Исчадие рая - Марина Юденич

Несколько раз она всерьез думала о том, чтобы умереть, и с мазохистским упоением часами фантазировала на эту тему, представляя различные варианты своего ухода из этого мира. Впрочем, фантазировала она более на тему реакции отца на ее смерть, нежели о самом процессе смерти и всем том, что ждет далее. Поэтому и способы собственного умертвления она выбирала наиболее жуткие, леденящие кровь, чтобы реакция отца была более острой. В это время ее отношение к добровольному уходу из жизни сильно отличалось от того, которое испытывала она, когда глотала горсть таблеток тавегила, уличенная в краже денег. Тогда это была скорее игра, направленная лишь на то, чтобы вызвать жалость отца и получить еще одно подтверждение его любви. Теперь, собираясь совершить самоубийство, она намеревалась умереть по-настоящему, но, опять же, только для того, чтобы что-то доказать ему. Во время одной из таких фантазий она даже села писать ему письмо, но оказалось, что ничего у нее не выходит. Слова, которые появлялись на бумаге, ни в коей мере не отражали того, что творилось в душе, равно как и того, что хотела бы она сказать ему, доживая последние минуты на этой земле. Зато вдруг, и совершенно неожиданно для нее, как бы само собой, написалось письмо к матери.

«Мама, – писала она, – прости меня, но я не могу так больше жить, не могу. И, кроме того, ты в любой момент можешь последовать за мной. И пусть мой поступок будет наказанием папе. Еще раз прости. Лена.

PS. С днем рождения».

Письмо написано было действительно в канун дня рождения матери. Перечитав его несколько раз, Лена вдруг поняла, что матери ничего обо всей этой жуткой ситуации неизвестно и бремя предательства, вернее известия о предательстве отца, несет она одна. И еще подумала она, что впервые за всю свою жизнь она этим самым письмом как бы объединяется с матерью практически против отца. Это, как ни странно, не смутило ее, не привело в ужас, хотя нельзя сказать, чтобы осознание этого было ей приятно. Однако появилась мысль все же рассказать обо всем матери. Это была какая-то двойная мыслишка, словно содержащая в себе сразу две задачи: во-первых, подключить мать к решению вопроса. Лене впервые пришло в голову, что вмешательство матери может оказаться не таким уж бессмысленным. Отец всю жизнь боялся и слушался ее, не мог же он освободиться от этой зависимости вот так, сразу. Кроме того, мать могла привлечь к решению проблемы кого-то еще, кто мог бы повлиять на отца, – его родителей, друзей, младшую сестру, которую он вроде бы любил, по крайней мере, всю жизнь опекал и при прошлых скудных еще возможностях пытался помогать. Узнав обо всем, Лена вдруг и как-то сразу решила для себя, что сопротивление бесполезно. Теперь она в этом решении усомнилась. Во-вторых, и это было потайным дном посетившей ее неожиданной весьма и новой для ее сознания мысли, информация эта наверняка повергнет мать в шок, выбьет ее из колеи и лишит, возможно, ненавистной Лене тупой уверенности в себе, в собственной непогрешимости, извечной правоте и стремлении все и всегда делать правильно. В подтверждение того, что исключительно такой образ жизни является единственно возможным для «настоящего» (она выражалась именно так, используя идеологические штампы своего комсомольского прошлого) человека, мать всегда приводила идеальный порядок в своей собственной семье. Интересно, что станет она говорить теперь? Конечно же во всем обвинит отца, неблагодарного, коварного, порочного. Но вот что станет она делать, когда угроза потерять его, такого гадкого, мерзкого и совершенно ненужного ей, окажется очень реальной и почти неотвратимой. Лена даже слегка отвлеклась от мрачных мыслей. Ей стало интересно. И главное – появилась робкая надежда на то, что все еще может каким-нибудь образом устроиться.

Она начала размышлять: как лучше рассказать обо всем матери? Между ними категорически не принято было обсуждать «отношения взрослых», как выражалась мать, если Лена пыталась заступиться за отца в период очередного аутодафе. Однако случай представился сам собой, причем уже на следующий день после того, как все эти новые мысли посетили Лену.

Утро повторило десятки других предыдущих – мрачных, вне зависимости от погоды, уже потому, что наступало пробуждение, которое ничего, кроме боли, с собой принести не могло. Лена лежала, притаившись на своей огромной тахте, и мучительно вслушивалась в звуки, доносящиеся снаружи, – вот мягко подкатил к парадному крыльцу дачи отцовский лимузин, негромко переговариваются водитель с охранником, проверяют связь. Лене показалось, что она уловила в их неясном бормотании что-то вроде «сегодня точно – допоздна, если не до утра», и сердце ее болезненно сжалось: смысл реплики был однозначен. Потом хлопнула входная дверь, шаги отца – быстрые, стремительные – он всегда уходил так, словно убегал, не оборачиваясь и не глядя по сторонам, сосредоточенный, собранный – вещь в себе; мягкий синхронный хлопок трех дверей, звук включенного двигателя и скрипучий шорох гравия под тяжестью машины. Уехал. Вполне возможно, что навсегда. Лена стремительно и невесомо, словно не ее тело, а только поток воздуха, вызванный его передвижением в пространстве, как была, в короткой футболке, рванулась из постели и понеслась вниз по лестнице, в прихожую. Отец иногда забывал на столике возле двери то ключи, то записную книжку, то портмоне, то футляр с кредитными карточками. Раньше Лена тоже выскакивала после его ухода вниз, если, конечно, просыпалась к тому моменту, но это была своего рода игра – она вроде бы заботилась о нем, как о младшем, беспомощном существе. Это нравилось им обоим. Обнаружив забытую вещь, она тут же звонила ему в машину и начинала дразниться: «Маша-растеряша! Кто у нас голову свою забыл?» Иногда, если находка была важной, он возвращался с полдороги, тогда ей обязательно перепадало какое-нибудь вознаграждение, из тех вещиц, что во множестве валялись у него в кабинете, выступая в роли сувениров, если надо было вдруг сделать кому-нибудь маленький подарок – брелок, или электронная игрушка, или компакт-диск, или какой-нибудь настольный пустячок. Конечно, она могла попросить и получить любую из этих вещей, просто так, без всякого основания, но это был своеобразный ритуал, и оба они им дорожили. Теперь же это действие с ее стороны наполнилось совершенно иным смыслом: он мог, по забывчивости, оставить какое-нибудь дополнительное свидетельство своей связи с этой женщиной, и Лена мчалась вниз, замирая от страха перед возможностью обнаружить что-нибудь эдакое и одновременно надеясь на такую находку. Однако последнее время (и это было еще одно, косвенное, конечно, но все же доказательство того, что в его жизни происходят серьезные изменения) он перестал забывать на столике вообще что-либо, и Лена разочарованно плелась к себе наверх – делать вид, что спит, пока мать не уберется куда-нибудь из дома или не уляжется с книгой загорать возле бассейна.

Однако сегодня сердце Лены заколотилось лихорадочно и почти оборвалось в гулкой груди: еще с середины лестничного пролета она разглядела вещь, которую отец забыл на столике в прихожей, – крохотный, напоминающий скорее зажигалку телефонный аппарат последней, самой модной в этом сезоне модели. Это была большая удача. Все коды и пароли отца, которыми тот любил нашпиговывать свою технику, от телефона до персонального компьютера, Лена знала прекрасно. Во-первых, будучи в хорошем настроении и объясняя ей тонкости работы того или иного устройства, он, как правило, сам называл ей комбинации цифр, которые она моментально запоминала. Было у ее памяти такое удивительное свойство – она стремительно и едва ли не навсегда запоминала все, что представлялось ей по каким-либо основаниям важным. Все же остальное, включая информацию из школьных учебников и программ, она не способна была сохранить в памяти даже несколько дней. Та же история была у нее с именами людей, одни – она запоминала с лету, услышанные лишь мельком, другие – никак не могла удержать в памяти, постоянно путая и обижая тем самым их обладателей. Многие даже полагали, что она делает это нарочно, чтобы унизить человека. Все, что касалось отца, естественно, имело для нее особенную, исключительную ценность, поэтому помнила она все. Телефон был бесценной находкой, поскольку в его памяти хранилась записная книжка отца, во-вторых, умная машинка определяла и запоминала номера последних десяти поступивших звонков и столько же номеров, набранных владельцем, – это могло дать много новой информации. Не чуя под собой ног, словно спасаясь от погони или иной какой страшной опасности, Лена за считанные доли секунды примчалась обратно, в свою комнату, заперла изнутри дверь и, плюхнувшись на тахту, начала споро, со знанием дела нажимать кнопки на миниатюрном аппарате. Вскоре она знала, что последние десять раз отцу звонили – из его собственной приемной – трижды; потом – два старых приятеля, их телефоны Лена знала, она вообще давно скопировала себе записную книжку отца, сама еще не зная зачем, но интуитивно чувствуя, что пригодится. Пригодилось. Было два незнакомых номера – их она обязательно проверит. Звонила его сестра. Звонила мать. И наконец, последним звонил партнер отца по бизнесу Дима Рокотов, человек, которого Лена, сама не зная почему, боялась и откровенно не любила, словно чувствуя опасность, скрытую за его мягкой улыбкой и дымчатыми стеклами очков. Опасность, грозящую отцу, а значит, и ей. С дочерью партнера Дима был обычно иронично-ласков, на подарки не скупился, чем растопил даже суровое сердце матери – его одного, из немногих отцовских приятелей, она принимала, соизволяя выйти навстречу, если он вдруг заезжал к ним, и даже пытаясь неуклюже поддержать подобие светской беседы. Этот последний звонок, хотя не было в нем, разумеется, ничего странного, Лену почему-то насторожил. Она решила просмотреть распечатки пейджинговых сообщений, которые специально уполномоченные люди из службы безопасности отца доставляли ему каждый день. Интересовался он содержанием сообщений, приходящих на пейджеры довольно широкого круга лиц, в том числе и ближайшего партнера. Подсмотрев однажды, куда в кабинете отца сотрудник кладет папку, Лена без особого труда научилась доставать ее из укрытия и с тех пор, едва ли не ежедневно, наслаждалась обрывочными, но яркими картинками чужой жизни и была в курсе многих событий личной жизни отца, его друзей и врагов. Однако папку привезут только вечером, к тому же неизвестно, удастся ли сегодня до нее добраться. Оставалось только ждать. Но так было даже проще. Ожидание чего-то реального и желанного слегка заслоняло собой ожидание туманной, но страшной трагедии.