Записки балерины Санкт-Петербургского Большого театра. 1867–1884 - Екатерина Оттовна Вазем

Кшесинского разные дикие пляски, которые он всегда умел насыщать своеобразной экзотикой и часто превращал в целые мимические сцены. Он был здесь постоянным партнером солисток Радиной и Мадаевой. Мне самой тоже изредка приходилось с ним танцовать. Так, помнится, в «Камарго» я исполняла с Кшесинским кроатский «танец с топором».

Кшесинский был не очень общительного характера. На репетициях он всегда держал себя особняком и сидел с польской газетой, пока его не вызовет балетмейстер или режиссер.

Превосходным артистом на первые характерные роли был Александр Николаевич Пишо. Ему с одинаковым успехом удавались образы как комические, вроде еврея Исаака в «Корсаре», так и глубоко драматические, как Квазимодо в «Эсмеральде». Последняя роль у него была настоящим шедевром. Репертуар Пишо был очень большой и разнообразный. Он танцовал разные комические танцы, например, пляску лягушки в «Севильской жемчужине», подпрыгивал «Коньком-Горбунком» в одноименном балете и играл даже матерей в «Тщетной предосторожности» и «Жизели». Мимика Пишо была очень выразительна, а роли всегда глубоко продуманы и проработаны до мельчайших деталей. Созданные им роли отличались яркостью и рельефностью, как бы они ни были сами по себе незначительны. Например, Пишо создал тип индуса с барабаном в индусской пляске в «Баядерке» и выдвинул эту фигуру на первый план. Пишо прослужил в балете 40 лет и пользовался любовью всей труппы за свою хорошую, симпатичную натуру, чуждую всяких театральных дрязг и интриг.

Артистов на чисто-комические роли при мне было двое. Амплуа первого комика держал Тимофей Алексеевич Стуколкин, прекрасный мим и тонкий актер, всегда чувствовавший художественную грань для своего комикования. Он недурно танцовал комические танцы, например, в pas de trois в «Пакеретте». Стуколкин и Кшесинский постоянно играли на летних сценах главные роли в поставленном у нас Кшесинским балете «Роберт и Бертрам, или Два вора». Они представляли уморительную пару: Стуколкин — хорошего роста и худощавый, а Кшесинский — полный. Успех обоих здесь был всегда большой.

Стуколкина копировал второй комик Николай Петрович Троицкий,[213] но дарование и мастерство последнего были куда слабее. Комизм Троицкого был менее тонок, и его приемы увеселения зрителя иногда отдавали балаганом.

Из других танцовщиков моего времени могу упомянуть еще о Николае Константиновиче Богданове,[214] родном брате балерины Надежды Богдановой. Он танцовал также классические вариации и иногда выступал кавалером солисток и даже балерин. Танцовал он вообще неплохо, но обладал странной манерой заканчивать свои вариации по-женски: он становился на носки и поднимал к лицу руку, прикасаясь отогнутым указательным пальцем к подбородку. Он и перед фотографом позировал как балерина, стоя на носках с цветочком в руке. Как кавалер танцовщиц Богданов был не очень ловок. Мне приходилось пользоваться его поддержкой в «большом па» в «Золотой рыбке», где он был в числе пяти кавалеров, к которым я по очереди подходила и делала туры. Когда я доходила до него, он, бывало, стиснет мне талию обеими руками так крепко, что я не могу сделать никакого движения, и торопит меня обернуться, приговаривая: «Eh bien? Eh bien?»

Но с ним все-таки можно было танцовать, чего никак нельзя сказать о другом танцовщике — Николае Ивановиче Волкове,[215] отчаянном кавалере, с которым никто из танцовщиц не хотел выступать, так как он им проваливал самые лучшие моменты. Когда в разных ансамблевых танцах одним из кавалеров бывал Волков, солистки в уборной разыгрывали эту «горькую чашу» на узелки.

Недурным, сильным классическим танцовщиком-солистом был Густав Легат,[216] но общему впечатлению от его танцев очень вредила его привычка исполнять все свои па на так называемой «второй позиции»,[217] на полусогнутых растопыренных ногах, что, конечно, было очень некрасиво. Легат был женат на танцовщице Гранкен,[218] и у них было огромное число детей. Из последних выделились известные впоследствии петербургские танцовщики — балетмейстеры Николай[219] и Сергей Густавовичи Легат.[220]

В заключение своих воспоминаний о танцовщиках моего времени упомяну еще о Штихлинге,[221] солисте чрезвычайной легкости. Красотой его танцы в нашем балете не отличались, да и сам он был худой и высокий. Но прыжок его был изумительным по высоте. К сожалению, он танцовал очень беспорядочно. У его товарищей по сцене всегда было опасение, что он, того и гляди, свалится в оркестр. Штихлинг подвизался на сцене сравнительно не долго и умер в молодых годах.

Глава 8. Режиссеры Марсель, Богданов и Иванов. — Материальные условия работы артистов. — Художник-машинист Роллер. — Композиторы Пуни и Минкус. — Балетные капельмейстеры. — Оркестр

При моем поступлении на сцену обязанности режиссера балетной труппы, т. е. ближайшего к артистам фактического распорядителя нашей театральной жизни, нес бывший танцовщик Иван Францевич Марсель,[222] служивший в балете уже пятый десяток лет. Это был добросовестный, неутомимый работник и добрейший, обязательнейший человек, всегда внимательный к интересам товарищей по сцене. За свою продолжительную деятельность в балете он приобрел огромный опыт, сказывавшийся как в отправлении им административных Функций, так и в репетировании им спектаклей, когда он заменял балетмейстера. Последнее относилось к старым хореграфическим постановкам, танцам в операх и т. п. — новые постановки в балете Репетировались всегда их авторами — балетмейстерами. На репетиции Марсель показывал себя большим «консерватором», репетируя строго по-старинке и не внося в постановки никаких новшеств.

После его смерти в начале 70-х гг. режиссером был назначен также танцовщик — Алексей Никоаевич Богданов, выступавший в мое время главным образом в характерных танцах и в мимических ролях, вроде Мефистофеля в «Фаусте», главаря бродяг Трульфу в «Эсмеральде» и т. п. Богданов отлично знал балетное дело и обладал изумительной памятью. Прослужив на сцене долгое время, он помнил почти все постановки, когда-либо прошедшие перед его глазами. Поэтому он был незаменимым человеком при разных возобновлениях старого репертуара. Он никогда ни перед чем не останавливался, со всем справлялся с большой сноровкой.

Приведу один очень характерный в этом отношении факт. Однажды летом я танцовала в Каменноостровском театре балет «Наяда и рыбак». Режиссировал Богданов. Уже пришло время начать спектакль, как ему сообщают, что не приехал капельмейстер и оркестром дирижировать некому. Так как состав оркестра был минимальный, нечего было и думать о поручении этого дела кому-либо из музыкантов. Алексей Николаевич не растерялся. Хотя он не играл ни на каком инструменте и не знал ни одной ноты, он облекся во фрак, храбро сел за дирижерский пульт, взял палочку и, как ни в чем не бывало, продирижировал балетом от начала до конца, мурлыкая себе под нос мотивы, которые он отлично помнил.

В начале