Борис Сичкин: Я – Буба Касторский - Максим Эдуардович Кравчинский

день после этой пытки Терещенко вызвал меня на допрос, вернее, не на допрос, а просто увидеть, как я после этого выгляжу. Идя на допрос, я думал, что не сумею сдержаться и ударю его. Я весь дрожал, но в кабинете словно переродился. С улыбкой поздоровался и сел. Это был лучший вариант. Эта мразь ждала от меня чего угодно, но только не улыбки и покоя. Терещенко преобразился, начал на глазах чернеть от ненависти.

Моя улыбка, беспечность его убивали. В душе я его жарил на сковородке, а внешне играл делового, уравновешенного заключенного. Терещенко выложил, что суд даст мне десять лет усиленного режима.

– Большое спасибо, Иван Игнатьевич, мягкий приговор. Но помните, что сказала Надежда Константиновна Крупская на Втором съезде партии, который покинули бундовцы, тем самым помешав работе съезда?

– Что она сказала?

– Надежда Константиновна сказала: “Пошел бы ты на х…” Терещенко заскрежетал зубами, побагровел и медленно, растягивая слова, ответил:

– Вы очень пожалеете. Вы будете сильно наказаны.

Я не знаю, куда после нашего разговора отправился он, а я пошел в карцер».

Залог

«Радио в камерах трещит весь день. Это дополнительная пытка. С шести утра до девяти тридцати вечера ты вынужден слушать вести с полей, идиотские патриотические песни, интервью со знатными доярками и т. д. К счастью, передавали и классическую музыку (Чайковского, Рахманинова, Шопена, Бетховена). С этой музыкой у меня ассоциировался сын Емельян, пианист и композитор. Под эту музыку я думал о Емельяне, тосковал. Очень хотелось его увидеть. Но как это сделать? Не мог же я обратиться к Терещенко с просьбой:

– Иван Игнатьевич, пожалуйста, я очень соскучился по своему сыну. Сделайте мне встречу с ним, а я вам буду очень благодарен.

И вот я напрягал свой уставший мозг. Я вспомнил, что Терещенко рассказывал о том, что дирекция “Мосфильма” обратилась в прокуратуру с ходатайством отпустить меня на время и дать возможность закончить съемки фильма “Неисправимый лгун”.

Прокуратура ответила, что Сичкин похитил у государства тридцать тысяч рублей, что он, то есть я, особо опасный преступник. Однако если “Мосфильм” внесет эти деньги, я могу оказаться на свободе. “Мосфильм”, естественно, денег не внес, и я оставался в камере. Тамбовская прокуратура понимала, что никакого криминала в моих действиях нет, что на сфабрикованное дело затрачены сотни тысяч государственных денег и что надо правдами и неправдами хотя бы частично вернуть их. Кроме того, если подследственный возвращает деньги, то он как бы признает свою вину, что для Терещенко было очень важно. Он умудрился запугать режиссера, тот внес в кассу тамбовской прокуратуры честно заработанные две тысячи восемьсот рублей.

У меня созрел план. Я обратился к Терещенко:

– Иван Игнатьевич, я хочу попросить друзей, чтобы они внесли за меня тридцать тысяч рублей. Я думаю, что прокуратура может мне изменить меру пресечения и до суда освободить из тюрьмы.

Как сказал бы одессит, надо было видеть его лицо. Это был сияющий унитаз. Я продолжал монолог:

– Для этого мне нужно срочно встретиться с моим сыном Емельяном и моим товарищем Кеосаяном. Я скажу, у кого они могут взять деньги.

– Очень скоро встретитесь, – ответил он.

Первого апреля 1974 года я встретился с моим Емельяном и Кеосаяном. В комнате мы сидели вместе с Терещенко, он не спускал глаз с меня. Я им повторил всё то же самое. Сказал, у кого надо взять: 5 тысячу Миши Царева – это народный артист из Малого театра, я с ним даже не знаком; 5 тысяч – у Эдди Рознера (он уже лет семь как уехал из Советского Союза); 10 тысяч взять у Леонида Утесова (если бы у Утесова и были деньги, он бы их не дал, а тем более у него их не было) и 10 тысяч – у писателя Анатолия Софронова (помимо того что я не был с ним знаком, этот антисемит готов был лично сам всех вырезать). Терещенко был доволен составом тех, кто должен был внести за меня деньги. Я расцеловался с Емелюшкой и Эдиком Кеосаяном. Они ушли. Когда они уходили, от меня как будто уходила жизнь.

После встречи я заволновался: а вдруг они меня неправильно поняли и внесут за меня эти деньги? Тем более что мне было известно о том, что Ян Френкель и Людмила Гурченко были готовы внести деньги. В камере лезут всегда самые мрачные мысли. А вдруг они всё-таки внесут деньги?

При первой же встрече я обратился к Терещенко:

– Иван Игнатьевич, непонятно, почему мои друзья не вносят за меня деньги? Пожалуйста, сделайте мне срочно встречу с Емельяном. Терещенко, как и многие обыватели, не сомневался, что самые богатые люди – артисты. Хорошо живут в Советском Союзе только те популярные артисты, которые работают на эстраде, таких, кто хорошо зарабатывает, сто пятьдесят – двести человек, а остальные влачат жалкое существование.

Встреча с Емельяном была организована мгновенно, на следующий день. Терещенко присутствовал, следил за мной и за Емельяном.

– Емелюшка, надо срочно внести деньги. Ты меня понял?

Я сложил фигу и показываю.

Емельян:

– Папа, не волнуйся, – сложил фигу и показал. – Они будут точно внесены.

Терещенко смотрит нам в глаза и не видит наших фиг, а мы вдвоем изощряемся в красноречии, хотя в этом диалоге главную роль играют фиги.

Все были довольны: Терещенко, Емельян, а самое главное, я. Я ушел в камеру умиротворенным».

Подельник

Прервемся ненадолго, чтобы подробнее рассказать об интереснейшем человеке, добром товарище Бориса Михайловича, легенде в мире шоу-бизнеса Эдуарде Михайловиче Смольном. Конферансье, продюсер, постановщик, заслуженный деятель искусств России.

Эдуард Смольный

Один из режиссеров массовых акций московской Олимпиады-80, постановщик крупных концертов Иосифа Кобзона, Муслима Магомаева, Аллы Пугачевой, Людмилы Зыкиной и других популярных исполнителей. Он родился в 1934 году и в 2000-м ушел из жизни. Звезды российской эстрады устроили в 2002 году в Московском театре эстрады грандиозный концерт его памяти. Это был человек редкого обаяния и большого таланта организатора. Обладая колоссальными связями в самых разных кругах (от директоров филармоний до армейских генералов), он очень грамотно, как сказали бы сегодня, «рулил гастрольным процессом». Вот лишь один из эпизодов, доказывающий, каким магическим воздействием обладала фраза: «Я от Смольного».

Валентин Крапива:

«Я познакомился с Борей (он всегда был категорически против отчеств и не терпел прилипчивого “Буба”) в 1971 году. Произошло это при довольно экзотическом антураже. Всё началось с монументальной аферы: впервые в истории КВН решили организовать турне по стране