Гибель Императорской России - Павел Курлов

Я вошел в кабинет помощника начальника главного тюремного управления. Рогозинникова стояла опершись на письменный стол и, на мой вопрос о ее фамилии, ответила, что дело властей установить ее личность. По выходе из кабинета я спросил прокурора судебной палаты, был ли произведен у Рогозинниковой обыск, на что получил утвердительный ответ. Затем, из разговоров с другими чинами прокурорского надзора и судебным следователем, оказалось, что такового произведено не было. Тогда я приказал подполковнику Астафьеву немедленно приступить к обыску. Через несколько минут он вошел в кабинет Максимовского, где мы в это время находились, и крайне взволнованно доложил, что когда приглашенные им для обыска женщины — жены служителей главного тюремного управления — приблизились к Рогозинниковой, она их остановила словами: «Осторожнее, дуры, взлетите на воздух».

Такое замечание заставило предполагать у Рогозинниковой наличность взрывчатого вещества, вследствие чего я приказал, чтобы городовые держали Рогозинникову за руки, и вместе с тем распорядился вызвать из главного артиллерийского управления специалистов по разряжению снарядов. Ввиду позднего времени таковых не оказалось и был вызван помощник начальника Петербурского охранного отделения, подполковник Комиссаров. Как бывший артиллерист, он решился сам приступить к обыску. Рогозинникова была выведена в приемный зал, где подполковник Комиссаров предупредил державших ее городовых, что при осмотре может последовать взрыв, и спросил, готовы ли они ему помочь? Городовые без колебания согласились. Рогозинникова была положена на пол, и они держали ее руки и ноги, а подполковник Комиссаров, наклонившись, заметил под кофточкой два шнура и маленькую электрическую батарею, что свидетельствовало о нахождении на Рогозинниковой адской машины. Он ножницами разрезал эти шнурки, а затем обнаружил надетый на ней лифчик, в котором было, по-видимому, взрывчатое вещество,— тогда он расстегнул и снял этот лифчик; в нем оказалось 13 фунтов экстра-динамита. Поднявшись с пола после этой операции, подполковник Комиссаров обливался обильным потом, свидетельствовавшим о пережитых им, ввиду явной опасности для жизни, волнениях. Доставленная в охранное отделение Рогозинникова заявила, что она имела в виду самовзорваться в этом учреждении, и выразила сожаление, что она не знала о присутствии в помещении главного тюремного управления поименованных выше лиц, которые, конечно, в таком случае не вышли бы живыми. По-видимому, Рогозинникова относилась совершенно равнодушно к тому, что такой взрыв в верхнем этаже огромного частного дома повлечет за собой массу человеческих жертв, так как кроме главного тюремного управления в этом здании было много частных квартир.

Я никак не ожидал, что убийство Максимовского вызовет нежелательные перемены в моей служебной деятельности. Еще во время исправления должности директора департамента полиции, при докладах министру, последний не раз останавливался на положении тюрем, находя, что Максимовский, к которому он относился с большой симпатией, не в силах справиться с создавшимися тяжелыми условиями, причем П. А. Столыпин обсуждал вопрос о его возможных преемниках. Выбор Председателя Совета Министров колебался между московским градоначальником, генералом Рейнботом и ярославским губернатором, шталмейстером А. А. Римским-Корсаковым. Я был весьма удивлен, когда на другой день после убийства Максимовского меня неожиданно вызвали к министру, который просил меня принять должность начальника главного тюремного управления, о чем я уже упоминал во введении к настоящей книге. Я останавливаюсь здесь только на подробностях этого назначения. На мое замечание, что министр юстиции И. Г. Щегловитов, в ведении которого находилось главное тюремное управление, не особенно ко мне благоволил и, конечно, имеет в виду заместить этот пост каким-либо излюбленным своим человеком из чинов судебного ведомства, П. А. Столыпин ответил, что он уже переговорил с министром юстиции, который сам предложил мне это назначение и готов принять условия, мной поставленные. Успокоив меня, что мой уход из ведомства министерства внутренних дел есть только временная командировка, министр просил меня поехать к И. Г. Щегловитову. Последний принял меня без замедления, встретил, с внешней стороны, необычайно дружелюбно и, не дав мне сказать о цели моего приезда, в самых лестных для меня выражениях предложил занять пост начальника главного тюремного управления. В дальнейшей беседе я нашел подтверждение моего разговора с П. А. Столыпиным.

Я сказал И. Г. Щегловитову, что нахожу положение начальника главного тюремного управления совершенно ненормальным, так как он должен, по моему мнению, пользоваться большой самостоятельностью, в качестве начальника учреждения, совершенно обособленного от министерства юстиции и имеющего даже отдельную денежную смету. Оба мы знали, что переход тюремного управления из ведения министерства внутренних дел в ведение министерства юстиции был случайным, вызванным желанием бывшего министра юстиции Н. В. Муравьева. И. Г. Щегловитов ответил, что он совершенно разделяет мои соображения и в министерстве юстиции, уже готов законопроект о коренных изменениях в главном тюремном управлении, причем его начальнику предполагалось предоставить права товарища министра и что хотя этот законопроект еще не был внесен в законодательные учреждения, но он признает за мной полную самостоятельность, даже в случаях, когда, за отсутствием министра юстиции, обязанности последнего переходили к одному из товарищей министра. И. Г. Щегловитов точно так же согласился и со вторым моим замечанием — о роли в тюремном ведомстве прокурорского надзора. По предшествовавшей моей прокурорской службе я знал, что на практике чины прокуратуры расширяют свои права относительно тюрем, точно указанные в уставе уголовного судопроизводства и заключающиеся в обязанности наблюдать за законностью содержания арестантов. Между тем прокуратура, несмотря на существование тюремной инспекции, считала себя как бы начальством над тюремными чинами в губерниях, а потому постоянно вмешивалась в административные их распоряжения, вызывая этим нежелательные трения.

«Мне самому это давно надоело,— сказал министр юстиции, — так что я вынужден просить вас по вступлении в должность немедленно поехать в Москву, где отношения между губернским тюремным инспектором и прокурором окружного суда приняли совершенно невозможный характер. Чтобы прекратить отмеченное вами нежелательное явление, я циркулярным письмом на имя прокуроров судебных палат предложу поставить подведомственных им чинов прокурорского надзора в строгие рамки закона».

При таких условиях мне пришлось лишь благодарить министра юстиции за оказанное им доверие и согласиться на его предложение. Наш разговор закончился любезным заявлением И. Г. Щегловитова, что он имеет в виду испросить высочайшее повеление о присутствовании моем в Правительствующем сенате в случае, если я оставлю пост начальника главного тюремного управления без какого-либо иного назначения.

Сердечно я простился с моими департаментскими сослуживцами, сохранив самые лучшие воспоминания о нашей совместной работе, и через несколько дней не без грустного чувства переступил порог служебного кабинета начальника главного тюремного управления, обагренного кровью моего предместника.

XI. Предложение П. А. Столыпина занять место убитого.

Предложение П. А. Столыпина занять место убитого. Беседа по этому поводу с министром юстиции И. Г. Щегловитовым. Служба в главном тюремном управлении. Мои сотрудники. Проведение смет главного тюремного управления в Совете Министров и в Государственной Думе. Предложение П. А. Столыпиным занять пост его товарища. Беседа с М. И. Трусевичем по этому— поводу. Назначение товарищем министра 1 января 1909 года

Меня ожидала трудная работа, которую я легко мог предвидеть по отрывочным сведениям во время службы в министерстве внутренних дел. Мне уже приходилось иметь дело с тюрьмами в бытность мою прокурором и губернатором. Я знал, что главная трудность при правильной постановке тюремного дела заключалась в недостаточности кредитов. Попытки правительства пополнить этот недостаток содействием общественных сил не достигли надлежащего результата, и тюремные комитеты, состоявшие из общественных деятелей, привлекали со стороны самые незначительные денежные средства и превратились в передаточную хозяйственную инстанцию главного тюремного управления. Действительность, с которой мне пришлось встретиться на первых днях, оказалась еще печальнее. Само главное тюремное управление было перегружено работой, которую, конечно, не облегчали надежды на скорое увеличение его штатов в законодательном порядке, о чем мне говорил при первом нашем свидании министр юстиции. Ограниченное число чинов этого управления искупалось их качеством. За всю мою продолжительную службу мне не случалось встречать такого прекрасного во всех отношениях подбора личного состава.