Семья (не) на один год - Мария Сергеевна Коваленко

все же солгал Лере, когда сказал, что разучился заботиться. Все эти ужины в ресторанах, неспешная близость в домашней постели, традиционные поцелуи на прощание — это была не забота. Все получалось само собой. Без ломки. Без страха сделать что-то не так.

С Алиной и другими женщинами я ни на миг не задумывался, как лучше поступить. Брал. Отдавал. Иногда в удовольствие. Иногда так... сбросить пар и забыться.

С Лерой все эти алгоритмы и правила не работали. Я знал, что стану для нее первым. Понимал, что нужно беречь ее. Но даже близко не представлял как!

Руки, словно живущие своей жизнью, сминали молодое тело. Иногда слишком резко. Иногда грубо. Инстинкты требовали: «Взять! Скорее!» Мозг отключился еще тогда, когда Лера избавилась от свитера.

Глянул на нее — и меня буквально вынесло. Как хоккеиста через бортик.

Еще секунду назад был здесь. Соображал. Говорил какие-то слова... Скорее всего, очередную чушь, в которую уже и сам не верил. А сейчас ничего не осталось. Только желание. Яркое настолько, что я с трудом мог рассмотреть ступеньки перед собой. Еле ногами передвигал.

Как тут было сдерживаться?

Как заботиться?

Слова эти помнил. Забыл значение.

А Лера ни капли не помогала лечить амнезию. Убивала она меня своими поцелуями и жадными руками. Душу вытягивала спешкой, напором, гибким телом, которое хотелось трогать, рассматривать, пробовать...

Куда только делась скромница в серых платьях и строгих костюмах?

Хотелось орать: «Верните ее!»

В жизни не подумал бы, что в тридцать два я смогу так загибаться от желания. Скажи кто, что можно хотеть до воя, рвущегося из глотки, — не поверил бы.

Ничего ведь нового! Та же физика, механика. Те же дозы гормонов. И анатомия.

Всё знал. Многое пробовал. Ни с кем ни в чем себя не ограничивал. Да никто и не отказывал. А тут... несло, будто кто-то переключил тумблер ощущений на максимум или вообще выдрал этот датчик с мясом.

Обострилось все.

Ослепило.

Закоротило.

Я помнил только одно слово: «Осторожно». С ним в голове, как в древней магнитоле на повторе, и умирал.

Осторожно укладывал на кровать свое искушение.

Осторожно изучал. Губами, подушечками пальцев. Всю. Заламывая руки, чтобы не мешала. Шикая на дурочку, чтобы не спешила.

Готовил.

Заставлял стонать.

Без остановки. Наплевав на себя. Поцелуями ловил всхлипы и стирал слезы. Не позволял закрыться или сдержаться. Шизел от удивления в заплаканных глазах.

Никогда ничего красивее не видел! Слезы на ресницах. Смесь восторга и непонимания во взгляде. И губы. Пухлые, нежные. Раскрытые буквой «о», словно бутон.

Тормоза от их вида отказывали напрочь. Воля, контроль — все летело псу под хвост.

Оставалось лишь проклятое «осторожно». И движения. Уже для двоих. Древние, простые, правильные.

Медленно. До сведенных от напряжения плеч и женских ладоней, впивающихся в лопатки.

Резко. До выгнутой в дугу спины и короткого крика.

От него меня самого будто на куски разорвало. Ни двигаться, ни думать не мог. Ждал, пока Лера разрешит. Смотрел на нее, свою сладкую, смелую, нереальную. Ласкал, стараясь хоть как-то снять боль. И целовал.

Сминал соленые губы. Глотал ее всхлипы. Чувствовал, как тонкие пальцы скользят по плечам. Будто успокаивая! Словно это мне сейчас плохо. Словно это для меня первый раз.

Шептал на ухо все то, что давно нужно было сказать. И не так... а в ресторане или на том же катере.

Что она совершенная.

Что таких не бывает.

Что я схожу от нее с ума. И не знаю, какими подвигами заслужил такое счастье.

Говорил и целовал. Без остановки. Не знаю, сколько времени.

Гладил и умирал. Неспешно. Как настоящий мазохист.

Чувствовал, как Лера расслабляется, как сама начинает подаваться ко мне. Проклинал себя за то, что впервые забыл о защите. И сходил с ума от ощущений, которых никогда еще не испытывал.

Механика, физика — все сломалось. Их будто отменили за ненадобностью.

Техника, опыт — на них тоже поставили крест и сдали в утиль.

Были лишь глаза, которые смотрели прямо в душу. Молодое гибкое тело, совпадающее с моим всеми углами так, словно создавалось всевышним на заказ — специально под меня.

И губы.

Они то целовали. То хватали воздух. То смеялись... в финале. Со слезами. С радостью, от которой с плеч камни падали.

— Я не думала, что это может быть... так, — призналась Лера потом, когда мы без сил лежали на кровати и заново учились дышать.

— Кошмарно?

Я притянул ее к своему боку и голову положил на плечо.

— Потрясающе!

Серые глаза посмотрели на меня с возмущением, как священник на богохульника.

— Это ты потрясающая. — Уголки моих губ сами разъехались в стороны.

— Я простая, но... знаешь, кажется, с тобой я лучше... — Лера рассмеялась. — С крыльями.

— Моя красивая яркая птица.

Невозможно было удержаться и не ущипнуть ее за ягодицу.

— Скорее бабочка. Не слишком умная, но счастливая.

— Точно счастливая?

Я запихнул поглубже в подсознание вопрос о том, жалеет она или нет. И заставил Леру посмотреть в глаза.

— Самая-самая счастливая. — Жена настойчиво потянула одеяло вниз. — А еще у меня есть три дня... И столько всего хочется успеть!

— Сейчас?!

При мысли о еще одном осторожном раунде с педалью тормоза, вдавленной в пол, и сорванным стоп-краном, возле виска в фантазии возник пистолет.

— Я читала, что некоторые мужчины умеют восстанавливаться очень быстро.

Нахалка даже не покраснела.

— Так получилось. Само... — Я нервно сглотнул.

— Рада, что мне достался такой темпераментный муж. — Лера показала кончик языка. Совсем бесстрашная! И спрыгнула с кровати. — Но сейчас я хочу в душ и кушать. — Она стыдливо