Борис Сичкин: Я – Буба Касторский - Максим Эдуардович Кравчинский

Но чем всё закончится – триумфом или провалом, – не знал никто. Кроме одного человека, имя которого мало что говорит сегодня, – Эдика Смольного. Этот Смольный тоже был колыбелью, только не революции. Он в той социалистической экономике, может быть, первый начал жить по капиталистическим законам. Он был сам себе и маркетинг, и менеджмент, и консалтинг, и лизинг. Короче, он знал всех администраторов, директоров, начальников, метрдотелей от Прибалтики до Камчатки. Но поражало не это – поражало, что и они знали его тоже, трепетали и любили. И вот Смольный собрал лучшие команды КВН и повез в неизвестность. Попал в яблочко, было у него на это чутье, как и на людей. Так, например, в его команде состояли два изумительных парня – Косых и Метелкин – знаменитые “неуловимые мстители”.

Апофеозом нашего турне был Тамбов, родина Эдика. Что творилось в те дни в городе – не передать! Конная милиция, толпы безумствующих зрителей. Местный секретарь обкома под такое народное ликование устроил прием в своем “царском селе”, обкомовской базе отдыха. По количеству золотых украшений тамошний дворец немного уступал Екатерининскому, но по количеству водки сильно превосходил лучшие дни екатерининского правления.

Но самой приятной неожиданностью, которая ждала нас там, был заспанный с дороги Буба Касторский в махровом вальяжном халате.

– Эдик, ты свинья! У тебя здесь праздник, у тебя в гостях мои земляки-одесситы, а ты решил зажать это от меня! Хорошо хоть у меня разведка работает на совесть.

И он подмигнул Вите Косых. Праздник покатился стремительно и как-то так лихо, что к трем часам ночи не стало ни одной полной бутылки. В такой ситуации мог растеряться кто угодно, но не Смольный.

– Косых, возьми кого-нибудь и слетай в ресторан “Центральный”. Возьмешь еще ящика два-три.

Помогать Косых вызвался я, в турне с Витей мы сдружились. Но неожиданно у экспедиции объявился командор – Сичкин.

– Я поеду проветрюсь, заодно проконтролирую, а то эта молодежь умеет считать только до двух, а двух нам явно не хватит, – сказал он, оценивая командорским оком наши неслабые кавээновские возможности.

В пути нас с Витей раздирали сильные сомнения: три часа ночи, ресторан закрыт, кто даст нам водку? Но, как поется в песне уже про другую экспедицию, “возвращаться плохая примета”. И вот мы у парадного подъезда со львами. Что вам сказать, как мы ни стучали, как ни бились телами в зеркальную дверь, ничто не предвещало успеха. А там где-то погибал праздник, горели трубы, а помочь было нечем. И вдруг хлопнула дверца машины, и появился наш командор.

– Ну что? – спросил он, сладко потягиваясь.

– Мы стучали!.. Никого!.. – как школьники, стали оправдываться мы. – Даже не знаем, что делать.

«Я – Буба Касторский…» С поклонниками после творческого вечера. Начало 1970-х. Второй справа – актер Вася Васильев (Яшка)

– Что делать? Надо взять водку и срочно лететь ее уничтожать. Они стучали!.. Вы же перебудите весь город! Учитесь, как это делают интеллигентные люди.

Сичкин подошел к гигантской двери ресторана, облокотился на льва, словно они дружили с раннего львиного детства, и тихо, полушепотом произнес: “Я от Смольного”.

И, о чудо! Сезам мгновенно открылся, крепкие руки выставили на тротуар ровно три ящика, и вмиг сезам закрылся. Ни слов, ни денег. Дорога назад была мучительным уроком нравственности. Командор негодовал и воздымал плечи: “Молодежь! Они ничего сделать не умеют. И эти люди еще собираются строить коммунизм. Я себе его на минуточку представляю”».

«Эдуард Смольный был администратором Тамбовской филармонии и художественным руководителем ансамбля “Молодость” при этой же филармонии. Он был одним из лучших администраторов в Союзе. С ним работали все ведущие артисты страны. Тамбовская прокуратура, не сомневаясь, что он миллионер, предложила, чтобы он вручил им пять тысяч рублей, чтобы они смогли дотянуть до зарплаты.

Смольный не считал себя миллионером и не чувствовал за собой никакой вины. Он отказал им в этой помощи и совершил тем самым роковую ошибку для себя и для всех остальных. Если следственные органы просят деньги, продай последнюю рубаху, но помоги им деньгами. После отказа Смольного вручить органам прокуратуры взятку они тут же сфабриковали уголовное дело против Смольного. А так как мы, артисты, с ним работали, то потянули заодно и нас.

Смольный в своей камере знал всё, что делается в тюрьме. Он даже наладил связь с волей. На прогулке запрещено переговариваться. Нарушителей отводят в карцер. Но это не касалось Смольного…Передайте Сичкину, что Магомаева дисквалифицировали на год, приказ подписала Фурцева. Олег Ефремов запил. Кобзон получил звание… Колька из десятой камеры, отрицай свою виновность, не видел ты никакого чемодана, понял?

И так каждый раз на прогулке Смольный меня веселил своими знаниями. А бывало, если дальняя прогулочная камера не слышала голоса Смольного, он просил автоматчика передать туда указания. И тот четко выполнял задание…

Когда Смольный узнал, что меня посадили, он был взбешен. Отсидев год и две недели, он пал духом. Состояние его было критическим. Он собирался покончить с собой. Он попросил тюремную администрацию, чтобы нам дали возможность повидаться. Все они Смольного любили и немного побаивались. Несмотря на то что устав категорически запрещает встречи двух подследственных, проходящих по одному делу, меня вызвали к врачу. А там уже находился Смольный – страшный и обреченный. У меня состояние тоже было не из лучших, но я ему объяснил, что только на открытом суде, имея возможность говорить и логично мыслить, мы сможем уничтожить этих подонков.

…В тюрьме была шикарная библиотека. Эдуард начал читать книги запоем. У него была феноменальная память, он помнил все афоризмы и изречения великих людей.

Эдик сидел с подростками и обучал их, как вести себя на суде, нацеливал их на агрессивную позицию – такое у него самого было настроение.

И вот появляется малолетка на суде, рост два метра, три класса образования, и вдруг вставляет в свою речь:

– Как сказал французский философ Вольтер, все жанры хороши, кроме скучного.

Судья никогда не слышал про Вольтера и никак не может понять, откуда такие слова у этого примитива. Судья:

– Вы с кем сидите? Кто у вас бригадир?

– Смольный, – отвечает подросток.

В следующий раз выходит на суд другой подопечный Смольного и цитирует Карла Маркса и Владимира Ленина. Судья спрашивает:

– Вы с кем сидите?

– Со Смольным я сижу, – с достоинством отвечает начинающий убийца.

Обученные Смольным подростки в суде приводили цитаты древнегреческих философов от Плиния-старшего до Сократа,