Основы истинной науки -II - И Калышева

Для того, кто освободился от веры в реальность ощущений, материи, пространственных отношений и своей личности, признав и уяснив себе их феноменальность, для того мир является в новом, особенном освещении. Такой человек похож на того, кто, имея перед своими глазами двумерный образ, отражённый в зеркале, знает при этом, что этот образ есть отражение трёхмерных процессов и объектов, и потому сохраняет верное понимание того, что происходит в зеркале. Он, например, не удивится, если какой-нибудь предмет исчезнет в отражённом образе, будучи заслонён другим предметом, или выступив из пределов пространства, отражённого в зеркале, и потом опять появится, потому что ведь он знает, что перед ним только двумерный образ вещей, находящихся в пространстве трёх измерений; он многое сочтёт вполне естественным, чего другой, принимающий отражение в зеркале за нечто реальное и не имеющий никакого представления о третьем измерении, не поймёт совершенно. Если бы это был современный тупой натуралист, то он может быть и совсем бы стал отрицать неудобное для него явление. Подобно тому, как мы через зеркало не можем ощутить, тепло ли в комнате или холодно, или хороший в ней воздух, так существует множество вещей и состояний сверхчувственного мира, недоступных для нашей познавательной способности». (Индивидуализм, стр. 280, 281).

Но, рядом с подобными мировоззрениями на природу познавательных способностей человека, мы видим, что все наши положительные науки смотрят на вещество, как будто они познали его самого, так, как в действительности оно есть, или, как выражается Кант: «вещество в самом себе», - и ни о каком представлении и речи быть не может в их учении. Позитивисты принимают, что вещество именно такое, какое оно им кажется, каким они его видят и каким они его ощущают.

Обратимся к ним и спросим: Что такое вещество? Каково его строение? Что такое масса? Что такое сила? - И сейчас же мы нападём на самые разнообразные, взаимно противоречащие взгляды.

Многие учёные объявляют невозможным существование в материи таких сил, как непосредственное притяжение луны землёй на расстоянии, и считают необходимым объяснять эти явления комбинациями толчков междупланетной среды и т.п. «В настоящее время, - говорит Хвольсон, - ни один мыслящий физик не признаёт такого действия одного тела на другое. Всякий понимает, что приближение тел друг к другу должно иметь какую-нибудь внешнюю причину, которая словом „притяжение“ не объясняется». Однако, эти действия признавались и признаются такими физиками, которых никак нельзя назвать немыслящими, и не только физиками недавнего прошлого, ещё почти вчера жившими - каковы: Ампер, Коши, Френель и др., но и современными - Вильгельмом Вебером, Цёльнером, Гельмгольцем, Гирном и др.; последний называет объяснение тяготения посредством движений non-sens absolu (абсолютной нелепостью). По словам одного учёного выходит, что такой исследователь, как Гирн, оказывается немыслящим, а по словам последнего - первый проповедует абсолютную бессмыслицу! Но каково мнение самого Гирна? - Для всех сил, кроме разве тяготения и упругости, он допускает существование какой-то особой, подвижной, но не материальной субстанции, благодаря которой (но не её движениям) материальные атомы испытывают те или другие перемены; она-то и составляет силу электричества, света, теплоты и магнетизма. «Гирн, блестящим работам которого по теплоте справедливо отдаёт уважение весь учёный мир, - говорит Секки, - придумывает для сил какие-то особые сущности, не то духовные, не то материальные, или, лучше сказать, нечто такое, что трудно и даже невозможно себе уяснить. Нельзя не пожалеть, что столь искусный исследователь вводит в науку подобные туманности». Такое же разногласие мы встречаем в вопросе о строении материи. По одним теориям, она считается сплошной и непрерывной, по другим же - атомистичной, причём и те, и другие подразделяются ещё дальше. Так, теории сплошной материи далеко не одинаково объясняют разнообразие тел: Томсон предполагает для этой цели существование в материи неразрушимых и несливающихся между собою вихревых колец (вроде колец табачного дыма); Делингсгаузен же допускает в ней стоячие волны (вроде тех, которые возникают при колебаниях струны не как целого, а разделившейся на отдельно колеблющиеся части) и т. д. Столь же разнообразны и признаваемые ныне атомистические теории. Одни допускают протяженные атомы, которые не имеют никаких сил. Другие сверх протяжённого вещества допускают в них и силы. Третьи, напротив, отрицают в атомах протяжённость и считают их только пунктами, из которых исходят действующие на расстоянии силы. Четвёртые считают атомы постоянно однообразно изменяющимися скоплениями материи и т.д. То же самое разногласие повторяется и в понимании массы. Одни её считают каким-то присущим материи сопротивлением переменам состояний, и ставят её в связь с инерцией и даже непроницаемостью. Другие рассматривают её как показатель количества материи, понимая под словом количество объём последней. Третьи утверждают, что масса не имеет ни малейшей связи с протяжением. Четвёртые предлагают ограничиться только пониманием массы, как коэффициента, соопределяющего вместе с величиной действующей силы скорость тела и т.д.» (А. Введенский. Опыт построения теории материи, стр. V, VI).

Разбирая весь этот хаос мнений, можно вывести лишь одно заключение, что, несмотря на поражающее количество труда, потраченного на изучение и на исследование этого вопроса, его, оказывается, слишком недостаточно для того, чтобы вывести какое-либо правильное и однообразное заключение.

Мы встречаем целые горы сведений и фактов и самые разнообразные толкования их, но рядом с этим столько же, если не больше, вполне основательных возражений и опровержений, доказывающих, что вопрос этот пока ещё совершенно не охватывается научным пониманием.

Анализируя научные объяснения некоторых явлений, мы частенько заметим, что они не согласны, а в известных случаях прямо затемняют, или даже противоречат учениям других явлений, по природе своей схожих с ними; а между прочим учения эти приняты наукой, иногда уже сотни лет тому назад, и считаются бесспорными данностями науки.

Явления, сопровождающие материю, так разнообразны, и их так много, - они обнимают большую часть всех человеческий знаний; а между прочим нет до сих пор ни одной теории, охватывающей хотя бы гипотетично всё это учение, - такой, из которой мы бы могли заимствовать правильный взгляд на природу вещества.

Все учения, в большинстве случаев, ограничиваются одними разъяснениями фактов и явлений, сгруппированных в тесных, но многочисленных, научных рубриках; собственно же говоря, учения о сущности самой материи мы совершенно не встречаем. Материя изучается единственно со стороны её проявлений.

Один из самых даровитых и учёных физиков, А. Секки, разбирая результаты всех этих трудов, сравнивает каждое тело со зданием библиотеки: «наполненной книгами разных форматов, напечатанными чрезвычайно различными шрифтами и трактующими о самых разнообразных предметах, причём буквы шрифтов составлены из бесконечной сети до того мелких точек, что самые сильные микроскопы едва лишь позволяют их различать».

«Современная наука, - говорит он, - не посягает на чтение этих книг, она до сих пор стремится лишь отличать один том от другого; тем менее она претендует на разбор слов и шрифтов и долго ещё не надеется достигнуть до разделения точек, из которых составлены эти последние». Скоро ли она дойдёт до изучения смысла, заключающегося в этих книгах?

Он вполне прав. В таких запутанных дебрях дремучего леса разных противоречивых представлений и систем разного рода очень трудно найти кратчайший путь.

В настоящее время мы находимся в совершенно таком же положении: мы хотим указать на некоторые уклонения от истинного смысла науки, но, не находя стройной, оконченной и общепринятой системы, указывающей прямо на строение материи, чтобы быть более последовательными в изложении нашей мысли, мы видим себя принуждёнными подробно остановиться на этом предмете и разобрать его так, чтобы вся наша мысль представилась читателю цельной, ясной и стройной системой.

Попробуем в кратких чертах проследить некоторые главные основания современного учения о материи.

Непризнание наукой эфира.

Сперва верили в сплошность материи, т.е. признавали, что материя состоит из мелких частиц, крепко сплочённых между собой. Но это мнение было оставлено после того, как удалось доказать скважность и проницаемость её; ибо соответствующий опыт и постепенно улучшавшиеся микроскопы стали ясно показывать, что материя не есть сплошная масса, что она имеет в себе пустые и ничем не заполненные пространства между своими плотными частицами.

Это обстоятельство позволило Ньютону объяснить все тепловые явления в телах существованием некоторого рода невесомой жидкости (флюида), заполняющей будто бы пространство между частицами материи, которую он назвал теплородом, а самую свою систему «теорией истечения».