Бальзам из сожалений - Евгения Михайлова

все тридцать три года тащила свое темное, непонятное и угрюмое несчастье, как черепаха панцирь. Сказал бы ей кто-то такое тогда, в тринадцать, пятнадцать лет, – может, все пошло бы по-другому. А теперь она спокойна именно от того, что все шло, как шло. Она не отвлекалась на несбыточные мечты и планы, делала что могла. Так они с Антоном прошли это испытание. И Элина будет жить, как и Антон.

– Надя, скажи мне, пожалуйста, правду: каково состояние Антона? Нет опасности для жизни? Его будут оперировать?

– Нет необходимости. Врач предложил ему госпитализацию, помощь хирурга с обработкой раны, но он не просто отказался. Такой чудной мужик, я бегала в коридор смеяться. Он напечатал на компьютере заявление о том, что, если его госпитализируют сотрудники такой-то бригады «Скорой», он просит считать это похищением и насильственным вмешательством в организм. И грозился запустить это в сеть. Я успела эту прелесть сфотать, буду всем показывать. Доктор сказал мне: «Да замажь зеленкой его царапину, забинтуй и вколи обезбол и успокоительное. У меня от него голова кружится». Антон еще пытался нам указывать, как спасать тебя, посылал на улицу за пакетами с какой-то едой. Типа для тебя самое главное – поесть, иначе помрешь. Мы сначала подумали, что у него начинается горячечный бред. Но температура оказалась нормальная, и я позвонила водителю, а он на самом деле нашел у входа пакеты с очень приличной едой. Они сейчас стоят нетронутые в вашей кухоньке. Почти нетронутые. Признаюсь, я не удержалась: открыла крошечную коробочку, а там пирожное. Хотела закрыть, но это было выше человеческих сил. Короче, только это и съела. Сначала восторг, потом чувствую – зад стал тяжелее. Как всегда.

– Боже, – Юля смеялась и плакала. – Я что-то делаю, слушаю, говорю – а мне все время кажется, что я сплю и смотрю какой-то сумасшедший сон.

– Тебе на самом деле не помешало бы поспать. Сделать тебе укол легкого успокоительного? У вас остался еще один диван, поспала бы до утра. А ты матери позвонила? Сообщила, что произошло?

– Нет. Наоборот поступила. До того как мы с Антоном полезли на дерево и мне уже было понятно, что попали в беду, я послала маме сообщение, что сильно задержалась на работе и останусь тут ночевать. В последнее время так не раз было, она, конечно, поверила. А потом я отключила телефон: если мама позвонит, то подумает, что он у меня разрядился. Кто знал, как все могло кончиться. Я хотела, чтобы она подольше ничего не узнала… Если все кончится очень плохо.

– Дуреха, одним словом, – заключила Надя. – Вот и моя Нинка такая, наверное. Но тогда тем более ложись тут спать и до утра не беспокой свою шеф-маму. Только поешь на самом деле как следует, раз есть у тебя такая потребность. И не буди ни в коем случае этого победителя преступности и борца за свободу и неприкосновенность одного организма – своего. Потом его тебе не унять. Оставляю тебе номер своего мобильного. Потребуется помощь – подскочу и сделаю укол. Антону, конечно. Я ему не интернет, вторгнусь в организм только так, если будет тебя мучить своими выходками. Понравилась ты мне очень, Юля-начальник. Да и в долгу я – пирожное твое сожрала.

Пока Надя занималась Юлей, подъехала еще одна бригада помощи из хирургического центра со своим специальным оборудованием. Элину транспортировали, оставили контакты для справок. Полиция уехала еще раньше. Юле передали через Надю, чтобы она спокойно приходила в себя, ее найдут позже, если понадобится. А полную информацию они уже получили от Антона и забрали ноут и телефон Элины для расследования. Антон им вроде даже помог с версией преступления. «Насочинял что-то в экстазе от собственного героизма, – прокомментировала Надя. – У него это здорово выходит».

Диван, на котором спал Антон, стоял у окна, за которым уже светлело утро. Юля погасила верхний свет в офисе и тихонько подошла к спящему победителю и борцу. Она по-прежнему была босиком. Крупный мужчина с широкими плечами сложил большие ладони под головой, как делают только дети. На лице уже торчит щетина, а длинные ресницы вздрагивают на щеках, как будто под ними показывают яркие младенческие сны. Этот взрослый человек еще сутки назад был для Юлии совершенно посторонним, чужим по множеству параметров и даже опасным в силу ее фобий. Он вдруг открылся ей в случайной ситуации и оказался таким искренним, доверчивым, смешным и бесстрашным. И если бы у одного подонка хорошо работала левая рука, пуля попала бы в сердце не только Антона. Она убила бы и сердце Юлии, оставив ей только пустую и мученическую жизнь. Она бы никогда не смирилась с такой несправедливой потерей в отсутствие каких-либо приобретений. Получается, что Надя права и у Юли на самом деле есть особое счастье, которое так долго скрывалось от нее самой, потому что ему не хотелось вмешиваться в ту ерунду, которая казалась ей существованием, страданиями и катастрофизацией боли. Счастье взошло как солнце, когда в этом был смысл. Вот эта жизнь, которая мирно дышит в теле уже не постороннего человека. Элина, которая увидит сегодняшний день. И Юля, которая выбралась из своего панциря, узнала столько ярости, жалости, преданности и страха. И это не абстрактный, неврастенический страх перед мифическими ужасами. Это реальная битва с настоящей кровавой бедой. Вот в какой момент взошло Юлино странное счастье. Стояла бы и смотрела, как дышит человек, которого она так сильно боялась потерять этой ночью.

– И давно ты так пялишься на меня? – Антон открыл глаза и поставил вопрос четко, ясно и требовательно.

– Давно, – спокойно ответила Юля. – И еще бы стояла. Ты такой милый, когда спишь. Я ведь слышала выстрел и решила, что ты убит.

– Ты меня пожалела? – спросил Антон, потянулся, сел и с интересом стал всматриваться в лицо Юли.

– Не так чтобы… Я почему-то подумала, что это станет для меня таким горем, какое мне не поднять.

– Ты серьезно? – Антон явно был изумлен. – У меня чувство, что мы с тобой только этой ночью познакомились. Я даже стал забывать ту, прежнюю Юльку – грымзу-начальницу, которая маскировалась под казенный отчет. Ты не могла бы присесть рядом? Обалдеть! Я ведь на самом деле в первый раз на тебя смотрю. Внимательно, сознательно, открытыми глазами… Ты помылась, что ли? Извини, не хотел обидеть, я к тому… Что ты делала до сих пор с этими роскошными пепельными волосами? Как ты умудрялась их зализывать и скручивать фигой на затылке… И черт бы с ними,