Как писать книги - Елена Хаецкая

Имя «Кром» — боевой клич Конана.

«— Кром! — взревел киммериец, бросаясь в атаку».

Иногда Конан в гневе призывает Крома, а потом нападает на обидчика. Здесь «Кром» звучит грозно, яростно. И автор наивно пишет: «Кром! — выругался Конан». Это распространенная ошибка, поэтому я о ней говорю. Имя божества не может быть ругательством. Даже имя Сета. Нельзя сказать: «Сет! — выругался Конан» или «…выругался темный маг Аль-Киир».

Следует также избегать слова «окрестил» в смысле «назвал», «дал прозвище». «Из-за невысокого роста Конан мысленно окрестил незнакомца пиктом».

Сочинение новой терминологии и злоупотребление терминологией определенного мира — еще одна проблема из разряда «быть или не быть?»

В 1995 году, когда я написала роман «Ульфила» — мой единственный чисто исторический роман, без всякой примеси фэнтези, — его даже подумывали издать. Редактор редактировал, корректор корректировал, но потом издатель передумал, и книга вышла десятью годами позднее.

В редакции произошел разговор, во время которого меня пытались уличить в том, что я плохо разбираюсь в реалиях древнеримского мира. Описываю римлян прямо как каких-то американских наемников. «Почему они ходят у тебя в сапогах?» — «А в чем ходили римляне?» — «В сандалиях». — Нет, товарищи, римляне ходили в том, что у них называлось «калигами». Знаете такого императора — Калигулу? Его прозвище означает — «Сапожок». Под воздействием такого аргумента мой оппонент притих. Но тут же оживился (бывают такие мужчины в редакциях, которые считают своим долгом непременно уличить женщину-писательницу в каком-нибудь косяке). «А вот почему ты пишешь, что римляне ходили в куртках?» — «Могу написать, что в лориках». — «А что такое лорика?» — «Куртка».

Не хочу сказать, что была абсолютно права, приближая римлян к нашему времени и используя замену римских слов русскими, общеупотребительными. Не вполне прав был и оппонент. Вопрос навек остается открытым.

В историческом романе необходимо какое-то количество слов, принадлежащих не к нашему, а к описываемому миру. Об этом хорошо говорил И.Ефремов в предисловии к «Таис Афинской». Он говорил, что вначале читатель, быть может, испытает некоторые трудности, постоянно встречаясь с незнакомыми словами. Но он специально все эти слова поместил в первые главы и дал им там объяснение, чтобы потом уже читатель свободно ориентировался в представленном ему мире. И действительно, все термины, введенные автором в «Таис», мгновенно усваиваются и потом уже читатель чувствует себя среди всех этих гетер и диадохов совершенно своим человеком. Вот пример того, как писатель блестяще разрешил проблему.

Необходимо учитывать, что читатель многие термины уже знает. Ему знакомы гизарма, меч в полторы руки, багинет, он в курсе, что такое барбетта, как выглядит максимилиановский доспех, что кладут в реликварий и т. п. Знает он, кого из центурионов называют примипилом, чем командует легат, сколько душ в легионе и что такое ала. Наиболее продвинутые даже знают, что римские солдаты начиная с определенной эпохи НОСИЛИ ШТАНЫ! В общем, подкован наш читатель, по меньшей мере на два копыта. Поэтому не рискуйте получить этими копытами по голове, не объясняйте ему общеизвестное. Добавьте пару-тройку менее известных терминов и погарцуйте рядом; на этом — всё.

Отдельный вопрос — термины, которые автором придуманы или собраны с миру по сосенке для создания колорита собственного мира.

Так, в фэнтези-мире Катарины Кэрр (я редактировала несколько книг цикла, а всего их вышло восемь) используется по большей части адаптированная к фэнтези-среде терминология раннего кельтского средневековья. Много всяких интересных и загадочных слов можно найти во всенародно любимом «Ведьмаке». Там это сделано достаточно аккуратно и умело.

Я считаю, что крайне неудачно загромождает терминологией свои романы Вера Камша. Видит Кром (а также Митра), я читатель терпеливый. Но даже моего терпения не хватило продраться сквозь практически иностранный язык, которым была написана какая-то ее книга (начала читать и оставила на тридцатой странице — не получилось). Я знаю, что есть любители, в том числе и таких продуманных, насыщенных терминологией миров. Я не из их числа. Если мне приходится читать книгу, мучительно заучивая слова, то и дело лазая в глоссарий (некоторые гуманисты делают такое доброе дело и выписывают непонятные слова в столбик), — значит, я не отдыхаю. Я снова в школе.

И опять же, верю: есть любители учиться. Не знаю, меньше их или больше, чем любителей бегать глазами по строчкам, попивая пиво и время от времени переводя взор на буколический пейзаж.

Поэтому умножая в книге термины, знайте меру и будьте аккуратны.

Желательно даже в фэнтези-мирах не сильно смешивать термины из разных миров. Что-то сочетается, что-то — не очень. Милитаризированный римский мир идеально сочетается с миром космических наемников. Мир бойскаутов слабо сочетается с миром кельтских друидов. Конечно, можно поднапрячься и сочетать, но зачем? Лучше обратить свои творческие силы на создание выразительных и ярких персонажей, чем на эту эквилибристику, от которой все равно мало проку. В конце концов, как ты лорику ни назови, она останется курткой.

Существует еще так называемый публицистический стиль. Этим стилем (в идеале) пишутся газетные статьи. Во всяком случае, так было раньше. Поскольку, как я уже говорила, все свои тетради, учебники и конспекты я давным-давно потеряла, а знания, полученные в вузе, за двадцать лет работы успешно трансформировались в моей голове, буду излагать своими словами — и так, как мне это удобно именно в работе.

Публицистический стиль не чужд штампа и почему-то вызывает ощущение какого-то внутреннего неудобства, неловкости за пишущего.

«Семнадцатилетней девчонкой переступила она порог сборочного цеха и с тех пор сорок лет знают Зою Прокофьевну Васильеву как ответственного работника, которому можно без страха поручить любое, самое трудное дело», — бойко пишет молодой борзописец о заслуженной работнице завода «Красное Знамя».

Э… так раньше было, скажет нынешний читатель. Это при совке так писали.

Ой ли?

Просто при «совке» не было желтой прессы. Потом она появилась. И теперь все пришло в буржуазную гармонию. Но это не означает смерти публицистического стиля.

Ну вот, например, газетка «Петербургский дневник». Ее бесплатно раздают в метро, там и статьи, и реклама, и полезная для жителей города информация. Статья называется «В гости к мечте», она, в принципе, рекламная — точнее, она должна подвести читателя к светлой идее обратиться в ту турфирму, от лица которой статья написана, и заказать там путешествие «в гости к мечте». Но как изложено: «Еще пару лет назад наши соотечественники, как ласточки, устремлялись на юг встретить праздники на чужестранных пляжах. Но в последнее время все больше людей предпочитают проводить этот праздник традиционно — по-русски, с национальным размахом, среди снежных сугробов, с Дедом Морозом и Снегурочкой».

Что мы видим? Мы сразу же видим штамп: «как ласточки, устремлялись на юг». Штамп — это метафора, которая давно утратила всякий смысл. Она ни о чем не говорит. Это как выражение «тайна, покрытая мраком». В первый раз было смешно, последующие несколько миллионов — уже никак. Можно просто сказать — «тайна», можно — «мрак». Можно убрать «ласточек» из рассказа о соотечественниках. «Устремлялись на юг»! Почему не «уезжали на юг», не «перемещались к югу», не «следовали в южном направлении»? Потому что «уезжают» в нейтральном стиле, «перемещаются» и «следуют» — в деловом и научном. А вот «устремляются» как раз в публицистическом. Я еще определяю его для себя как «стиль на грани фола», то есть вообще на грани допустимого. Знаю, фраза странная, но это мое определение, я им пользуюсь. В своей (авторской) книге так писать не стоит, в статье — запросто и даже желательно.

Главное правило для публицистического стиля — и для него в первую очередь: лучше штамп, чем сопли. Не надо красиво, лучше как всегда. Не стоит подбирать какие-то особенные слова и фразы, если только у вас не высокохудожественный очерк (который фактически принадлежит миру худ. лита, а не журналистики как таковой). Читатель не оценит.

Как и в межавторском проекте, читатель газеты в первую очередь ожидает узнаваемости. Стиль — это то, что воспринимается сверх содержания, это мощное средство создания читательского комфорта. Если я читаю газету, мне необходим публицистический стиль. Громы и молнии тоже надлежит метать публицистически, а не высокохудожественно. «Формально г-н такой-то вызов принял, — гневно пишет оппозиционная газета. — Но дальше началась масса отговорок. Якобы он готов встретиться только в рамках официальных дебатов и только если жребий выпадет… Он не любит об этом говорить. Хочет сделать все втихаря. Думает, что никто не узнает».