Кедровая долина - Грейс Агиляр

Сам настоятель монастыря, будущий основатель испанской инквизиции и первый великий инквизитор Испании – Торквемада, отсутствовал на суде ввиду обилия иных важнейших дел веры и церкви. Торквемада был весьма доволен возможностью препоручать мирские и монастырские занятия своему надежному и способному заместителю. В свою очередь, облаченный доверием отец Францис ревностно и со рвением отдавался исполнению долга.

Святые отцы расположились в порядке старшинства. За ними сидели рыцари, избранные для участия в суде. Среди них преобладали кастильцы – земляки убитого. Присутствовали люди из Святой Эрмандады, ибо без них не вершилось правосудие. Высокие участники предстоящего разбирательства образовали полукруг, в центре которого было приготовлено кресло для короля. Особые места предназначались для обвиняемого, для обвинителей, для свидетелей. Цепь солдат окаймляла зал. Усиленная охрана окружила пятачок, где предстояло появится Стенли.

Ужас и потрясение от убийства дона Фердинанда Моралеса несколько поубавились за истекшие две недели. Теперь командиры и солдаты все больше вспоминали молодого англичанина Артура Стенли. Истинный боец – храбрый, сильный, благородный. Пожалуй, между Моралесом и Стенли нельзя было исключить возможность ссоры, которая вполне могла закончиться поединком, что было в обыкновении благородных дворян в тот героический век. Доблестному Стенли подобал честный бой на равных, но не полночное убийство! Да и возможно разве перерождение природы человека? Но как быть с признанием и уликой? Мучимые сомнениями, люди с мрачными лицами ожидали начала суда.

Ровно в полдень отворились парадные двери зала, и король Фердинанд вошел в сопровождении пажей. Присутствующие почтительно встали. Монарх занял свое место, огляделся и знаком руки предложил всем сесть. Минуту-другую король собирался с мыслями, обдумывая вступительное слово, потом в благоговейной тишине зазвучала торжественная речь.

“Святые отцы, Святая Эрмандада, рыцари, солдаты, горожане, крестьяне! Нам нет нужды объявлять причину, собравшую всех вас здесь и сейчас. Убитый и предполагаемый убийца люди благородного звания и посему необходимо наше королевское участие в суде. Изабеллой, королевой Кастилии поручено нам представлять ее как сюзерена убитого дона Фердинанда Моралеса”.

“Мы, король Арагона, считаемся сюзереном английского дворянина Артура Стенли, предполагаемого убийцы, и имеем право единолично решать судьбу нашего вассала и карать его. Однако мы оставляем дело на усмотрение суда. Артур Стенли, обвиняемый иностранный рыцарь, спасся от тиранов собственной страны, и мы не дадим Европе повода утверждать, что он погиб от тиранов страны, его приютившей. К тому же, мы не забываем его большую и полезную службу на благо Испании и Сицилии. Характер и заслуги Артура Стенли столь не совместны с гнусным деянием полночного убийства, что нам надлежит с исключительным тщанием и беспристрастно проверить доводы и улики. Только истина ляжет в основу решения суда, который не станет прикрытием предубеждения и ненависти. Мы будем счастливы обнаружить непричастность юноши, но если он виновен, то, как требует наша святая вера, он заплатит кровью за кровь!”

Слова короля прозвучали упреком кое-кому, особенно простолюдинам, не ведавшим о доблестях обвиняемого, но предубежденным против иностранцев. Наконец, был провозглашен приказ “Ввести заключенного!” Все головы дружно повернулись к дверям, и взгляды сошлись в одной точке.

Охрана ввела Артура Стенли. Он шел в кандалах, в рваной испачканной одежде, с непокрытой головой. Товарищи по оружию не сразу смогли признать в этом исхудавшем человеке с бледным губами и впалыми серыми щеками, со спадавшими на грязный лоб спутанными волосами недавнего товарища по оружию. Две недели в заключении истощили тело, но не сломили его дух. Он почтительно поклонился королю. Фердинанд глянул на него таким взглядом, который смутил бы даже самого закоренелого преступника. Но на лице Стенли ни один мускул не дрогнул, и гордым своим видом он словно заявлял, что сломить его невозможно.

“Артур Стенли! – воскликнул король, – мы слышали от дона Феликса Эстабана, что вы отказались от привилегии защиты, которую должны вам предоставить люди, знающие законы и процедуру суда. Чем объясните вы свое неблагоразумное решение? Вы ставите столь низко вашу честь? Безразличие к собственной судьбе похоже на признание вины. Жизнь слишком мало значит для вас? Или за кратчайший срок вы познали законы чужой страны, и сами постоите за себя? Отстаивая невиновность и при этом отказываясь от защиты, вы полагаетесь на Божественную справедливость и только на нее? Ваша опрометчивость может помешать правосудию в поиске истины. Мы не имеем права казнить невиновного. Как монарх и как судья приказываю отвечать!”

“Чем защита будет полезна мне? – начал Стенли голосом слабым, но быстро крепнувшим, – разве отрицая доказательства вины, она сохранит мне жизнь и возвратит честь? Я отказался от защиты, чтоб, сокращая время муки, ускорить неизбежный конец. Мне нечем опровергнуть обвинения, и вы правы, мой король, моя надежда уповает лишь на Божественную справедливость. Добавлю к сказанному, что честь не позволяет мне отрицать правду обвинений, кроме одного – я не убивал! Я признаю, что ненавидел, что грозил, что хотел пролить кровь, что не отомстил, наконец! Я желал честного поединка, но подлого убийства я не совершал! Пусть меня казнят, но за недобрые мысли, а не за преступные дела. Я не тот, кто злом за добро платит стране и монарху, приютившим меня. Если через годы найдется истинный убийца, все вспомнят мои слова. Я не убивал!”

“Сеньор Стенли, если вы действительно невиновны, – начал свое слово заместитель настоятеля отец Францис, – то неизбежно найдутся доказательства этого, ибо справедливость есть Божественное провидение, в которое все мы свято верим. Защита ускорит, а не замедлит, как вы ошибочно полагаете, развязку. Отвергая защиту, вы пренебрегаете жизнью, мудростью Творца вам дарованной, а это грех, подобный греху самоубийства!”

“Увы, святой отец, арсенал моих доказательств пуст – одни слова! – возразил Стенли, – и никто не поверит небылицам. Ведь я признался, что ненавижу Моралеса, что желаю его смерти, обломок моего меча был извлечен из мертвого тела, меня застали рядом с убитым, его кровь обагряла мои руки и одежду. Это все верно и это всем известно. А мой рассказ каков? В ночь убийства таинственно пропал мой меч. Я бросился его искать в разгар свирепой бури и неведомо зачем забрел на Одинокую улицу, где пусто – ни души. В темноте споткнулся, и вспышка молнии выхватила из мрака тело Моралеса, преградившее мне путь. Упав, я невольно испачкался кровью убитого. Я был столь сильно потрясен, что не нашел ни сил, ни духу, чтобы искать или преследовать убийцу и даже на помощь звать не мог. Кто здравомыслящий, зная то, что знают все, не рассмеется мне в