Казацкие были дедушки Григория Мироныча - Василий Радич

С этими словами Палий направился к воротам, где его ждали незваные и нежданные гости. Очутившись на дворе, Палий увидел через дубовый частокол группу всадников в разноцветных кунтушах с яркими рукавами. Не замечая приближения старого воина, поляки вели между собой оживленную беседу, причём в этой беседе весьма часто повторялось имя «Маевских».

— Грицко, — обратился Палий к гиганту-запорожцу, стоявшему возле колодца и издали глазевшему на гостей.

— Слушаю, батьку!

— Скажи хлопцам, чтоб приготовились к делу. Рассыпьтесь в бурьяне, в вишняке, в бузине, чтоб вас и слышно не было. Когда крикну: «гайда!» — все ко мне, как пчелы до матки…

— Добре, батьку!

— А теперь, чтоб, кроме самых малых хлопчиков, никого не было видно.

Грицко Кресало моментально скрылся, а хозяин быстро, хотя вразвалочку, по-кавалерийски, направился к воротам.

— Vivat, ясновельможному панству! — крикнул старый вояка у калитки.

— Vivat, пану полковнику! — разом ответило несколько голосов.

— Прошу ясновельможное панство заглянуть в мою убогую хату, — сказал хозяин с поклоном, сам отворяя ворота.

— У пана-полковника все на запоре, как в крепости, — отвечали гости, гуськом въезжая во двор.

— Хе, хе!.. хорошая крепость без гарнизона… Какая это крепость!.. Просто запираем, чтоб цыплята да поросята не поразбежались. Милости прошу…

Гости спешились, передали коней хлопцам-подросткам и направились вслед за хозяином по широкому, густо заросшему травой двору к вишневому саду, примыкавшему к самому дому.

— В садочке ясновельможному панству будет не так, душно, как в хате, — заметил Палий.

Откуда ни возьмись, появились столы, скамейки; возле кухни засуетились бабы-стряпухи; в одном конце двора резали барана, в другом — кололи поросят и потрошили гусей. Старый полковник умел угостить гостей. «Все, что в печи, на стол мечи» — был девиз старого Палия.

— Вы уже простите, любые и ясновельможные гости, что я вас приму не так, как бы следовало; но где же старику управиться с хозяйством? — приговаривал дидусь, рассаживая своих нежданных посетителей на белых липовых лавках, вынесенных из дома и поставленных в тени вишняка, под старой ветвистой березой, давным-давно забравшейся в вишневый садочек. Вишни отживали свое, подгнивали, падали, на их место земля выгоняла новые побеги, а раскидистая береза все уходила ввысь, ширилась и росла.

— Вот, если б моя старая была дома, то и распорядок был бы иной, — продолжал хозяин. — Да, да, это дело бабское…

— А где же пани-полковница? — осведомились гости.

— В Хвастове ее что-то задержало, — коротко ответил хозяин.

«Ясновельможные» пили, ели, снова запивали, расхваливая отсутствующую хозяйку и поглядывая искоса на пана Ястржембского. Палий суетился, но в то же время старался не проронить ни одного слова. Старик прекрасно, понимал, что ясновельможное панство неспроста пожаловало к нему во двор.

Это или разведка, прикрытая старинным знакомством, или какое-нибудь неисполнимое ходатайство, после отказа в котором последуют удары сабель и ножей. Старого казацкого орла трудно было провести. Знали это и гости, и потому долго не решались приступить к главному, предпочитая расхваливать кушанья и напитки.

Но вдруг среди обеда воцарилась мёртвая тишина. Все переглянулись.

— Пане-полковнику! — возвысил, наконец, голос Ястржембский. — пане-полковнику, — повторил он еще более внушительным и торжественным тоном.

— Слушаю, — ответил хозяин совершенно спокойно.

— Я должен объяснить цель нашего приезда, — продолжал усач, как бы умышленно растягивая слова. — Пан-полковник слышал, конечно, фамилию Маевских?

— Да, да, слышал…

— Как же тогда пан-полковник допустил, чтобы его оборванцы, его хлопы, его голота сделали наезд на усадьбу пани Маевской? Маевские имеют сношения с королем, они водили хлеб-соль с гетманом вашим, и вдруг шайка хлопов в одну ночь сжигает усадьбу, грабит владельцев, и если б не прибытие уланского разъезда, то разбойники, наверно, не пощадили бы и самую жизнь ясновельможной пани и её семейства. Эти душегубы, идя на виселицу, называли себя «палиивцами». Отвечай же, старик, — я требую ответа и удовлетворения. При тебе нет твоих гультяев, и ты наш пленник. — Пан Ястржембский положил руку на эфес сабли.

— Ответа!.. Кровь за кровь! — закричало панство…

Послышался холодный лязг вынимаемой из ножен стали. Палий тоже выпрямился во весь свой богатырски рост.

— Отвечу! — произнес старый казак — Отчего не ответить!.. Ясновельможное панство требует этого. Разве какой-нибудь Семен Палий посмеет противиться воле ясновельможных панов? Он что такое?.. Голота… Хе, хе, хе!.. Да, да, такая же голота, как его бедная «жинка» — Украина.

— Нечего вздор болтать! — загремело панство, и снова раздался лязг стали.

— Помощи тебе не откуда ждать.

— Ясновельможное панство!.. Благородные рыцари!.. Сжальтесь над старцем, — шептал Палий угасающим голосом, а глаза его, потерявшие вдруг свой синеватый отлив и ставшие серыми, в это время смеялись и сверкали, как холодная сталь. Он будто тешился и издевался над врагами.

— Милость, старик! Для блага Польши и всего шляхетства твоя дрянная душонка сейчас же расстанется с высохшим телом, от которого отвернутся даже голодные псы и свиньи. — Пан Ястржембский замечательно эффектно произнес эти слова.

— Пристрелить старого волка, — предлагал седоусый шляхтич с крючковатым носом, направляя в грудь старика свой длинный пистолет.

— Повесить, чтоб другим было неповадно разбойничать, — советовал рыжий пан, украшенный широкими шрамами, перехватывавшими, как обручи, всю его физиономию.

— А по-моему, панове, надо его попытать да узнать, где он хранит золото, — предложил один из гостей.

— Огнем старого коршуна!..

— Паны хотят добыть мое золото, чтоб заплатить мне за гостеприимство? — спросил с едкой усмешкой Палий.

В эту минуту ему на плечи накинули петлю, чтобы связать по рукам и ногам.

— Годи баловать и шутить! — строго заметил ГІалий, и затем из его старческой груди вырвался клич, заставивший вздрогнуть всех окружающих. Клич этот одинаково хорошо знали и друзья, и недруги…

— Дитки, до батька, — крикнул старец.

И ясновельможным показалось, что на их глазах совершилось чудо. Они ведь были убеждены, что во дворе полковника сегодня, кроме женщин да подростков, никого нет, а тут вдруг из густого вишняка, из-за кустов малины и бузины, из орешника и жгучей крапивы, отовсюду выглядывали свирепые лица палиивской «голоты». А Грицько Кресало, умудрившийся незаметно забраться на раскидистую березу, на призыв «батька» бомбой грохнулся вниз, на дубовый стол, вогнав его массивные ножки наполовину в землю.

Обезумевшие от ужаса паны не сопротивлялись. Они хорошо знали, что и сопротивление, и мольбы будут одинаково бесцельны. Добродушного старичка-хлебосола уже перед ними, не было, — его место занял грозный Палий, суровый воин, герой народных дум и песен, воспетый странствующими бандуристами.

— Вяжите, дитки, ясновельможных парами, чтоб им веселей было, — обратился Палий к казакам. — А затем, выведите их за околицу и копайте для каждой пары могилу, — добавил недрогнувшим голосом старик, как будто речь шла о самом обыкновенном предмете. — После обеда ясновельможным гостям нужно отдохнуть, — они привыкли к покою… Живо, хлопцы!

Повторять приказ не было надобности. У панов зашевелилось волосы и застучали зубы.

Спустя час, за валом у проезжей дороги был приготовлен ряд могил. Тут же стояли приговоренные к смерти паны, окруженные казаками. Черные пасти могил казались зевами чудовищ, обитающих в недра земли. Кроме палиивских «диток», напоминающих сегодня выходцев из ада и составляющих конвой, набралось, немного и публики. Весть о вероломном нападении на старого полковника уже дошла до белоцерковцев. Собравшийся народ сдержанно, вполголоса делился впечатлениями и ощущениями.

— Как же они забрались к пану-полковнику? — допытывалась старая баба у своей соседки, чернобровой, статной белоцерковки.

Та, видно, за словом в карман не привыкла лазить. Она так живо и увлекательно нарисовала фантастическую картину появления ляхов через трубу, что слушатели даже рты разинули.

— Что, их живых будут закапывать, или сначала прибьют? — совершенно спокойно осведомился свинопас, покинувшей свое стадо и явившийся в качестве зрителя.

— Известно, живых! — раздался звонкий голосок «цокотухи».

— А почему же известно? — не унимался свинопас.

— А потому…

— Да почему?

— Потому, что ты такой же дурень, как твой рыжий кабан, и ничего не понимаешь, — отрезала всезнайка.

— Ты уж у нас ученая…

— А, ну да! Вот увидишь своими глазами.