Суринам - Олег Радзинский

«Снится», — была первая мысль. Потом Илья понял, что нет, он проснулся и Кассовский настоящий. Илья обрадовался, что кончилась неизвестность и теперь Кассовский объяснит ему, что произошло. Продолжает происходить.

Будет происходить.

Он сел в гамаке, и осторожность, зэковская закалка, окатила его холодным внутри: не показывать радости, подумал Илья. Он ведь этого и добивался, чтобы я его ждал, был рад видеть. Играли мы в эти игры.

Илья встал. Кассовский поднял голову и улыбнулся. Илья посмотрел в ответ без улыбки.

Вдруг он ощутил, как что-то струится у него по ногам. Илья поглядел: он стоял голый, как лёг, и красная лента развивалась внизу, завязанная большим бантом там, где он её завязал. Илья представил, как он выглядит со стороны, и рассмеялся. Кассовский тоже рассмеялся.

— Держите. — Он бросил Илье его шорты. — Я позволил себе зайти в вашу комнату и принести их сюда на случай, если вы захотите одеться. Впрочем, в этом нет необходимости: меня ваш вид совершенно не смущает. Если хотите, можете оставаться как есть.

Илья не хотел. Он натянул шорты прямо на ленту, и потом пришлось их снова расстёгивать, чтобы её развязать. Илья подошёл поближе к Кассовскому и сел в низкое кресло, что так любила Кэролайн. Было удобно.

Кассовский положил книгу на пол. Он поднял сетчатый купол, закрывавший поднос на узком ратановом столике, и предложил Илье сыр, фрукты и крекеры. Затем он встал и принёс бутылку белого вина из маленького холодильника в углу. Илья отметил, что на подносе уже стоят два бокала.

Кассовский налил вино и протянул Илье его бокал. Илья отрицательно покачал головой: он был не намерен есть и пить с Кассовским, пока тот не начнёт объясняться по сути. Илья решил вести себя по тюремным правилам: если ешь с человеком, то принимаешь его и всё, что он делает. По-тюремному это называлась «семейка». Ешь с блатными — значит, должен жить как блатной. Ешь с «ссучившимися» — значит, место тебе в сучьем бараке. Илья решил перемолчать Кассовского и не спрашивать ничего про Рутгелтов, пока тот сам о них не заговорит. А там поглядим, кому какой фарт.

Кассовский, ничего не сказав, поставил бокал Ильи на столик и взял свой. Он сделал маленький глоток и взял с большой квадратной тарелки виноград. «Странно, — подумал Илья, — откуда у него виноград?» В холодильнике на кухне винограда не было, это Илья помнил точно. Да и вообще, виноград в Суринаме не рос.

Они продолжали молчать, но как ни странно, это было не тягостно, не тяжело. Молчание неожиданно получилось лёгким, как игра. Кассовский сумел сделать его таким, понял Илья. Кассовский наполнил молчание улыбками и сделал его общим, а не молчанием одного Ильи. Молчание теперь связывало их, соединяло; это было молчание близких людей, которым даже не надо говорить: и так всё понятно. Внутри этого молчания было удобно.

Илья закрыл глаза, чтобы показать: он больше не участвует в этом молчании. Сквозь паутинки ресниц он видел, что Кассовский взял с пола книгу и принялся снова читать. У него было занятие, которое могло продолжаться бесконечно, а у Ильи не было. Кассовский его переиграл.

Можно было не притворяться; Илья открыл глаза и прочёл название книги: «Шаманизм», Мерсиа Элиаде. По-английски. Илья заметил, что на полу рядом с креслом лежат ещё две книжки, но не было видно — какие. Он обдумал ситуацию и решил атаковать. Может быть, это выведет Кассовского из равновесия и он скажет Илье что-нибудь важное.

— Готовитесь к очередному ритуалу с Ам Баке? — спросил Илья. — Изучаете теорию перед тем, как заманить и напугать следующего гостя?

Кассовский отложил книгу. Он посмотрел на Илью каким-то тяжёлым, мутным взглядом, который Илье не понравился. В этом взгляде не было и следа той светскости и подчёркнутой вежливости, с которыми Кассовский раньше обращался с Ильёй. Это был плохой взгляд, от которого хотелось отвести глаза. И вообще побыстрее уйти.

— Вы действительно считаете, что вас специально пугали? — спросил Кассовский. — Правда так думаете?

Илья кивнул. Внутри он не был до конца в этом уверен, но решил не сдаваться. Он хотел разозлить Кассовского. Но он не хотел, чтобы тот на него так больше смотрел.

— Вы знаете, весь этот бред про оборотней, про живущий во мне дух какой-то малой богини… Можно было придумать что-то поинтереснее. Посложнее. Поубедительнее.

Кассовский смотрел на Илью без улыбки. Его взгляд очистился и стал ясным, без тяжести и давящего страха, которые хлынули на Илью несколько минут назад. Взгляд стал ясным, но не таким лёгким, как раньше.

— Илья. — Кассовский замолчал. — Вы хоть представляете, кто такие оборотни на самом деле? — спросил Кассовский. — Вы же читали Тору? Помните, как начинается глава «Ной» в Книге Бытия? Сразу после главы «Берешит»?

Этого Илья не ожидал: при чём тут Тора? И при чём тут Книга Бытия? Он не знал, что сказать.

— Я вам напомню. — Кассовский сидел прямо, чуть подавшись вперёд. Свет от лампы падал ему на лицо и ложился жёлтой широкой полосой посреди открытого лба. Он цитировал на память: — «И увидели сыны Господни, что дочери человеческие хороши собой, и стали брать их в жёны. И их дети стали великими людьми». Понимаете?

— Нет. — Илья был совершенно потерян. — При чём тут оборотни?

Кассовский откинулся назад и закрыл глаза.

Они помолчали. Илья подумал и взял свой бокал. Вино было лёгким и хорошо утоляло ночную жажду.

— Вы думаете, про какого бога здесь говорится? — спросил старик, не открывая глаз. — Вы, может быть, думаете, что про бога Библии, про Творца? Про Демиурга?

— А про какого же? — удивился Илья. — Их что, было несколько?

Кассовский рассмеялся. Он продолжал сидеть с закрытыми глазами, чуть покачиваясь в кресле, как молятся евреи. Затем Кассовский открыл глаза и посмотрел на Илью.

— Возьмите сыр, — посоветовал Кассовский. — Хорошо с вином.

Илья кивнул: больше не было смысла сопротивляться.

— Слушайте, — Кассовский подался к Илье, — здесь одно из тех мест в Писании, где говорится не про бога Библии, Демиурга. Здесь говорится про истинного бога — Бога Света. Прабога..

Илья кивнул. Он начинал понимать, куда Кассовский его ведёт.

— Бог Света, Прабог, которого наш друг Ам Баке зовёт Гаан Гаду — Большой Бог, не был Богом-Творцом, — сказал Кассовский. — Он был богом энергии и существовал в космосе, Плероме, в окружении малых богов.

— Куманти? — перебил Илья. Кассовский был прав: с сыром вино приобретало другой вкус.

— Их называют по-разному: греки звали их «архоны», древние евреи «нефилим», а в Уатта-Водун их называют «Куманти». Иногда их называют «ангелы».

Кассовский замолчал. У него была странная манера делать паузы там, где люди слушают внимательнее всего. Илья уже понял, что Кассовский излагает гностическую концепцию возникновения мира, но при чём тут оборотни? Он решительно ничего не помнил про оборотней в гносисе.

— Я знаю, — сказал Илья. — В Плероме — космическом вакууме — всё было энергией, материи же не было вообще. Там также были пнеумы, наши исконные сущности, наш дух. Пнеумы, как и всё вокруг, были чистой энергией. Они были всегда.

— Именно, — согласился Кассовский; он был рад, что Илья знаком с гносисом. — Всегда. Просто искорки света, часть космоса. Часть самого Прабога. Но когда Демиург, Творец, создал материальный мир, он предложил пнеумам материю, плоть, — продолжал Кассовский. — Он, Создатель, ложный бог, предложил им выбор: остаться искорками света в Плероме или обрести новое существование в материальном мире. Стать людьми. Испытать новое. Понимаете? Просто испытать новое. Об этом и есть библейская история об изгнании из рая, из Плеромы. Он — Творец — их обманул. Или сам не знал, что случится.

— А что случилось? — спросил Илья.

Кассовский отпил вина. Помолчал.

— Многие согласились, соблазнённые новыми ощущениями, которые дают временность и смертность. Расплатой за это была утрата знания о том, кто они на самом деле. Чем больше пнеум выбирали материю, тем больше увеличивалась плотность мира, и постепенно пнеумы перестали помнить, кто они. Мы забыли, кто мы. И откуда.

Он снова сделал паузу. Илья уже привык к его манере говорить. Мотыльки обжигались о лампу, но продолжали лететь на свет.

— Энергия — лёгкая, — каким-то пустым, потерянным голосом сказал Кассовский. — Понимаете, лёгкая. А материя очень тяжёлая. Очень плотная.

— Ну и что? — спросил Илья. Он потерял нить рассуждений Кассовского, но чувствовал, что объяснение близко. Он огляделся, не появился ли мастиф; того нигде не было.

— А то, — сказал старик, — что в начале времён, пока материальный мир был ещё не так плотен, архоны — малые боги, ангелы — могли спускаться к нам и общаться с людьми, включая секс. То есть не секс в материальном, плотском понимании, а энергетическое оплодотворение. Вот отсюда и память о том, как боги стали брать в жёны дочерей человеческих. Помните античные мифы? Все герои — дети богов. Как и в Торе. Вот это о чём. Помните непорочное зачатие? Вот это о чём.