Не считая собаки - Конни Уиллис

– Не туда! – вмешался Теренс. – Вы правите к берегу!

Я поспешно потянул шнуры, возвращая лодку на стремнину.

Впереди виднелись лодочные сараи колледжей и одетое зеленью устье Чарвелла, а за ним – серая башня колледжа Магдалины и длинная лента Темзы. Небо стелилось голубым муаром, солнце золотило взбитые подушки облаков. Вдоль берегов белели кувшинки, а между ними янтарно поблескивала вода цвета глаз уотерхаусовской нимфы.

– «Темно-бурая река, золотой песок», – процитировал я и только потом спохватился: вдруг Стивенсон написал это после 1888 года?

Но Теренс подхватил с готовностью:

– «Сверху ветви ивняка смотрятся в поток». Хотя на самом деле это не так. Следующий отрезок – почти сплошные луга до самого Иффли. И течет она не до «тихой бухты», а до Лондона. Поэзия, что поделать, на каждом шагу преувеличение и вымысел. Взять хотя бы Теннисона: «Она лежала в челноке, и волны мчали по реке волшебницу Шалот». То есть она плывет в Камелот, лежа в челне, – но ведь это абсурд. Как, спрашивается, править лодкой лежа? На первом же изгибе ее бы снесло в камыши – и дело с концом. Каких усилий нам с Сирилом стоит удержаться на стремнине – а ведь у нас и в мыслях нет разлечься на дне лодки, глазея в небо.

Он был прав. И между прочим, нас опять сносило к берегу, на котором теперь раскинулись каштаны, растопырив темно-зеленые пятерни.

– К штирборту! – сурово напомнил Теренс.

Я потянул веревку, и лодка нацелилась прямо на утку, свившую плавучее гнездо из прутьев и каштановых листьев.

Утка возмущенно крякнула и захлопала крыльями.

– К штирборту! Направо! – Теренс лихорадочно отгреб назад, мы обогнули гнездо и выскочили на середину. – Никогда не понимал, в чем тут фокус. Стоит уронить в реку трубку или шляпу – даже в каком-нибудь футе от берега, как их в два счета подхватывает течение и несет прямиком в море, а там мимо мыса Доброй Надежды в Индию. С бедняжкой Принцессой Арджуманд, наверное, так и вышло. Но в лодке почему-то, сколько ни выгребай, вечно какие-то заводи, водовороты, боковые течения – оглянуться не успеешь, а ты уже носом на бечевнике. И потом, даже если волшебница Шалот не застряла в камышах, есть ведь еще шлюзы. Да к штирборту же! К штирборту, не к бакборту! – Он щелкнул крышкой часов и налег на весла с удвоенной силой, периодически покрикивая, чтобы я держал к штирборту.

Однако несмотря на досадный левый крен лодки и на доставшегося мне в попутчики доморощенного капитана Блая[6], я постепенно проникался умиротворением.

Все идет отлично: я встретил связного, который явно знает эту эпоху как свои пять пальцев – вон как здорово вжился в роль оксфордского студента, – и мы плывем в Мачингс-Энд. А луг у Крайст-Черча еще свободен, и до леди Шрапнелл целых сто шестьдесят лет.

Хотя я так и не вспомнил, что от меня требовалось сделать в Мачингс-Энде, какие-то обрывки инструкции мало-помалу всплывали. Голос мистера Дануорти произнес отчетливо: «Как только вернете на место…» – это мне, а потом Финчу: «Пустяковое дело…» – и что-то о несущественном предмете. Какой именно несущественный предмет мне поручалось вернуть на место, по-прежнему загадка, но, очевидно, он где-то в груде багажа на носу, так что, в случае чего, просто оставлю в этом Мачингс-Энде всю поклажу. Да и Теренс, наверное, в курсе. Спрошу, как только отплывем подальше от Оксфорда. У нас явно назначена в Иффли какая-то встреча – возможно, там я и узнаю подробности.

А пока мое дело – отдыхать. Восстанавливать нервы после перебросочной болезни, леди Шрапнелл и барахолок, расслабиться, как советовал врач, и ни о чем не думать – вон как Сирил. Бульдог самозабвенно храпел, завалившись на бок.

Если викторианская эпоха – лечебница, то лучшей палаты, чем река, не придумаешь. Ласковые объятия солнца, мягкий плеск весел, умиротворяющие пейзажи, одетые зеленью берега, убаюкивающее гудение пчел, храп Сирила и рассуждения Теренса…

– Или взять Ланселота, – продолжал он, видимо, возвращаясь к «Волшебнице Шалот». – Вот он скачет на коне, в доспехах, шлеме, со щитом и копьем – и распевает «тирра-лирра». Хороша песня для рыцаря, выдумают тоже. Хотя… – Теренс ненадолго перестал грести. – Момент зарождения любви у Теннисона подмечен верно, хоть и пересолено самую малость. «Порвалась ткань с игрой огня, разбилось зеркало, звеня…» Вы верите в любовь с первого взгляда, Нед?

Перед глазами встал образ наяды, выжимающей мокрый рукав на ковер мистера Дануорти, – но тут все ясно, это побочное действие перебросочной болезни, гормоны шалят.

– Нет, – ответил я.

– И я не верил до вчерашнего дня. Как и в судьбу. Профессор Оверфорс утверждает, что никакой судьбы нет, есть лишь случайности и совпадения, но если так, почему она оказалась на берегу именно в этом месте? Почему мы с Сирилом решили покататься на лодке, вместо того чтобы читать Аппия Клавдия? Мы переводили «Negotium populo romano melius quam otium committi» – «Работа римлянам ближе, чем досуг», и я подумал: «Вот почему пала Римская империя! Потому что римляне не умели отдыхать». Допустить, чтобы та же участь постигла старую добрую Британию, я не мог; мы с Сирилом решительно встали, наняли лодку и поплыли к Годстоу, и как раз на том лесистом участке я услышал медовый голосок, как у феи, звавший: «Принцесса Арджуманд! Принцесса Арджуманд!» Я посмотрел на берег – и увидел самое прекрасное на свете создание.

– Принцессу Арджуманд?

– Нет-нет, красавицу в розовом, с золотыми локонами и очаровательнейшими, прелестнейшими, милейшими чертами лица. Нежный румянец, губы как лепестки роз, а носик – что за носик! Ланселотово «лицом, как ангел, хороша» не передаст этой красоты – и впрямь, чего ждать от рыцаря, который распевает «тирра-лирра»? Я замер на веслах, боясь неосторожным движением или словом спугнуть этого ангела, этот светлый дух, а она посмотрела на меня и спросила: «Сэр, вы, часом, не видели здесь кошку?» И все было в точности, как в «Волшебнице Шалот», только без проклятия и бьющихся зеркал. Что поделать, поэзии свойственно преувеличивать. Я, разумеется, и в мыслях не держал ложиться на дно челна и умирать от разбитого сердца. Я ловко подгреб к берегу, выскочил из лодки и спросил, какую именно кошку и где ее наблюдали в последний раз. «Черную, – ответило небесное создание, – с белой мордочкой и беленькими носочками на лапках – уже два дня как ее нет, вдруг с ней что-нибудь случилось…» – «Не бойтесь, у кошки девять жизней», – утешил я ее. И тут появилась ее компаньонка, кузина, и напомнила, что не следует разговаривать с незнакомцами. «Но этот молодой человек любезно вызвался помочь», – возразило небесное создание, на что кузина сказала: «Очень мило с вашей стороны, мистер?..» Я назвался. «Рады знакомству, – ответила кузина. – Я мисс Браун, а это мисс Меринг». А потом она обратилась к небесному созданию: «Тосси, боюсь, нам пора. Иначе опоздаем к чаю». Тосси! Есть ли на свете имя чудесней? «Вовек пребудет для меня оно мелодий ангельских нежней и слаще!» – восторженно продекламировал Теренс.