Клуб любителей фантастики, 1974–1975 - Брайан Олдисс

ГОЛОС. Значит, если б вам снова юность, вы бы иначе жили?

СТАРИК. Факт, иначе. За что-нибудь такое взялся бы, что с годами не уйдет, не отменится.

ГОЛОС. Но кем вы были прежде?

СТАРИК. Кем был?… Да обыкновенным человеком. Не «крупный», первый или там «значительный». Рядовой, как все. Правда, большинство-то так и есть: даже не вторые или третьи, а просто на заводе работают, в конторе считают. Но ведь проходных, второстепенных ролей в жизни нету. Для своей собственной биографии каждый, кто бы он ни был, все равно выступает главным героем. Так неужели же… Слушайте, я, кажется, сбился. Давайте кончать. Хватит.

ГОЛОС. Вы ощущаете себя одиноким и ненужным?

СТАРИК. Нет. Не совсем так. Дома вокруг меня ходят, заботятся. Даже слишком заботятся — вот это и мучает. Они вообще-то неплохие — зятья, невестки, внуки. И все время в командировках, экспедициях. Друзей у них много, с которыми они там в поездках сходятся. Квартира большая, постоянно новые люди. А сами родные уезжают часто и передают меня с рук на руки, чтобы я один не остался. Утром, бывает, выйдешь в столовую, совсем незнакомые. Меня увидали: «Здрасьте, Пал Иваныч, здрасьте. Мы тут завтрак приготовили, и эти таблетки вам обязательно надо принять». Но ведь видно же, что у них на столе свои бумаги, в уме свои дела… Словом, путаюсь я тут, отвлекаю. И решил уйти.

ГОЛОС. Куда?

СТАРИК. Пройду последний раз места, где воевал, строил. Где сам был большой и сильный, не старичок, как сейчас. В деревню загляну, откуда сам родом, может, работу найду какую немудрящую. Я же отдавать привык, не брать, не тянуть к себе. Но дома для меня все, а я ничего. Знаете, как неловко, что Таня, внучка, по два раза в день… У нее в институте дел хватает, да ведь и молодая, погулять надо. А она ко мне. Я говорю, что не надо, только разве им что-нибудь докажешь?

ГОЛОС. Значит, они хорошие, настоящие люди, ваши родные?

СТАРИК. Хорошие.

ГОЛОС. Вероятно, они не без вашего участия стали такими?

СТАРИК. Без моего. Я их не воспитывал. Они, между прочим, и не родные мне. Только так считается… Ну, извините. Пора уже. Пойду. До свиданья.

ГОЛОС. Алло-алло! Как же вы пойдете, когда нам нужно еще много узнать. Подождите! Неужели не увлекает возможность говорить с будущим? Ведь это впервые за всю историю… А потом — почему только считается, что родные?

СТАРИК. Все, ухожу. Я уже собрался. Спасибо большое за разговор — узнал, что вы есть, человечество продолжается. И хватит с меня… Да, кстати, а Земля?

ГОЛОС. Что — Земля?

СТАРИК. Она-то существует? Вот что я хотел еще спросить. Вы сами на Млечном Пути. А наша планета как? Бросили совсем?

ГОЛОС. Конечно, существует. Это родина человечества, и отсюда же до сих пор ведется отсчет полезности, добра и счастья, На Земле и теперь живут, она столица всех планет. Катится в эфире голубой шар, чертят небо кремлевские башни, неприкосновенным осталось место, откуда человек впервые поднялся в космос, березы, как прежде, распускают по ветру свои зеленые косы, и пальмы на атлантическом берегу принимают шторма.

СТАРИК. Вроде музея, что ли?

ГОЛОС. Нет, почему? Но то, что нужно было сохранить, сохранено… Кстати, эту нашу беседу Земля сейчас тоже слушает, как и другие многочисленные миры.

СТАРИК. Что-то я не понял… Нас сейчас слышат люди?

ГОЛОС. Слышат.

СТАРИК. Прямо сейчас — то, что мы говорим?

ГОЛОС. Миллиарды миллиардов. И в том числе жители будущей Земли. То есть, с вашей точки зрения, будущей.

СТАРИК. Вот это попал в положение!.. Что ж вы раньше не предупредили. А я-то жалуюсь, ворчу.

ГОЛОС. Вы не сказали ничего такого, за что может стать стыдно. Давайте продолжать, пока есть время.

СТАРИК. Нет, теперь уж пойду окончательно. Вы меня просто оглушили… Но все равно надо торопиться. Внучка застанет, уговаривать примется. Цветы вот зачем-то принесла… Мне, между прочим, с будущим не так и охота толковать, мое-то все в прошлом.

ГОЛОС. Мы можем и с прошлым. Как раз в эти минуты вторая группа связалась с началом двадцатых годов вашего века… нет, раньше. Вас можно соединить напрямую… Алло! Послушайте!

Шаги…

СТАРИК (издали). Ну?… Пока еще слушаю… Где у меня пальто старое, в шкафу?

Скрип деревянной дверцы.

ГОЛОС. Конец десятых годов — это же время вашей молодости. Там на телефоне юноша. Он-то как раз хочет говорить с будущим — и с вами и с нами. Ему интересно… Возьмите трубку, Юноша на проводе… Сейчас мы будем звать вас телефоном. Говорите с юношей, и это опять-таки информация для нас.

Павел Иванович!..

Резкие телефонные звонки.

Зимний морозный день. Телефонный звонок в просторной московской квартире на проспекте Мира.

В квартире только старик. Он спешит к телефону. Голос из трубки: «Внимание, просим не отходить от телефона… Мы говорим из будущего».

Да, это звонок действительно из будущего. Но зачем же нашим потомкам, людям коммунистического общества, освоившим и населившим всю вселенную, понадобилось разговаривать именно с ним, вроде бы непримечательным пенсионером Павлом Ивановичем Алексеевым?

И почему они связывают его (по телефону же) с молодым рабочим пареньком, живущим «в конце десятых годов вашего века», как говорят люди, которым наконец удалось установить связь с нашим временем?..

Об этом и рассказывается в рассказе-пьесе С. Гансовского, окончание которой мы печатаем в этом номере.

ГОЛОС. Внимание! Конец десятых годов.

СТАРИК. Каких еще десятых?… Ладно. Сейчас.

Шаги. Клацанье трубки.

Алло, у телефона.

ЮНОША, Алле, алле, барышня!.. Хотя какая же барышня?

СТАРИК. Ну давай-давай, я слушаю.

ЮНОША (торопясь). Кто на проводе, алле? Слушай, верно, что будущее, не наше время? Неужели может быть?… Наши пошли на позицию, мне командир сказал — в штабе имущество собрать. И вдруг вызов. А он разбитый — аппарат. Миной попало. И провода нет. Трубку беру, там голос… Значит, правда, что будущее?

Слышна орудийная канонада.

СТАРИК. Правда. Я тоже сначала не поверил. Но вижу, что так… Слушай, ты сейчас где? Что у вас…

ЮНОША (прерывает). Которые раньше говорили, сказали — в небе живут, по звездам. А ты сам где, на небе? Какой у вас год там?

СТАРИК, Семьдесят четвертый… тысяча девятьсот. Ты что — на фронте сейчас?

ЮНОША. Ого, полста лет, больше! (Пониженным голосом.) Слушай, а тут положение тяжелое. Германец наступает, армия кайзера Вильгельма., У них свой рабочий класс задавленный. С Риги идут, Двинск уже захватили. И здесь наступают. Хотят выйти на Гатчину, там до Петрограда прямая дорога. Нашей власти четыре месяца, а они — чтоб задушить свободу. Старые царские полки стихийно откатываются, открыли фронт… Канонаду слышишь — германские пушки.