Том 4. Ход белой королевы. Чаша гладиатора - Лев Кассиль

Маленькая Маша Богданова тряхнула заиндевевшими кудряшками:

– Ой, Степан Михайлович, однако Наташу не обойдёшь. Ведь у неё природный-то ход какой!

– «Ход, ход»! – мрачно передразнил Чудинов. – Разве я сам не знаю. При её данных да подходящий бы характер! Эх, да что говорить! Хоть бы вы на неё, что ли, повлияли, подруга ведь.

– Да, повлияй на неё! У них вся семья такая. Как упрутся – с места не стронешь.

– Ничего, стронем.

Маша вздохнула:

– А вот из меня уж чемпионки никогда не выйдет, верно?

– Как вам сказать. Вы, Маша, делаете просто отличные…

– Пожалуйста, не утешайте, – перебила его Маша. – Не выйдет. А всё-таки я буду ходить на лыжах, буду ходить, буду!

И, рванувшись вперёд, старательно и весело выполняя короткими ножками шаги, которым научил теперь местных лыжниц новый тренер, Маша Богданова помчалась по лыжне, и только ветер, нёсший лёгкую струистую позёмку, растрепал заиндевевшие завитушки волос над её маленькими розовыми ушами.

За день до моего отъезда из Зимогорска я, закончив все дела в редакции и на руднике, вернулся ещё засветло в гостиницу.

Чудинов лежал в нашем номере на постели лицом к стене. Быстрые зимние сумерки наплывали в окно, но Чудинов не зажигал огня.

– Ты что тут, Степан, сумерничаешь? – спросил я, присаживаясь на свою кровать, против Чудинова. – Не в настроении? Что, на строительстве что-нибудь? Там тобой не нахвалятся, настоящий, брат ты мой, авторитет у местных приобрёл!.. А ты, если есть какое-нибудь затруднение, скажи, пока не поздно. Может, помочь через центральную печать? Пользуйся, пока я не уехал.

Чудинов приподнял голову с подушки, посмотрел на меня, поморщился, словно попробовал что-то кислое, и снова ткнулся в подушку виском.

– Да нет, тут печатью твоей не поможешь. Ты сам во всём виноват, старик. Да, да, накрутил вот, заставил меня выбрать этот чёртов Зимогорск, хотя великолепно знал, какие тут лыжники, подсунул вместо мифической Авдошиной вполне реальную Скуратову. Ну признайся, сам небось нашептал ей, что я её с мальчишкой спасал и тому подобное…

– Ей-богу, Степан, уж тут вот я ни сном ни духом. Но ты же понимаешь, не у всякого спасённого такой покладистый характер, как у ме… Ладно, ладно, молчу! – поспешил я, так как Чудинов, не отрывая головы от подушки, поднял руку, завёл её себе за плечо и потряс несколько раз передо мной сжатым кулаком.

– Знаем мы вас, молчальников, – промычал он в подушку. – А она задрала нос, упрямится, срывает теперь всю тренировку. Шут меня дёрнул опять за это дело взяться! Кажется, решил бросить, так нет!

– Ой, Степан, – протянул я с подозрением, – что-то ты больно уж переживаешь крепко. Ты, часом, не того?., а?

– Ну вот, спасибо! Новое экстренное сообщение нашего специального корреспондента! – Степан даже на постели присел. – Ты, по-моему, старик, знаешь моё правило: вышел тренировать на снег, сам – лёд.

– Ох, господа присяжные, кажется, лёд тронулся. Как бы ты, Степан, подтаивать не начал.

Чудинов одним рывком сгрёб меня на груди за лацкан пиджака и сердито потряс одной рукой.

– Чего взъярился? – спросил я. – Девушка действительно стоящая. – Я почувствовал, что рука Чудинова медленно высвобождает меня. – Такое что-то в ней есть настоящее…

Сам не зная почему, я вздохнул, и Чудинов тоже почти одновременно со мной глубоко перевёл дух, но сделал вид, что кряхтит, и закашлялся.

– Вот видишь, – сказал я, – в одно дышим, как говорится, душа в душу. Все понимаю, брат. Да, туги твои дела, Степан, я вижу. Но ничего, сдюжишь как-нибудь, я в тебя верю.

– Ты бы с ней, может быть, перед отъездом поговорил, что ли? – неуверенно и просительно начал Чудинов. – Намекнул бы, что, мол, нельзя зарывать талант в землю или в снег, как хочешь. Что тебя учить, ты же причастен к изящной словесности.

– Вот-вот… Такая уж у меня миссия… – не выдержал я. – Мне уже не раз доставалась роль Сирано де Бержерака. Мои красивые, великолепно сложенные друзья-герои изнемогают от нежных чувств, а я, как говорится, мордой не выйдя и фигурой должной не обладая, строчу за них любовные послания, намекаю, объясняюсь в их пользу, составляю речи для публичных выступлений. Иногда даже за них и статейки пишу. А им остаётся только подписать и прославиться.

– Да ты! чего это взбеленился? – Чудинов был несколько изумлён. – Такая уж у вас, литераторов, планида, как говорится: освещать, растолковывать, а где надо – кое-что и приукрасить или умные мысли свои изложить от имени авторитетного лица. Но что-то ты больно растревожился? Уж не сам ли того?..

Он перескочил со своей постели на мою, сел рядом и, одной рукой обхватив меня за плечи, крепко обнял:

– Не злись, старик, я же пошутил. Ты же знаешь, я литературу и печать вполне уважаю, именно за то, что такие вот, как ты, сами с макушкой в жизнь лезут… Беспокойное вы племя, журналисты. Я это в вас и ценю. Но иногда вы обязаны бороться с немотой жизни и помочь ей, заявить во всеуслышание о том, для чего другой слов не найдёт.

– Степан, – сказал я уже серьёзно, – кажется, мы с тобой не первый год друг друга знаем. Что же тут крутить?.. Конечно, попал ты сюда не без моего участия. Хоть бей, хоть прощай – врать не стану. Постараюсь тебе и тут помочь. Но только говорить с ней – это уж избавь. Хватит мне одного твоего характера… А что, правда, если мы её через газету местную? Я этого Ремизкина организую тебе. Поставим вопрос о настоящей спортивной учёбе, о зазнайстве, о неумении пробиваться сквозь трудности и поражения, а?

– Этого ещё только недоставало! – Чудинов отмахнулся. – И так сплетни тут какие-то идут. Ещё мальчишка этот пуговицу мою нашёл где-то. Тычет её всем, твердит, что у меня оторвал в ту ночь.

– О-о! Забыл совсем! – остановил его я. – Можешь обещать мне, что ни с мальчишкой, ни с Наташей ты на эту тему говорить больше не будешь, ни опровергать, ни доказывать, – ни слова?

– Что за вопрос!

– Ну, так бери. – Я протянул ему руку, раскрыл ладонь. На ней сверкала выпуклая пуговица в форме футбольного мяча с рельефными дольками. – На, пришивай, а то у тебя, вижу, не только пуговица, но и душа не на месте.

– Неужели отнял? – поразился Чудинов.

– Зачем? Договорились миром. Очень толковый парнишка.

Глава XII

Чёрным по белому

Я покинул Зимогорск, предварительно обо всём договорившись с Ремизкиным, и он проделал то, что било задумало, уже без меня.

Дня через три после моего отъезда Чудинов, придя на работу, заметил, что все как-то странно поглядывают на него.

– Крепко, однако, вы Наталью, – сообщила ему Маша Богданова. – Вы, конечно, правы, только уж очень обидно ей будет. Больно уж вы её проработали.

– Где проработал? – изумился Чудинов, почувствовав что-то недоброе.

– Как – где? В газете.

Чудинов посмотрел на свой стол и увидел, что там уже лежит свежий номер газеты «Зимогорский рабочий» с жирно отчёркнутой красным карандашом статьёй «Наши лыжники». Под ней стояла подпись: «До-Ре-Ми».

Стараясь внешне казаться невозмутимым, Чудинов прочёл:

«В беседе с нашим сотрудником тренер общества „Маяк“, заслуженный мастер спорта инженер „Уралпроекта“ товарищ Чудинов С. М. заявил: „Что касается неоднократной в прошлом чемпионки города Натальи Скуратовой, то она при всех своих способностях не имеет сейчас, естественно, больших шансов на победу, так как пренебрегает новой техникой двухшажного попеременного хода, принятого всеми лучшими лыжниками мира, не отрабатывает стиля, придерживается многих устаревших…“»

У Чудинова даже лоб вспотел. Это, конечно, все Евгений перед отъездом организовал. Как по нотам: до, ре, ми… Ну подвёл! Теперь и вовсе не подступишься.

В городе все судили и рядили о статье До-Ре-Ми. У Дрыжика в парикмахерской только и говорили об этом. Многие считали, что приезжий инженер прав: побили зимогорских лыжниц в Москве. Другие самолюбиво негодовали, возмущались, объясняли все столичным высокомерием и капризами москвича. Особенно задет был за живое старик Скуратов. Ему неудобно было при всех, на людях, внимательно читать статью в газете, расклеенной на ограде рудника близ проходной. Он сделал вид, что все это вообще его мало интересует. Но, вернувшись с работы, тотчас же заставил Савелия прочесть ему статью ещё раз вслух.

В горнице было жарко натоплено. На столе, как паровоз, пуская парок, клохтал самовар. Савелий читал со смыслом и выражением:

– «Что касается неоднократной в прошлом чемпионки города…»

– Ишь ты, – придирался старик Скуратов, – «в прошлом»! А нынешний день, мол, уже никуда.

– «Натальи Скуратовой, – продолжал Савелий, – то она при всех своих способностях не имеет, естественно…»

– «Естественно»! – негодовал Никита Евграфович. – Уже все решил, «естественно»! Естествоиспытатель, однако, какой нашёлся!