Лучше умереть! - Ксавье Монтепен

Пассажиры заняли свои места; пароход снялся с якоря и вскоре уже на всех парах плыл к Америке.

Жак Гаро большую часть времени проводил в салоне, куда частенько захаживал Джеймс Мортимер со своей белокурой Ноэми. Он ломал голову над тем, под каким бы хитроумным предлогом познакомиться с отцом и дочерью и завязать с ними отношения, но ничего путного на ум не приходило.

Из случайно подслушанного разговора между одним из пассажиров и Мортимером он узнал, что тот направляется в Нью-Йорк, свой родной город. Поскольку бывший мастер и сам туда же ехал, ему тем более хотелось познакомиться с человеком, который за время путешествия мог бы рассказать ему, какие там царят обычаи и нравы, и — уже в Америке — оказался бы, безусловно, очень полезен; но никак ничего не мог придумать.

Прошло три дня с момента отплытия. Погода стояла чудесная, и большая часть пассажиров высыпала на палубу. Овид Соливо прохаживался в носовой части корабля, посматривая, нет ли в толпе пассажиров того Поля Армана, который, может быть, приходится ему двоюродным братом. Но — так же как накануне и днем раньше — Жак Гаро не выходил из салона.

«Невероятно! — размышлял Овид. — Нужно быть просто больным, чтобы отдать столько денег и сидеть в четырех стенах, словно в тюремной камере. Пойду-ка и сейчас же все разузнаю».

Он тут же наткнулся на матроса, обслуживающего каюты первого класса, с горем пополам изъяснявшегося по-французски, поприветствовал его и обратился со следующей просьбой:

— Простите, сударь, будьте так любезны, окажите мне небольшую услугу.

— Оу! йес! — ответил англичанин. — Я вам сэйчас покажу. С удовольствием.

— Дело вот в чем. Первым классом едет один пассажир, имя которого, названное при перекличке, кое-что Биби напомнило.

— Биби? — прервал его матрос.

— Биби — это я… — пояснил Овид. — Так вот, оно напомнило мне имя одного из моих двоюродных братьев, которого я считал умершим; может, так оно и есть, а может, он сейчас чувствует себя не хуже нас с вами.

— Оу! Йес! Он может.

— Вот мне и хотелось бы узнать, как все обстоит на самом деле. И раз уж здешние правила запрещают мне входить в помещение первого класса, а я порядок уважаю, я и решил попросить вас оказать мне услугу и передать этому господину, что кое-кто хочет сообщить ему кое-что интересное, но не может сам к нему зайти и просит его на пять минут подняться на палубу в носовой части корабля.

— Оу! Йес! Говорить мне имя персонейджа.

— Поль Арман.

— Говорить еще ваш имя.

— Овид Соливо… Француз, уроженец Дижона, Кот-д'Ор.

— Оу! Йес! Эта довольна…

Англичанин спустился в столовую и, обращаясь к метрдотелю, спросил его на своем родном языке:

— Вы знаете господина Поля Армана из первого класса?

Метрдотель открыл свою записную книжку, каждая из страниц которой была озаглавлена одной из букв алфавита.

— Арман Поль, — прочитал он, — каюта № 24. Это тот пассажир, который все время торчит в салоне.

— Прекрасно… я понял, о ком речь. Пойду загляну туда.

Матрос отправился в салон, где бывший старший мастер, вооружившись словарем, прилежно зубрил английскую грамматику, ибо мечтал как можно быстрее добиться того, чтобы хоть как-то суметь объясняться. Матрос подошел к нему и обратился со следующими словами:

— Я проусил вас меня прощать. Это вы есть оучень уважаемый Пол Арман?

Жак Гаро резко вскинул голову.

— Да, — ответил он с интересом, к которому примешивались удивление и беспокойство. — Что вам угодно?

— Есть один пэссэджир второго класса, там, на баке; оун хочет говорить с вами.

Старший мастер удивлялся все больше.

— Но у меня нет знакомых среди пассажиров.

— Этот пэссэджир, кажется, оутлично знать вас.

— Как его зовут?

— Овид Соливо.

Поль Арман судорожно рылся в памяти. Матрос пришел ему на помощь:

— Оу! Йес! Овид Соливо… мэкэник… французский сабджект… Дижон, Коут д'Ор… Он, кажется, узнавать вас оудин ему двоюродный брат, оун думал умер.

Жак Гаро вздрогнул, побледнел и, чтобы как-то скрыть свою тревогу, резко вскочил.

— Брат… мой двоюродный брат Овид Соливо… — пробормотал он. — Отлично… Благодарю вас… сейчас выйду на палубу.

Матрос удалился. Бывший мастер вышел из салона, но, вместо того чтобы подняться на палубу, бросился в свою каюту.

«Что все это значит? — гадал он. — Или он и в самом деле двоюродный брат умершего в Женеве Поля Армана, которого мне угораздило воскресить?… Ну конечно: фамилия его матери — Соливо… Как я мог забыть, это же в удостоверении написано!»

Разговаривая таким образом сам с собой, Жак извлек бумажник. Достал оттуда удостоверение личности, открыл его на первой странице и прочел:

«Поль-Оноре Арман, сын Сезара Армана и Дезире-Клер Соливо…»

— И в самом деле родственник покойного… — продолжал он бормотать. — Что же делать? Не пойти на встречу с этим, так сказать, братцем — значит, возбудить подозрение; начнет еще везде писать, справки наводить, что и погубит меня!

Нужно взять его дерзостью. Я вполне сумею противостоять этому человеку и доказать ему, что я и есть Поль Арман… Доказать! А как я это сделаю, если он уверен, что тот умер? Как бы там ни было, но я должен с ним встретиться. Не бывает в жизни сплошного везения: вот вам и преграда на ясном пути. Ну что ж, придется ее либо преодолеть, либо уничтожить».

Жак вытер выступивший на лбу пот, убрал удостоверение в бумажник, бумажник сунул в карман и — уже вполне готовый ко всему — отправился на бак. Увидев его, Овид устремился навстречу.

— Это вы, сударь… — сказал он, слегка поклонившись. — Я вам очень благодарен за то, что вы сочли возможным прийти сюда, и благодарен тем более, что, хоть и не виделись мы чертовски долго, теперь, глядя на вас вблизи, я почти уверен, что не ошибся и могу пожать руку своему двоюродному брату, своему настоящему брату — вы ведь Поль Арман, не так ли?

— Совершенно верно, — ответил Жак, понимая, что отрицать бесполезно: все данные о нем записаны в бортовом регистре.

— Поль-Оноре Арман, родом из Дижона, Кот д'Ор, родины лучших сортов французского вина! Сын Сезара Армана!

— И Дезире-Клер Соливо… — подхватил Жак.

— Родной сестры моего отца… — сказал дижонец.

— Из чего следует, что вы — мой двоюродный брат Овид Соливо.

— Еще бы! — воскликнул Овид.

Они пожали друг другу руки, потом Овид, со свойственной ему фамильярностью этакого бонвивана, заявил:

— Эх! Черт побери, до чего ж здорово, что мы встретились, братец! А я ведь думал, что ты уже покойник!

— Покойник! — с улыбкой повторил за ним Жак Гаро. — По-моему, дело все-таки обстоит немножко иначе. Какой болван это придумал?…

— Да я лет пять назад ездил на родину, так там все об этом поговаривали, только точно никто ничего не знал.

— А кто же распустил эти нелепые слухи?

— Один рабочий из Женевы был проездом в Дижоне, так он и заверил твою мать. Еще добавил, что ты якобы в какой-то богадельне загнулся. Бедняга собиралась написать, чтобы разузнать все как следует, да и сама от удара померла — как раз через год после смерти твоего отца. Да ты, наверное, знаешь?

— Да… да… — ответил Жак Гаро, очень довольный полученной информацией, — мне тогда сообщили… такое горе! Бедный отец… несчастная мать!…

Мерзавец даже сделал вид, что отер слезу. Овид продолжал:

— Ты тогда, наверное, наведался в родные края за наследством? Невелико, конечно, наследство… Но все равно: получать — не отдавать, всегда приятно.

— В самом деле, совсем невелико оказалось… — сказал Жак.

— Нашел на что сетовать, старина… Я лично в наследство и гроша не получил.

— Так твои родители разве умерли?

— Два года назад. Теперь в Кот д'Ор ни одного Соливо больше нет, из всей семьи я один остался, а ты, старина, — последний из Арманов… Вымерли все Арманы. И ничего не осталось… А мы с тобой, выходит, вроде как сироты! Эх! Ну и здорово же, что мы встретились! Представь себе, я сначала тебя даже никак узнать не мог. Все сомневался. Черт возьми! Не виделись-то мы целых шесть лет, тебе тогда было двадцать пять, мне — двадцать два; тебе есть чем похвастаться: изменился ты здорово… и явно в лучшую сторону. Эх! Знаешь, если бы имя не услышал, ни за что бы тебя не узнал… Да еще в таком наряде! Ну, шмотки у тебя, однако! Прямо барин, причем шикарный такой, ну совсем роскошный господин! Ты что, после нашей единственной встречи шесть лет назад в Марселе состояние себе сколотил?…

— Состояние? Да не совсем. Но тем не менее жаловаться мне не на что. Изобрел кое-что, вот и сумел скопить несколько тысяч франков.

— А, черт возьми! Да, эти изобретения штука такая: либо в один момент пан, либо совсем уж пропал!… А ты, однако, хитрец! Учился в Шалоне, а потом в Национальной школе искусств и ремесел*…

* Высшее учебное заведение.