Когда риск - это жизнь! - Карло Маури

Вечером мы возвращаемся в лагерь. Встречаю там женщин и малышей, которых уже видел утром, когда те с деревянными мисками выходили собирать семена сухой травы. Сейчас они заняты выпечкой хлеба. Раздробив семена двумя камнями, женщины кладут на тлеющие угли костра мышей, а вместе с ними и тесто, сделанное без всяких дрожжей, без соли; тесто не имеет никакого вкуса, оно пахнет золой и песком, благодаря которым в организм пинтуби попадают и минералы. Я же, укрывшись в своей палатке, питаюсь совершенно другими продуктами: консервированными, стерилизованными, вкусными. Но если бы я родился и вырос среди этих людей и был бы одним из них, то преспокойно жевал бы червей, змей, коренья, отдающий золой хлеб из семян и получил бы тот же результат — не умер бы с голоду.

После многодневных исканий я нашел бумеранг. Выхожу на охоту вместе с пинтуби, которые шагают медленно, неторопливо, и разглядываю их оружие: копья и разнообразные бумеранги. Посчастливится ли мне увидеть их в действии?

Прошагав полдня и порядком измучившись, наконец-то своими собственными глазами наблюдаю, как пользуются бумерангом в действительности. У себя дома в Италии я, помнится, невесть что воображал об этом оружии. Постигло ли меня разочарование? В какой-то мере да. Мне демонстрируют разнообразные типы бумерангов, но среди них только один, улетая, возвращается: легкий, словно игрушка, он годится, вероятно, лишь для охоты на птиц. Его запускают; бумеранг описывает круг в сотню метров и падает у ног метнувшего его охотника. Прочие бумеранги имеют более внушительный вид. Они тяжелее и острее. Ими пользуются для охоты на крупных животных. Благодаря своей форме дуги они стремительно вращаются в полете и набирают такую скорость, что могут снести голову человеку или же срезать на приличном расстоянии достаточно большое растение. С аэродинамической точки зрения бумеранг представляет собой совершенное оружие. Эти люди интуитивно пришли к результату, для достижения которого другим потребовались бы годы расчетов и исследований.

Мое путешествие по Австралии завершается возле Айерз-Рок, высящегося, словно монумент, посреди белесой пустыни Центральной Австралии. Это — наиболее странное геологическое образование континента: красная, обточенная ветром скала, которая под воздействием солнечных лучей то и дело меняет свою окраску. Ни один экспонат мира не продемонстрирует вам с такой достоверностью и в таком обнаженном виде историю Земли. Пещеры этой скалы, ее морщины наглядно свидетельствуют о течении времени.

Сегодня скала носит имя ее белого первооткрывателя, но для аборигенов она по-прежнему остается Уруру, что означает «храм». Я ходил вокруг нее и забирался в пещеры, где аборигены устраивали свои ритуалы. В каждой — алтарь. Есть пещера плодородия, пещера посвящения, пещера созерцания — с простыми, но выразительными наскальными рисунками.

По отвесным красным стенам поднимаюсь на Айерз-Рок. Добравшись до вершины, сажусь поглядеть на пустыню, которая теряется за горизонтом.

Вместе с сотнями окружающих меня туристов ожидаю заката. Мы приехали сюда полюбоваться Айерз-Рок — уже не храмом, а памятником природы, который охраняется законом о национальных парках и за посещение которого нужно платить деньги.

И вдруг все замолкают: Айерз-Рок, Уруру, будто огнем освещенная последними лучами солнца, превращается в то самое Нечто, становится той самой Силой, которой обладает лишь природа и перед лицом которой всякий человек подобен другому во всем, как и в смерти.

В этот самый момент я ощущаю, как наполняется и делается осязаемым «пространство времени», связав меня со всеми людьми, ушедшими и нынешними. Я — счастливый человек. Людям, сгрудившимся в городах, не хватает таких мгновений, ибо только они, думаю, в состоянии помочь нам распознать друг друга.

В церкви моего городка, в той ее части, что предназначена для мужчин, есть большая фреска. На ней изображено мученичество моего земляка, священника Джованни Мадзуккони, которого в 1855 году зарубили топором «дикари» Новой Гвинеи. Фреска рисует весьма драматичную картину: несчастный миссионер с бледным, исхудавшим лицом (он возведен в ранг святых за одно то, что явился в плен безоружным) окружен толпой темнокожих со зверскими лицами и страшными мускулистыми телами, заносящих над ним свои топоры.

Сколько часов простоял я в церкви, отвлекшись от службы, очарованный этим изображением! Детская фантазия немедленно делала меня участником всего происходящего на картине, и я, как настоящий герой, спасал падре Джованни от этих страшных рож, убеждая «дикарей» не убивать его. «Убейте лучше меня, тем более что я все равно убегу от вас! Неужели вы не видите, какое святое лицо у этого доброго человека?» Всякий раз меня неизменно драли за уши, возвращая к мессе.

Эта фреска и породила во мне желание ближе познакомиться с Новой Гвинеей.

На реактивном самолете летим из Сиднея в Порт-Морсби, столицу земли Папуа в Новой Гвинее, чтобы отсюда на стареньком «Дугласе» вылететь затем в глубь территории. Вокруг нас и под нами (вместе со мной по-прежнему Адальберто) покрытая сплошными холмами местность. Летим среди тумана и облаков. Чтобы не сбиться с курса, самолет идет прямо над долиной, едва не задевая за лесистые горы, превышающие 4000 метров.

После нескольких заходов «Дугласу» удается наконец отыскать прогалину в облаках и приземлиться в Гороке, расположенном на высоте 2000 метров над уровнем моря. Здесь я арендую другой, небольшой самолет, чтобы лететь в горы Чимбу, где ждет меня один итальянский миссионер, мой гид на Чимбу. После захватывающего дух полета над долинами, склоны которых круто нависли над лентами рек, среди плотных экваториальных облаков мы приземляемся в Эйр-Стрип, в аэропорту Онколаи.

Мы находимся на высоте свыше 2000 метров. Свежий воздух пронизан жгучими лучами солнца. Все покрыто зеленым ковром растительности, повсюду цветы. Наш маленький самолет улетает, и мы

остаемся одни. Во всяком случае, других белых здесь не видно. Несколько часов ожидаем прибытия итальянского миссионера. Тем временем вокруг нас, сделавшихся объектом повышенного внимания, собираются люди чимбу. Они трогают мои светлые гладкие волосы, так непохожие на их — черные и курчавые. Один из чимбу перекрасился в блондина и распрямил волосы, чтобы выглядеть как белый. Кто-то надел галстук прямо на голое тело, без всякой рубашки, как отличительный признак культурного человека.

У каждого мужчины за поясом топорик, и выглядят они точно так же, как на фреске в моей церкви в Лекко, — отнюдь не миролюбиво. Они пытливо разглядывают нас, силясь узнать наши намерения. Такие моменты наиболее благоприятны для установления отношений. С помощью языка это сделать невозможно, зато мои «невооруженные» глаза явно говорят, что перед ними друг. Мне приходилось сталкиваться с многими «примитивными» воинственными народностями, и я убедился, что не существует человека (за исключением, наверное, сумасшедших), который, глядя в глаза другому, не разгадал бы его намерений. То есть чем народ проще, тем более он доверяет этому средству и тем лучше знает, что глаза суть зеркало совести.