Лимеренция - Х. К. Долорес

в список вещей, которые не имеют значения, но комментарий все равно задевает.

— Ну, ты тот, кто так сильно хотел увидеть мои работы. Если у тебя были большие ожидания, это твоя вина.

— Ты не хорошая, — повторяет он и, наконец, поднимает на меня взгляд, на его лице медленно расплывается улыбка. — Ты невероятна.

У меня вырывается неглубокий вздох.

— Что?

Он переворачивает страницу.

— Я говорю тебе: твоя работа невероятна.

— Ты издеваешься надо мной.

— Я не специалист, когда дело доходит до искусства. — Он показывает эскиз азалий из ботанического сада Мобиля. — Вот этот рисунок я мог бы разместить в Лувре. Это как раз подошло бы для восьмого отдела.

Я недоверчиво усмехаюсь.

— Ладно, теперь я знаю, что ты издеваешься надо мной. Ты не был в Лувре.

— Конечно, бывал, — пожимает он плечами. — Моя семья любит проводить лето в Европе. Моя мама обычно таскает меня туда по крайней мере раз в год.

Что ж, я не могу спорить с такой логикой.

Если я чему-то и научилась в Лайонсвуде, так это тому, что лето становится глаголом, как только вы попадаете в определенную налоговую категорию.

Он переворачивает страницу, и у меня перехватывает дыхание, когда я вижу, как далеко он продвинулся.

— Подожди, тебе не обязательно это видеть… — Я тянусь за альбомом, но он без усилий удерживает его вне досягаемости. — Это ерунда…

— Это не ерунда, — обрывает он меня. Он смотрит на эскиз, который я закончила всего несколько дней назад, с широко раскрытыми глазами. — Предполагается, что это…

— Нет, конечно, нет, — вмешиваюсь я. Он все еще смотрит на рисунок.

— Это мои глаза, — говорит он. — Это не мое лицо, но это мои глаза. — Он указывает на темные, затененные глаза, которые не вписываются в остальную часть рисунка. — Ты привлекла меня. — В его голосе нет ничего, кроме эгоизма, в то время как я пытаюсь найти способ защититься.

Я могла бы показать ему эталонную фотографию, но я знаю, что это только подтвердило бы его гипотезу.

— Не хочу тебя огорчать, но ты не единственный человек в мире с темно-карими глазами, — говорю я ему с вишнево-красными щеками.

Адриан внезапно вторгается в мое пространство, и мое сердце колотится как барабан.

Он наклоняется, его лицо всего в нескольких дюймах от моего, с самодовольной улыбкой.

— Нет… Но это мои глаза, — говорит он. — Глаза никогда не лгут. Знаешь ли ты, что радужная оболочка глаза человека более уникальна, чем отпечаток пальца? Все эти маленькие узоры и тени, которые ты так точно нарисовала здесь? Это мои.

У меня перехватывает дыхание, когда он поднимает руку к моему лицу, но это только для того, чтобы большим пальцем провести по складке у меня под глазом. Его прикосновение легкое. Нежное.

— Мне нравятся твои глаза, — продолжает он мягким голосом. — Светло-карие с темными крапинками. — Наступает пауза, а затем его большой палец опускается ниже. — И твои веснушки. Почти такие же уникальные. Как созвездия.

Мой рот приоткрывается, потому что он смотрит на меня и прикасается ко мне, и я понятия не имею, что со всем этим делать. Его большой палец на моей коже мягкий — это не прикосновение убийцы.

Но он убийца.

Я отшатываюсь так быстро, как только могу, моя поясница ударяется о стол. Его большой палец убирается от моего лица, и я чувствую, что снова могу дышать.

— Ты хотел посмотреть на мои работы, — говорю я, прочищая горло. — Вот и все. Выставка окончена. Ты это видел. Пришло время тебе выполнить свою часть сделки. Ты сказал, что расскажешь мне правду. Что на самом деле случилось с Микки.

Мой телефон прожигает дыру в моем кармане.

Что-то вроде замешательства мелькает на его лице.

Я держу руки за спиной, чтобы скрыть, что они дрожат.

— Я хочу знать, почему ты это сделал. Почему ты убил Микки. — Я стараюсь быть точной, потому что не уверена, что у меня будет второй шанс на это.

Напряжение витает в моей комнате в общежитии, резко отличаясь от того, что было всего несколько мгновений назад.

— Ты настойчива, не так ли?

— Я хочу знать, почему ты убил Микки Мейбл.

Он склоняет голову набок.

— Ты уверена?

— Да, ты…

Я задыхаюсь от своих слов, когда он внезапно перемещается, зажимая меня между собой и столом, устраняя то небольшое пространство, которое уже разделяло нас.

— Адриан? — Я неуверенно выдыхаю. В ужасе.

О Боже.

Он наклоняется, пока мы не оказываемся почти нос к носу, его руки лежат по обе стороны от меня.

— Ты думаешь, я глупый? — Бормочет он, прищурив глаза.

Он сбросил маску дружелюбного золотого мальчика, и он взбешен.

— Ты, должно быть, так думаешь, — продолжает он, и его рука обходит стол, прямиком к карману моего блейзера, и…

О.

Черт.

Я дрожу как осиновый лист, когда он достает мой телефон, часы на записи мигают в ответ. Устройство кажется странно маленьким в его больших руках.

Хрупкое.

Он опускает взгляд на мой телефон.

— Я должен быть честен с тобой, дорогая. Я не уверен, что работа под прикрытием — твое призвание.

Милая звучит из его уст не столько как ласковое обращение, сколько как предупреждение. Мои пальцы чешутся схватиться за нож, но он ни за что не пропустит это движение — а это значит, что мне крышка, если я не разрулю эту ситуацию.

— Адриан, — пытаюсь я снова. Спокойно. Рационально. Честно. — Я была честна с тобой прошлой ночью, позволь мне быть честной с тобой сейчас.

Его рот сжимается в тонкую линию, но возражений нет.

— Я не собиралась показывать это полиции, — говорю я. — По крайней мере, у меня не было в ближайших планах. Просто… — Я сглатываю. — Прошлой ночью мы расстались не совсем в хороших отношениях.

Ты не можешь винить меня за это, хочу сказать я.

Но он может убить меня за это.

Он рассматривает меня в течение нескольких секунд, от которых колотится сердце, его бесстрастное выражение лица ничего не выражает. Мой телефон продолжает записывать тишину, растянувшуюся между нами.

А потом он говорит таким тоном, словно описывает погоду:

— Меня зовут Адриан Эллис, и я убил Микки Мейбл.

Мои брови взлетают к линии роста волос.

Никаких колебаний, никакого беспокойства по поводу того, что приложение для записи все еще работает.

— Во вторник я договорился встретиться с Микки в его комнате в общежитии в 6 часов вечера после тренировки по плаванию. Мы поболтали несколько минут, а потом я открыл окно и вытолкнул его головой вперед, чтобы посмотреть, как его мозги разбрызгиваются по бетону. После