Мертвое царство - Анастасия Александровна Андрианова

решил чужими руками меня убрать, не стал сам в Горвень соваться.

– Рад знакомству, – сухо бросил я.

Норелет жал мою руку чуть дольше и чуть крепче, чем требовалось, а сам не стыдился разглядывать меня. Огарёк предупреждающе шагнул вперёд. Я видел его только краем глаза, но догадывался, что рука сокола уже лежит на рукояти ножа.

– Рад, несказанно рад, – так же сухо ответил Норелет.

Мы вновь сели за стол. Будь мы с Пеплицей одни, я бы не постеснялся отчитать её за дерзость, но теперь мне оставалось только восхищаться тем, как ловко она меня провела. Не отступилась за столько зим, всё равно решила занять Холмолесское или хотя бы накрыть его своими изящными ладонями. Не через меня, так через другого.

– Что же ты сам ко мне не приехал? – спросил я, пытаясь безоблачно улыбаться. Наверное, получилось плохо, потому что Норелет и не подумал ответить на улыбку.

– Княгиня сама отыскала меня и любезно предложила помощь, – ответил он.

– И ты принял её предложение, конечно. Как можно отказаться? Прекрасная жена и два княжества в придачу. Просто чудесно.

Норелет посерел лицом. Огарёк пересел так, чтобы оказаться напротив него, но Норелет нарочно не смотрел на моего сокола. Конечно, я понимал его: нелегко выдержать жёлтый взгляд зеленокожего юноши, до того странного, что не сразу веришь в его существование, особенно если видишь впервые.

Я перегнулся через стол и сделал вид, что обнимаю Норелета, похлопывая по спине, а сам приблизил лицо к его уху и шепнул так, чтобы Пеплица не слышала:

– Чудесно-то чудесно, только ты наверняка слышал, что своего прежнего мужа она отравила, чтобы единолично править.

Улыбнувшись, я отстранился и с удовольствием посмотрел на Норелета. Он, видать, не был приучен к хитрым разговорам, что обычно ведутся в княжеских теремах, и выглядел теперь до того жалко, что хотелось налить ему киселя послаще и положить на тарелку пастилы: слишком болезненный и несчастный сделался у него вид, хотя я допускал, что это может быть напускным.

– Что бы тебе ни сказал ушлый сокол, подумай хорошенько, верить ли ему или мне, – промурлыкала Пеплица. – Да-да, Лерис Гарх был соколом Страстогора, ты ведь не мог не слышать о Кречете.

– Я помню, – процедил Норелет. Я смотрел на него и гадал, жалеет ли он о том, что ввязался в Пеплицыну игру.

– Ты говорила о своих делах в Царстве, – бесцеремонно напомнил Огарёк. – Этот человек как-то связан с ними?

Пеплица обворожительно улыбнулась, глядя на Огарька, как мне показалось, с искренним женским интересом. Я ухмыльнулся себе под нос: кто-кто, а он тебе точно не дастся, не надейся даже.

– Все мы связаны, – ответила Пеплица. – Но ты прав, молодой сокол. Давайте скорее перейдём к делу.

Она жестом отослала чашников и подавальщиков, чем окончательно разрушила мою надежду на приемлемый ужин. Пришлось довольствоваться пирогом с мочёной брусникой.

– Меня навестили царские гонцы, – продолжила княгиня. – И я бы предпочла вовсе никогда с ними не встречаться.

– Какие они? – жадно спросил Огарёк.

Пеплица усмехнулась.

– Жаждешь рассказов о чужестранцах, юный сокол? Да ты и сам из дальних краёв, почему тебя они так волнуют?

– Я сокол, как ты сама сказала. Что с того, что нездешний? Разве не могу любопытствовать?

Огарёк недовольно дёрнул плечами.

– Можешь, можешь. Они были в железе, соколик.

– В железо для добрых дел не облачаются, – заметил я хмуро.

– Верно. Они и не предлагали хорошего – только то, что принесло бы моим людям страдания и потери.

– Так чего хотели? Не томи, – попросил я.

Пеплица сама налила себе киселя, с удовольствием глотнула и зажмурилась.

– Как я уже упоминала, царь выдумал новую веру. Его церковники сходят с ума и утверждают, будто Золотой Отец и Серебряная Мать – не прародители всем нам, а простые светила, и поклоняться им – удел дикарей. Как вам такое?

Я, сказать по правде, едва не потерял дар речи. Слова Пеплицы звучали настолько нелепо, что я понял: придумать такое просто невозможно, стало быть, царские гонцы именно с тем и пришли. Пеплица не выжила ещё из ума, чтобы до такого докумекать.

– Что сказали твои думские?

– Они пока не знают. Вы первые.

Мне хотелось рассмеяться. За дураков нас держит, что ли? Цену себе набивает? Какой же князь не расскажет всё сперва думе, а уже потом – гостям-соседям? Но, присмотревшись к Пеплице, с удивлением понял, что она не врёт. Это мне не то чтобы понравилось.

– Если так, то выкладывай, что задумала. Задумала ведь? И он, – я кивнул на Норелета, – тоже причастен, я прав?

– Глупец не удержал бы княжество, так что прав. Но сперва не о том. У Царства мощная армия и смекалистые командующие. Они воюют, закованные в железо, и их кони тоже носят доспехи – не лёгкие кожаные, как у нас, а такие, что сминают любой пеший строй. Ты не хуже меня знаешь, что, миновав Перешеек, они упрутся в границы Средимирного и Холмолесского, только мой Коростелец – на равнине, а твой Горвень – за тёмными лесами. Армия сначала возьмётся за Средимирное, а потом придёт ко всем остальным.

– Новая вера требует крови? – не понял я. – Гонцы так и сказали, что царь жаждет войны?

– Царь жаждет наших угодий, а вера и неверие – лишь прикрытие.

Я шумно выдохнул и откинулся на спинку стула. Пироги мне не понравились – слишком сладкие, как и всё на столе у Пеплицы, так что надежду насытиться я уже похоронил. Зайдём с Огарьком к псарям, там-то точно угостят ореховым хлебом и куском копчёного мяса.

– Чтоб ему провалиться.

– Согласна.

Норелет молчал каким-то хитрым гнетущим молчанием – словно артист, ожидающий своего часа на выступлении потешного балагана. Затаился, ожидал, когда Пеплица позволит ему выйти на передний план.

– Я знаю, что ты встречался с сахгальским тхеном. Чего он хотел?

Из моего горла вырвался смешок.

– Не поверишь, княгиня. Наших земель и их даров. Быть может, в иные времена он подружился бы с царём.

Пеплица склонилась над столом, жадно приоткрыв губы. Будь мы одни, я бы подумал, что она снова попытается меня соблазнить.

– Так может, дадим ему то, что он хочет?

Я не понял сперва, что она говорит серьёзно.

– Приведи степняков, Лерис. Царские войска всё равно нагрянут, а степняки помогут нам отстоять Княжества.

Я качнул головой.

– Тушить огонь маслом – плохая затея, Пеплица. То, что ты задумала, очень опасно. Ты не видела тхена Алдара и не говорила с ним, а он, уверяю, коварен и дик. Если в Царстве и считают нас дикарями, то степняки стократ необузданнее нас.

– Так воспользуемся этим. – Пеплица заговорила с таким жаром, что я понял: сейчас спорить с ней бесполезно, пускай поостынет, поверит ненадолго, что её речи имеют смысл. – Пообещаем степнякам и меха, и охотничьи угодья, и что они ещё пожелают, но лишь после того, как они помогут нам одолеть царские армии. Дикарям не тягаться с людьми в железе, многие