу. Пресвитерианские пасторы и те, кто шел за ними, обвинили его в богохульных мнениях: в том, что он отрицает бога, Христа, Священное писание и молитву. Они нарекли его обманщиком и употребили выражения и посильнее, на основании чего самые разъяренные потащили его к властям. Бейлифы Кингстона, административного центра провинции, посадили Эверарда в тюрьму и продержали его там в течение недели.

И поскольку к этому времени все уже знали Эверарда как близкого друга и единомышленника Джерарда Уинстэнли, уолтонского пастуха, издавшего в нынешнем году несколько весьма предосудительных с точки зрения пресвитериан трактатов, то и его имя было вовлечено в означенный скандал. Проповедники окрестных приходов заклеймили его как сотоварища бунтовщика Эверарда и обвинили в тех же смертных грехах: отрицании бога и Евангелия, святой Троицы, крестной смерти и воскресения господа Иисуса Христа и еще во множестве богохульных и нечестивых помыслов.

Мало того, что за такие обвинения полагались весьма суровые кары вплоть до смертной казни, — они очерняли Уинстэнли в глазах односельчан и всех, кто читал его трактаты. Жизнь среди бедняков, знание их нужд и невзгод дало ему спокойное достоинство и неколебимую уверенность в себе. Уинстэнли почувствовал необходимость оправдаться. И не только оправдаться, а и высказать ученым пасторам, выпускникам Оксфорда и Кембриджа, что думает он о них самих, об их церкви, об их догмах.

Возможно, безопаснее и легче было бы промолчать. Возможно, умнее было бы написать отвлеченное сочинение, бичующее университетское духовенство за буквоедство и искажение чистого духа правды, изложенного в Евангелии. Но он действовал прямо и бесстрашно.

«Истина, подымающая голову поверх скандалов», — назвал он свой трактат. Сплетни, злословие, клевета, лившиеся на него и его друга с церковных кафедр, наполнили его возмущением. И первое обращение, гневное и едкое, он направил прямо им — «ученым Оксфорда и Кембриджа, а также всем тем, кто называет себя проповедниками Евангелия в городе и в стране».

Господа, писал он им, вы сами присвоили себе власть учить народ тайнам духа. Вы думаете, что вы одни посланы свыше для этой цели. Вы видите, сколько разногласий и противоречий рождают сейчас вопросы духовной жизни. Люди интересуются, спрашивают, спорят друг с другом, взыскуют истины. Ваше дело — рассудить их сомнения, руководствуясь терпимым и кротким духом; ведь поспешность и гнев — плохие помощники в деле. А вы вместо того отвечаете им, что они отрицают бога, и Христа, и Писание, и Евангелие, и молитвы, и все ордонансы. Вы не вникаете в то, что говорят другие, но оговариваете и осуждаете их без разбора: это разве духовный подход к делу?

А сами-то вы — не есть ли те самые люди, которые отрицают бога, Писание и установление божьи и обращают истины духа в ложь? Ведь есть только два корня, из которых проистекают все различия. Эти два корня — дух, который создал все на земле, и человеческая плоть, которая сбила с пути творение; и кто идет путями плоти, отрицает дух. Вы настоятельно требуете от людей, чтобы они соблюдали Евангелие; но сами-то вы каждодневно раздираете его на куски всякими переводами, толкованиями, заключениями. Один настаивает на такой доктрине, другой — на эдакой; как народу не потонуть в этом потоке словоизвержений? А слова не объясняют ничего; только дух внутри может судить и давать понимание. Кто проповедует Евангелие, должен сам жить по Евангелию, то есть иметь внутри себя мир, жизнь и свободу духа.

Уинстэнли хотел ответить на их обвинения. Он еще раз собирался изложить миру свои взгляды. Но прежде чем пускаться в плавание по необъятному, волнующемуся морю духовных проблем, доктрин, задач, откровений, он хотел поговорить еще с читателем — воображаемым другом и, кто знает, может быть, и единомышленником. «К доброму читателю» обращено второе предисловие, предпосланное трактату. Говоря с читателем-другом, он успокаивался. И сообщал доверительно: «Я хочу добавить одно слово, чтобы объяснить, почему я употребляю слово Разум вместо слова Бог в моих работах, как вы увидите ниже. Если я спрошу вас, кто создал все вещи? Вы ответите: Бог. Если я спрошу: что такое Бог? Вы ответите: духовная сила, которая создала все, и всем управляет, и все сохраняет. Короче говоря, Бог есть главный творец или правитель, и этот творец и правитель есть Бог. И я потеряюсь в этом круге, который возвращается все к тому же и покрывается мраком.

Но если вы спросите меня: почему я говорю, что Разум сделал и управляет и сохраняет все вещи? Я отвечу: Разум — это та живая сила света, которая присутствует во всех вещах; это соль, которая придает всему вкус; это огонь, который воспламеняет шлак и возрождает то, что погибло, и сохраняет то, что чисто; он — господь нашей справедливости».

Он не просто повторял здесь то, что сказал уже в «Рае для святых»; он разрабатывал свое учение дальше. Слово Разум, писал он, не единственное название для этой духовной силы; каждый может дать ему имя согласно своему внутреннему пониманию и действовать, слушаясь его голоса в своей собственной душе. Кто назовет его духом справедливости или царем согласия, некоторые, может быть, нарекут любовью или другими подобными именами; я же называю его Разумом, ибо он представляется мне тем могучим светом, который делает правду правдой, справедливость справедливостью, любовь любовью. Без этого посредника и правителя все они превратятся в безумие.

Он построил трактат в форме диалога. Сам себе задавал вопросы от лица воображаемого противника или обвинителя и сам же отвечал. А обвинителем этим был, конечно же,