Черный свет - Майк Германов

белую струю на Дремина, затем повернулся и вылил остатки на синее пламя, пытавшееся отрезать путь назад.

Отшвырнув пустой огнетушитель, он взвалил пахнущего горелым мясом Дремина на спину и рванул к выходу. Несколько раз он падал, обдирая руки и колени в кровь, но заставлял себя подниматься и шагать дальше. Он не чувствовал ничего, кроме пылающих легких и катящихся из глаз слез, застилающих все вокруг соленым туманом.

Наконец он вывалился из черного жирного дыма на улицу, и они с Дреминым рухнули на землю, распластавшись, как дохлые осьминоги.

Самсонов заставил себя перевернуться на спину. Дождь лил ему на лицо, и он вытер его обгоревшим рукавом.

Приподнявшись на локте, старший лейтенант огляделся: весь двор был в мутных лужах, над которыми стоял густой пар, белесые клубы вырывались и из складского проема, оттуда же тянуло гарью с примесью химических элементов, остающихся после взрыва.

Самсонов рассеянно провел рукой по мокрым волосам, затем взглянул на ладонь: кожи не было, кровь текла, смешиваясь с дождевой водой. Самсонов понял, что не ощущает боли – должно быть, из-за шока. Он расстегнул куртку и осмотрел живот: разошлись ли швы, было непонятно, но на бинтах выступила кровь.

Выругавшись, Самсонов достал из кармана мобильник. Тот работал. Старший лейтенант набрал номер Башметова, одновременно пытаясь нащупать пульс у лежавшего рядом без движения Дремина. Но пальцы были словно чужие и ничего не чувствовали.

Башметов ответил после пятого гудка.

Глава 6. Факелы

Человек сидел в глубоком кресле и курил тонкую сигару. Дым обволакивал его лицо, поднимался к потолку, где его взбивал медленно вращающийся вентилятор.

В комнате было темно, свет шел только от настольной лампы, опущенной так низко, что четко разобрать можно было только распечатанный листок, на котором чернели строки с именем и двумя адресами – домашним и рабочим.

Человек поднялся и подошел к аквариуму. Он открыл пластиковую коробку, взял щепотку корма и высыпал его в воду. Серебристые рыбки метнулись к темному облаку, распускающемуся на поверхности, и принялись поглощать его. Человек наблюдал за ними, пока корм не исчез полностью. Затем он вернулся в кресло, взял пульт и включил телевизор. Оставив только картинку, без звука, он сидел и курил, а когда от сигары осталось совсем немного, затушил ее в медной пепельнице.

Он думал о том, что все в жизни взаимосвязано и одно определяет другое. Когда-то давно его в шутку прозвали Агни, намекая на то, что он, подобно индийскому богу огня, легко воспламеняется. Однажды он увидел рисунок, на котором художник изобразил настоящего Агни: старый двухголовый мужчина с тремя ногами, семью руками, шестью глазами и четырьмя рогами, в красной одежде. Живой пожар.

С тех пор прошло много лет, и человек научился хладнокровию. Он обуздывал свой нрав и оставался равнодушным, когда другие вжимались в землю от ужаса. Но иногда… иногда в его душе бурлила такая лава, что казалось, этого не могут не замечать окружающие. Тем не менее человек научился себя контролировать настолько хорошо, что никто не догадывался.

А огонь постепенно стал его страстью, его работой, его жизнью.

Раздался телефонный звонок. Резкие звуки казались особенно громкими в гнетущей тишине квартиры.

Человек встал и направился в коридор. Сняв трубку, он зажал ее между щекой и плечом, чтобы руки оставались свободными. Одной он взял листок, а другой – карандаш.

– Алло! – голос был тихий и шелестящий, точно пергамент.

Карандаш запорхал над бумагой, выводя причудливый рисунок.

– Это я.

– Неужели? – Ни удивления, ни насмешки.

– Я знаю, что ты хочешь сделать.

– Правда?

– Не говори со мной так!

– Как?

– Вот так, как ты это делаешь!

– Почему? – Еще несколько линий и штрихов.

– Что почему?

– Почему мне не говорить с тобой так, как ты этого заслуживаешь?

– Тебе не удастся уничтожить все!

– Разве?

– Конечно, нет!

– Пока что я справляюсь неплохо.

– Слушай, ты зря так забеспокоился. Это ненормально, слышишь? – голос стал заискивающим.

– Вполне отчетливо. Только мне кажется, что это ты и остальные не осознаете опасность. Или же вы слишком трусливы, чтобы признать ее.

– Ты болен!

– Вовсе нет. Я как раз здоров. Безумием было сохранить результаты.

– Они важны для науки!

– Кто так говорит?

– Я.

– Неужели? А мне кажется, ты повторяешь чужие слова.

– Я разделяю мнение…

– Ты разделишь не только мнение, но и судьбу, – перебил человек, кладя карандаш рядом с готовым рисунком волка, оскалившего клыки, – если не попридержишь язык. Тот полицейский, которому поручили расследование, уже говорил с тобой? Ты ничего ему не сказал?

– Прекрати! Я не заслуживаю таких слов!

– Нет, конечно. Я уверен, что тебе хватило ума не проболтаться. Однако дело должно быть сделано. Уверен, в глубине души ты разделяешь мое убеждение.

– Вовсе нет! Об этом я тебе и толкую вот уже сколько времени.

– Напрасно. – Взгляд человека упал на висевшее на стене распятие – дерево, покрытое черным лаком. – «Свет сияет на праведника, и на правых сердцем – веселие!»

– Не смей! – собеседник негодовал. – Слышишь? Не смей цитировать Библию, чтобы оправдать зло, которое ты творишь!

– Зло – понятие относительное, – возразил человек.

Разговор его забавлял.

– Я могу ответить тебе в том же духе, – раздалось в трубке. – «Горе тем, которые зло называют добром, и добро – злом, тьму почитают светом, и свет – тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое – горьким!»

Человек рассмеялся.

– Я знаю этот отрывок, – сказал он. – Это из Исайи.

– Возможно. Я не помню. Главное, что…

– Главное, – перебил человек собеседника, – то, что ты не сможешь мне помешать и отлично это знаешь. Так что предлагаю закончить этот ненужный спор.

Не дожидаясь ответа, человек повесил трубку и направился в комнату, где работал телевизор. У него была уверенная, пружинистая походка спортсмена.

Когда он садился в кресло, лампа с цветным абажуром осветила на предплечье причудливую татуировку – единорог пожирал черепаху, на панцире которой была изображена карта мира.

«Мое убеждение…» – так он сказал звонившему.

Человек улыбнулся самому себе. На самом деле у него уже давно не было никаких убеждений.

* * *

Человек вышел из лифта и направился к двери, обитой коричневым дерматином. Несколько медных гвоздиков выпали, нарушая узор из ромбов. Электрический звонок был современным, белым и чистым – судя по всему, его установили совсем недавно.

Человек нажал кнопку рукой, затянутой в перчатку.

Через несколько секунд за дверью раздались шаги, затем все стихло: кто-то приник к глазку. Затем лязгнул замок, и на пороге возник мужчина. Он был в костюме, потому что только что пришел домой – до того, как закончился его рабочий день.

– Мне пришлось наврать, что меня вызвали в