Прогулочки на чужом горбу - Барбара Хоуэлл

— Да, но тогда он наверняка захочет, чтобы этим делом — переписыванием — занялась я.

— Так что тебе мешает?

— А то, что такой гадости мне в жизни не приходилось читать. Я знаю, ты не слишком высокого мнения обо мне как о писательнице, но уж понять-то, что хорошо, а что плохо, я в состоянии, а его писанина просто ужасна.

— Тогда скажи ему, что занята, сама пишешь новую книгу и на его рукопись у тебя просто нет времени.

— Бог мой, вот, кстати, еще одна проблема на мою голову. Он все просит почитать мою новую книгу, а у меня всего-то пятьдесят страниц написано. Об этом я, конечно, ему не сказала.

— А сама ты что о ней думаешь?

— Да неприличная она. — Коли сам автор это говорит, можно наверняка сказать: полная порнуха.

— А почему бы тебе быстренько не накатать чего-нибудь? — спрашиваю я.

— Не могу. Тыщу раз тебе говорила — у меня застой.

— Так выйди из него, — беспощадно отвечаю я. — Напиши готический роман. Вообрази себя Дафной Дюморье.

— Ну что ж. — Далее следует долгая пауза. Она всерьез обдумывает мое предложение. — А что, это неплохая мысль. Можно сочинить что-то вроде пародии на нее, это вполне пройдет. Уж сюжеты накручивать я пока не разучилась.

Мне становится страшно — а вдруг она и вправду напишет нечто подобное и снова станет знаменитой, независимой, богатой — счастливой опять станет? Но нет, этого просто не может быть. Слишком она свыклась со своим образом развратницы и наркоманки, чтобы сочинить историю наивной, добродетельной и целомудренной женщины, какой положено быть героине готического романа.

— Тогда пиши побыстрей, — говорю я ей. — Если будешь тянуть, у него могут возникнуть подозрения.

— Не знаю, смогу ли. Я так медленно печатаю.

— Я знаю одного врача-диетолога, он до сих пор некоторым своим пациентам выписывает десекдрин.

— Нет. Этим я больше не занимаюсь.

Вот уж неправда. Когда она звонит, то щебечет чересчур уж весело. Ни одна женщина ее возраста, находясь на грани нищеты (а возможно — и ареста), не в состоянии пребывать в таком благодушии без того, чтобы время от времени не поддерживать себя парочкой пилюль психотропного свойства.

А может статься, все это ложь, и никакая нищета ей в действительности не угрожает. Она вполне способна зажать энную сумму на счету, открытом на ее имя в каком-нибудь швейцарском банке одной из знакомых ей супруг магараджи, — просто она забыла о нем рассказать. С ней всякое может быть.

— Ну хорошо, попробуй с готическим романом. Это дело может оказаться увлекательным, — говорю я, хотя мысль о том, как она, сидя в своей берлоге из трех с половиной комнат, будет выжимать из себя пространные цветистые описания величественных особняков постройки прошлого века и почтительных слуг, вызывает во мне содрогание.

В конце концов она частично следует моему совету. Она отдает Франни две тысячи страниц Скоттовой писанины, не сказав ни слова о своих планах подцепить его на крючок.

— Ей не надо ничего объяснять, — говорит Джой при нашей следующей встрече.

Она стоит ко мне спиной, глядя из окон моей квартиры на Семьдесят пятой улице. Да, а я рассказала о том, что, выйдя замуж за Кеннета, я переехала в новую квартиру, ближе к центру и вдвое больше, чем прежняя? А про то, что она занимает два этажа и наверху есть четвертая спальня, которую я превратила в свою мастерскую? А про то, что размеры моих холстов увеличились с два-на-два на три-'на-шесть и мы подумываем купить участок в Хэмптоне и построить загородный домик?

За те пять месяцев, что прошли со встречи в «Знамении голубки», я впервые пригласила Джой к себе домой. Тянуть с приглашением так долго не слишком любезно с моей стороны, тем более, что мне уже довелось побывать у нее на Сто седьмой, видеть голые стены, офисные стулья, ломберные столики и круглое — диаметром в семь футов — ложе, но Джой и виду не подает, что обижена моим негостеприимством. Сейчас она вовсю расхваливает нашу элегантную гостиную; гостиная — детище Кеннета, и стиль, и вся обстановка — вплоть до сияющих фарфоровых пепельниц — подобраны им. Правда, к отдыху эта красота не располагает. Но с другой стороны, предназначена она не для отдыха, а для рекламы талантов Кеннета; с этой мыслью я уже смирилась и отыгралась на спальне и студии, в которых, справедливости ради, устроила великолепный бардак.

— Прочтя книгу Скотта, — говорит Джой, приподняв светло-серую штору на одном из наших эркерных окон, — Франни поймет, что она — о человеке, который недавно ушел от жены, и моментально сообразит, почему я так за нее радею.

Я раскрываю рот, пораженная той проницательностью, с которой Джой разработала линию своего поведения с Франни. Я настолько привыкла считать ее поверхностной и сосредоточенной на себе, что совершенно забыла о ее умении оперировать нюансами своих отношений с окружающими. Какие же тайные соображения имеются у нее на мой счет?

— Взгляни-ка, какого очаровательного малыша везет та женщина с коляской, — говорит она, смотря из окна вниз, на улицу.

Я подхожу к окну. В лучах раннего весеннего солнца сияет мостовая, на деревьях вдоль аллеи — набухающие зеленые почки. Роскошный пухлый младенец поднимает вверх толстощекое лицо и счастливо лопочет что-то, глядя на небо, а может, и на нас. Я украдкой смотрю на Джой. Ее обращенный в сторону ребенка взгляд полон жгучей зависти.

Она поворачивается ко мне, в ее глазах выражение скорби.

— Как жаль, что у меня нет детей. Ох, как жаль.

— Родишь еще, может быть.

— Нет.

— У тебя месячные еще идут?

— Да.

— А не попробовать ли тебе родить от Скотта? Многие теперь рожают в твоем возрасте. Медицина творит настоящие чудеса — даже в банке выращивают и…

— А если у него окажется синдром Дауна?

Это что-то новенькое: вместо слова «дебильность», которым большинство людей называют любое отклонение в развитии, она выдает точный медицинский термин. Может, она уже задумывалась над этой проблемой?

— Они делают анализ мочи, — говорю я, — по которому уже на четвертом-пятом месяце оеременности можно определить, нормальный ребенок или нет.

— Знаю. И если ребенок идиот, его умерщвляют еще в утробе матери. Кесарево в таких случаях не делают: как же, они слишком высоконравственны, чтобы совершать прямое убийство. Так что приходится этого мертвого ребенка рожать как живого. И наркоза не дают — для схваток необходимо бодрствовать. Страшнее муки не придумаешь. С одной моей подругой так было.

Может быть, это случилось с самой Джой? Где-нибудь там, в Нью-Мексико или в Индии? Вполне возможно. Но я знать этого не желаю.