Анна и французский поцелуй - Стефани Перкинс

— Чем вы, ребята, занимаетесь каждую ночь? — Слова выскакивают прежде, чем я успеваю прикусить язык.

— Этим, — говорит Рашми. — Они занимаются этим. Обменял нас на койку.

Сент-Клер заливается румянцем.

— Знаешь, Раш, ты незрела как глупые одинадцатиклассники с моего этажа. Дэйв-фамилию-не-помню и Майк Реинард. Боже, они такие дураки.

Майк Реинард — лучший друг Дэйва с французского и истории. Я не знала, что они живут рядом с Сент-Клером.

— Следи за языком, Сент-Клер, — вмешивается Джош. У его обычно спокойной манеры поведения есть предел.

Рашми бросает обвинение в лицо:

— Хочешь сказать, я дура?

— Нет, но если ты не отступишь, я чертовски захочу тебя так обозвать.

Их тела напряжены, словно они собираются бодаться рогами как в документальном фильме о дикой природе. Джош пытается придержать Рашми, но она отбивается от него.

— Боже, Сент-Клер, ты дружелюбен весь день, а затем каждый вечер убегаешь от нас! Ты не можешь вот так возвращаться и притворяться, что всё прекрасно.

Мер пытается разнять их:

— Эй, эй, эй…

— Всё прекрасно! Что, черт возьми, на тебя нашло?

— ЭЙ! — Мер использует свой внушительный рост и силу, чтобы встать между ними. К моему удивлению она начинает упрашивать Рашми: — Я знаю, что ты скучаешь по Элли. Я знаю, что она была твоей лучшей подругой и очень подло вот так двигаться дальше, но у тебя всё ещё есть мы. И Сент-Клер... она права. Больно больше тебя не видеть. Я имею в виду, вне школы. — Она, кажется, вот-вот расплачется. — Мы раньше были так близки.

Джош обвивает её рукой, и она крепко его обнимает. Он впивается взглядом в Сент-Клера сквозь её локоны. Это твоя ошибка. Исправь её.

Сент-Клер идет на попятную:

— Да. Ладно. Ты права.

Это не совсем извинение, но Рашми кивает. Мер облегчено выдыхает. Джош нежно её отпускает и идет к своей девушке. Мы шагаем в неловком молчании. Значит, Рашми и Элли раньше были лучшими подругами. Мне тяжело пережить временную разлуку с Бридж, но я не могу представить, как было бы больно, если бы она полностью от меня отказалась. Я чувствую себя виноватой. Неудивительно, что Рашми так горько.

— Прости, Анна, — говорит Сент-Клер, пройдя ещё один квартал в тишине. — Я знаю, как ты ждала похода в кино.

— Всё нормально. Это не мое дело. Мои друзья тоже ссорятся. Я имею в виду... мои друзья дома. Не то, чтобы вы, ребята, не являетесь моими друзьями. Просто... все друзья ссорятся.

Аргх. Слова совсем не идут.

Сумрак скрывает нас как густой туман. Мы продолжаем молчать, и мои мысли начинают ходить по кругу. Мне хотелось бы, чтобы здесь была Бридж. Мне хотелось бы, чтобы Сент-Клер не встречался с Элли, Элли не обидела Рашми, а Рашми больше напоминала Бридж. Мне хотелось бы, чтобы здесь была Бридж.

— Эй! — восклицает Джош. — Ребят. Вы только зацените.

И тут темнота уступает белому неону. Буквы в стиле ар-деко горят в ночи, объявляя о нашем прибытии в «CINEMA LE CHAMPO». Слова поглощают меня. Синема. Существует ли слово прекраснее? Мое сердце порхает, когда мы проходим мимо красочных афиш прямо к сверкающим стеклянным дверям. Вестибюль меньше, чем я привыкла, и отсутствует резкий аромат попкорна с неестественно желтым маслом, но в воздухе я безошибочно различаю нечто затхлое и до боли знакомое.

Верная своему слову, Рашми платит за мой билет. Я пользуюсь возможностью, чтобы достать клочок бумаги и ручку, которые я носила в кармане куртки для этой самой цели. Мер следующая в очереди, и я расшифровываю её речь по звукам.

Оон плосс си вуу плей.

Сент-Клер облокачивается на мое плечо и шепчет:

— Ты неправильно записала.

Я резко поднимаю голову в смущении, но он улыбается. Я прячу лицо, чтобы волосы закрыли щеки. Они краснеют больше из-за его улыбки, чем отчего-либо ещё.

Мы следуем за синими огоньками по проходу театра. Мне интересно, синие ли они повсюду, в отличие от золотого жара американских кино. Мое сердце бьется быстрее. Всё остальное не отличается.

Те же места. Тот же экран. Те же самые стены.

Впервые в Париже я чувствую себя как дома.

Я улыбаюсь своим друзьям, но Мер, Рашми и Джош отвлечены, споря о том, что произошло за обедом. Сент-Клер видит меня и улыбается в ответ.

— Всё хорошо?

Я киваю. Он выглядит довольным и идет за мной. Я всегда сижу на четвертом ряду от центрального, и у нас сегодня замечательные места. Стулья классически красные. Начинается фильм, и вспыхивает титульный экран.

— Тьфу, мы должны смотреть титры? — спрашивает Рашми. Их показывают в начале фильма, как во всех старых кино.

Я со счастьем читаю их. Я люблю титры. Я люблю всё в кино.

Театр утопает в темноте, за исключением вспышек черных, белых и серых оттенков на экране. Кларк Гейбл делает вид, что спит и кладет руку в центр пустого автобусного сидения. После секундного раздражения Клодетт Кольбер осторожно отводит её в сторону и садится. Гейбл улыбается про себя, и Сент-Клер смеется.

Странно, но я продолжаю отвлекаться. На белизну зубов Сент-Клера в темноте. Изгиб его волос, спадающих прямо набок. Нежный аромат стирального порошка. Он подталкивает меня, чтобы тихонько уступить подлокотник, но я отказываюсь, и он забирает его себе. Его рука близка к моей, слегка приподнята. Я смотрю на его ладони. Мои крошечны по сравнению с его большими мужскими руками с выступающими костяшками.

И, внезапно, я хочу тронуть его.

Не толкнуть или отпихнуть, или даже дружественно обнять. Я хочу чувствовать складки на его коже, соединить его веснушки невидимыми линиями, провести пальцами по внутренней стороне его запястья. Он меняет позу. У меня возникает странное чувство, что он следит за мной, как я за ним. Я не могу сконцентрироваться. Герои на экране ссорятся, но будь даже на кону моя жизнь, я бы не смогла сказать о чем. Сколько фильма я пропустила?

Сент-Клер откашливается и снова меняет позу. Его нога задевает мою. И остается там. Я парализована. Я должна сдвинуть её; ощущение слишком неестественное. Как он может не замечать, что его нога касается моей? Краем глаза я замечаю очертания его подбородка и носа, и — дорогой боже! — изгиб губ.