Исчадие рая - Марина Юденич

– Простите, кто его спрашивает?

– Кто спрашивает? – Похоже, женщина очень удивилась и даже возмутилась тем, что ей задают подобный вопрос, очевидно, она звонила часто и была внесена в списки людей, соединять с которыми приемная должна была незамедлительно, несмотря ни на что. – А собственно, кто это, Нина? – вдруг поинтересовалась она, заподозрив неладное.

– Нет, Лина, Нина отошла, я ее заменяю. Так как о вас доложить?

– А-а, ну все понятно. Доложите, Линочка, что звонит руководитель программы «Вертикаль», мы делаем об Александре Георгиевиче передачу и работаем уже давно, он знает.

– Подождите, пожалуйста, – сказала Лена и нажала кнопку отключения телефона. Как себя вести дальше, она просто не знала. Разумеется, эта женщина сейчас перезвонит и, если не дозвонится, сбросит сообщение отцу на пейджер или наберет городской телефон приемной. И то, и другое было плохо – обман откроется и отец, с его умом и проницательностью, выяснив вечером, что телефон весь день был дома, сразу вычислит все ее игры, и совершенно неизвестно, как на них отреагирует.

Решение пришло внезапно и совершенно неожиданное, а возможно и, напротив, подготовленное теми неожиданными мыслями, которые посетили ее накануне. Она схватила телефон и опрометью бросилась вниз.

Мать неспешно завтракала на открытой веранде, явно наслаждаясь и свежестью солнечного утра, и ароматным кофе, и горячими гренками с черной икрой, которую обожала как поздно открытое лакомство и, потребляя килограммами, все никак не могла утолить свой голод.

– Что ты носишься по дому неумытая и в таком безобразном виде? – Вопрос, обращенный к Лене, как всегда исполнен был сурового, но справедливого родительского участия.

– Вот. – Не замечая вопроса, дочь протянула ей телефонный аппарат.

– Откуда это у тебя? Я же запретила ему покупать тебе сотовый телефон. Гебе рано, и, кроме того, есть данные, что это вредно, так как…

– Это папин телефон. Он забыл его сегодня утром.

– И что теперь устраивать из этого трагедию? Забыл – и забыл. Понадобится – пришлет кого-нибудь…

– На этот телефон постоянно звонит его любовница, к которой он, кстати, собрался скоро от нас уходить. Не хочешь с ней пообщаться? – Выкрикнув это, Лена швырнула телефон прямо в лицо лишившейся дара речи матери и стремительно бросилась прочь с кухни.

Решение было принято, шаг сделан. На большее сил у нее просто не было, сердце по-прежнему бездействовало, отчего в груди было пусто, холодно и тоскливо. Лене казалось, что она умирает, и единственное, чего хотелось ей сейчас, чтобы никто этому не мешал. Она бросилась наверх, повернула ключ в замке, прыгнула на тахту и, свернувшись комочком, приготовилась ждать. Чего? Своей ли смерти? Звонка той женщины или реакции матери? Чего-то еще более ужасного, что теперь постоянно смутно мерещилось ей в самом ближайшем будущем? Этого Лена не знала. Забавный будильник в форме котенка из прозрачного розового пластика звонко тикал в тишине, но это был фантом: Лена точно знала – время теперь остановилось.

Заведение «5005», несмотря ни на какие опасения предусмотрительного Рокотова, продолжало функционировать вполне успешно, по-прежнему счастливо избегая каких-либо потрясений и нежелательных вторжений извне. Пресса, даже самая желтая и настырная в своих расследованиях, как и раньше, словно не замечала уютный уголок, скрывающийся за мрачной аркой одного из старых домов, выходящих на Пушкинскую улицу. И, похоже, у Рокотова вполне могло получиться – довести свой проект охмурения пары «жирных», как он выразился в памятном разговоре с Анной, клиентов до нужной кондиции – полной любви, дружбы и абсолютной зависимости. Что, собственно, и было дружбой по-рокотовски.

Однако Анну сейчас все это занимало гораздо в меньшей степени, чем раньше – до звонка самоуверенной шантажистки, который полностью перевернул внутренний мир Анны, – внешне она обязана была вести себя как всегда, исполняя все заведенные ею же ритуалы, включая посещение театров и посиделки с подругами в хороших ресторанах. Иначе служба безопасности, открыто присматривающая за жизнью сотрудников заведения, отлаженная и контролируемая самим Рокотовым, непременно засекла бы перемены в ее обычном режиме и незамедлительно проинформировала об этом патрона. Реакцию последнего Анна легко могла прогнозировать – такое происходило на ее глазах и, более того, с ее непосредственным участием не раз и не два. Короткой информации о незначительных даже, но немотивированных изменений поведения и отказе от устоявшихся привычек было достаточно, чтобы человек немедленно переставал быть сотрудником заведения «5005». Если же выяснялось нечто большее и у службы безопасности появлялись основания подозревать сотрудника в нелояльном отношении к заведению, об участи несчастного Анна могла только догадываться, и это были догадки самого мрачного толка.

Таким образом, внешне жизнь Анны ценой огромных усилий с ее стороны не претерпела изменений. Произошло худшее: звонок незнакомки совершил странную вещь с ее сознанием, оно в одночасье и словно по мановению волшебной палочки вернулось в прошлое, в те дни, когда Анна лихорадочно пыталась найти работу, с каждым днем все отчетливее понимая, что перед нею глухая непреодолимая стена. Это были дни самой черной тоски и острого чувства безысходности. Именно в эти дни появились в ее воспаленном бессонницей мозгу мысли о том, что жизнь не такая уж приятная штука, чтобы продолжать влачить ее, испытывая такие страдания. Напрасно теперь она пыталась взять себя в руки и подчинить впавшее в панику сознание по меньшей мере твердой логике. Она говорила себе, что странный звонок, вполне возможно, больше не повторится, ведь не было же ничего подобного ранее. Она пыталась заставить себя поверить в то, что Рокотов решит свои задачи и даст команду свертывать работу заведения, до того как помешанной женщине придет в голову позвонить снова. Она размышляла даже над тем, не рассказать ли ей все Рокотову, но сразу же отказалась от этой мысли. Во-первых, делать это надо было сразу после звонка – теперь же, по прошествии времени, у патрона, с его звериным, обостренным чувством опасности, наверняка возникнут подозрения на ее счет, а это равнозначно концу карьеры. Во-вторых, даже поведай она ему всю историю сразу, он вряд ли одобрил бы сам факт подобного разговора. Конечно, она должна была сразу же положить трубку и немедленно сообщить в службу безопасности. Тогда все последующее было бы уже их проблемой, а она была б абсолютно чиста. Но в тот злополучный миг она этого почему-то не сделала. И теперь оставалось уповать только на везение. Однако сознание эти доводы принимать не желало и упорно ввергало Анну в состояние тех самых страшных в ее жизни времен, когда земная твердь медленно, но неуклонно уходила из-под ее легких ног. В такой ситуации ей было крайне сложно придерживаться привычного режима – посещать тренажерный зал и бассейн, совершать побежки по модным бутикам, принимать участие в околосветских мероприятиях. Будучи верующим человеком, она полагала, что потеряла право обращаться к Богу, поступив на службу в подобное заведение, и запретила себе молиться вовсе. Теперь же, бессонными ночами, она снова горячо просила Господа лишь об одном: дать ей силы выдержать весь этот кошмар до конца, не сорваться и не наломать дров. Тогда впереди ее, возможно, ждала наконец обещанная Рокотовым нормальная работа, которая даст возможность спокойно жить и родителям, и ей. Причем ей для этого не потребуется жить двойной жизнью, постоянно страдая от этого и страшно боясь того, что обман откроется.

Возможно, Господь внял бы ее молитвам и смилостивился над ней, но все произошло гораздо раньше.

В этот вечер в числе первых посетителей в заведении появились Дмитрий Рокотов и Александр Егоров – партнеры, учредители и фактические его хозяева. Однако сегодня отдых по всей программе в их планы, похоже, не входил.

– Возможно, потом, – туманно намекнул Рокотов, – а пока скажи, чтобы открыли кабинет, отключили всю технику и принесли нам… Ты что будешь? – обратился он к молчавшему доселе Егорову.

Анне показалось, что тот выглядел каким-то потерянным.

– Пусть принесут бутылку виски. Льда побольше. И минеральную воду с газом и лимоном.

– И все?

От Анны не укрылась короткая гримаса досады вперемешку с презрением, пробежавшая по липу Рокотова. Слухи о запоях Егорова, все более сильных и длительных, ходили уже давно, большинство же его приятелей, и уж Рокотов-то – точно, имели несчастье наблюдать их воочию. Анна знала обо всем этом, быть может, даже больше других. С недавних пор Егоров взял за обыкновение несколько дней кряду отлеживаться в заведении. При этом он не спрашивал девочек, а просто закрывался в одном из апартаментов наверху, никого к себе не впускал, общался с ней по телефону и открывал дверь лишь для того, чтобы принять очередной поднос со спиртным. В такие периоды он практически ничего не ел. Заканчивалось все одинаково: ранним утром третьего или четвертого дня он спрашивал крепкого чаю с лимоном и вызывал свою машину. В бар выходил хмурым, осунувшимся. По сторонам не глядел и, что-то невнятное буркнув на прощание, спешил к выходу. Лицо его при этом было сосредоточенным и даже суровым, походка, как всегда, стремительной, он казался собранным и производил впечатление человека, поглощенного собственными мыслями. Анна с сочувствием провожала его взглядом: Егоров был ей чем-то симпатичен. Однако на людях он все же пытался скрывать свой недуг и заказывал крепкие напитки, как правило, любимое виски и коньяк, реже – если к тому располагала закуска – водку, маленькими порциями, напиваясь как бы исподволь, постепенно. Теперь же Егоров даже не маскировал своего намерения – напиться, и это сильно покоробило Рокотова.