Заклятие слов - Биргер Алексей Борисович

– Это как дважды два... Но вы не волнуйтесь. Я сейчас велю, чтобы за этим делом приследили и чтобы вам больше не было никакого беспокойства.

– Буду благодарен, – сказал я.

– Если что, обращайтесь, – сказал он.

Несколько успокоившись, я подсел наконец к ноутбуку и снова шевельнул “мышь”. Экран засветился.

Я хотел поглядеть, смогу ли хоть приблизительно установить, по каким файлам путешествовали незваные гости и что они могли почерпнуть.

Ярлык файла “Голос” на рабочем столе был не белого, а синего цвета, сообщил мне Колька. Это значит, что этот файл открывали последним – и удрали в спешке, едва успев его закрыть.

Сперва я пожал плечами. В этом файле сидела незаконченная повесть, нормальная детективная повесть, так что побывавшие у меня, кто бы они ни были, могли убедиться, что я и вправду тот, за кого себя выдаю: человек, зарабатывающий на жизнь литературным трудом.

И лишь потом до меня дошло…

Когда я понял, в какой файл они сунулись, у меня челюсть отвисла.

Да, что называется, “нарочно не придумаешь”.

Готовое начало повести было написано у меня в форме доклада офицера ФСБ своему начальству о подготовке и проведении “особой операции”.

И, более того – я схватился за голову – действие начиналось вокруг «разборок» из-за незаконной приватизации крупного завода. Не очень мучаясь, какое название придумать заводу, я взял и дал ему одно из самых расхожих названий, по всей стране встречающихся – «Серп и Молот»!!

Завод, который хочет заграбастать Огульных – и из-за которого у него большие неприятности, потому что он «кому-то крупному из Москвы дорогу перешел».

Любой бандит, влезший в этот файл, почти наверняка принял бы “доклад” за настоящий.

И выводы он бы сделал… Да, соответственные.

А вот это Огульных стопроцентно отнес бы на собственный счет:

«Что касается фигуранта А, то его участие в попытках получить контрольный пакет акций завода «Серп и Молот» больших опасений вызывать не должно, так как к фигуранту А всегда можно применить вариант ГФ-34-45Б, со всеми вытекающими отсюда последствиями...»

Конечно, если они заглянули в другие файлы, то могли догадаться, что и это – литературный прием.

Но скорее – нет. Нет… Не догадались, если заглянули.

При том, как устроено их сознание, они только одно могли вообразить: приехал “исполнитель” высшего класса, на досуге пишущий книжки: душа у него, вишь, тонкая, хочется ему отдохнуть иногда от грубой работы, сочиняя нечто красивое или увлекательное.

Коли так, то от библиотеки они отпрыгнут как ошпаренные и больше никогда не подумают претендовать на здание. Бурдюкову и вмешиваться не придется.

Что ж, надо подождать совсем немного, уже завтра многое станет ясно.

М-да… Кто же это сказал, “никогда не надо возвращаться туда, где тебе было хорошо”? Вот я вернулся – и такие истории вокруг меня закручиваются, что только держись.

Чтобы отвлечься, я открыл папку с незаконченными переводами из Йейтса и стал их проглядывать, надеясь, что глаз зацепится за какую-то шероховатость, неточность, из таких, которые легко поправить, а там уж работа пойдет. Никак мне не давались нежная и теплая “Молитва за сына” и обаятельное посвящение коту Минналушу.

Луны ближайший родич под

Луной волчкообразной,

Ходил кругами черный кот,

На диск уставясь ясный…

Но работа не двигалась, и я сдался. Когда Татьяна постучала в дверь номера, чтобы забрать меня на ужин, я сидел в кресле, вытянув ноги, и глазел в телевизор.

– Вы готовы?

– Да, конечно.

Она повела меня в соседний с гостиницей дом.

– Сегодняшний ужин, в честь вашего приезда, мы решили устроить у давнего нашего приятеля, он завкафедрой истории в нашем университете, профессор, доктор наук и так далее. Огнивцев Дмитрий Владимирович. Но это все неважно. В смысле, все его чины и звания не важны. Главное, что человек он очень хороший. А в практическом смысле, живет рядом с гостиницей, и квартира у него большая. Можно хорошо вас принять, и все вместятся…

– Все?.. – я остановился на секунду.

– Довольно много народу собирается, всем интересно вас увидеть. Но вы не волнуйтесь, мы вас оградим от нудных “высоких” разговоров, если что. А вообще, народ у нас занятный.

– Да, конечно… Кстати, первым, кто поспешил со мной повидаться, был Бурдюков.

– Ах, вот как? – мне показалось, она слегка улыбнулась.

– Я не знал, что у вас такие неприятности. Почему вы не хотите принять его помощь?

– Потому что в этом нет необходимости. Я приняла свои меры, и все будет хорошо.

– Я вхожу в число “ваших мер”? – спросил я напрямую.

Она немного подумала, прежде чем ответить.

– Нет, не входите.

– Бурдюков говорил со мной и о…

– Знаю, – перебила она меня.

– Так что мне ему ответить?

– То же самое, что я всегда ему отвечала. Пусть не выдумывает невесть что.

– Он не поверит.

– Это его дело.

– А я был прав, как видите, – сказал я. – В результате, вас в масоны записывают.

– Переживу… Кстати, напомните ему, что в классические масонские общества женщин не принимают.

– Но есть и особые ложи. Например, ложа “Золотой зари”, магистром которой был Йейтс.

– Это нечто иное. К масонству это можно отнести только условно. А вот мы и пришли.

Мы вошли в просторную квартиру, в главной комнате которой был накрыт длиннющий стол, вокруг которого вертелось немало народу. Огнивцев оказался классическим профессором: опрятный, не очень высокий, с аккуратной седой бородкой, с мягкими и дружелюбными манерами.

– Заходите, заходите, – приветствовал он меня. – Очень рад.

Потом он познакомил меня со всеми присутствующими. Я постарался запомнить, кто есть кто, но у меня это не очень получилось.

Потом был один из тех приятных вечеров, которые, когда их вспоминаешь, похожи друг на друга: с тостами, с разговорами об искусстве, с расспросами, что происходит в Москве и как я отношусь к тому или иному явлению… Кто-то произнес тост в честь города, который – как утверждал тостующий – оказался крестной колыбелью моего писательского успеха. Мол, если бы я в свое время не побывал в Квашинске и не испытал на себе его особые духовные вибрации, то, кто знает, может, и не стал бы я тем, что есть. Я ответил соответственно, ко всеобщему удовольствию.

В какой-то момент, когда все увлеклись разговорами между собой, я спросил у Татьяны:

– А своего Артура вы берете на такие вечеринки?

– Иногда. Но сегодня он решил, что лучше полетает. Его свободы я не стесняю.

– Он очень разумен, верно?

– Более чем. Иногда мне кажется, что без него у меня вся работа развалилась бы. Хотя он может и подолгу пропадать, на неделю, на две. Но я не волнуюсь.

– Да, вы здорово наладили библиотеку. И все-таки, вам тяжело.

– А кому сейчас легко? Я не жалуюсь.

– Но при Ремзине лучше было?

Она прищурилась.

– Почему вы спрашиваете?

– Хочу реконструировать для себя те годы, которые прошли между моим прошлым приездом и нынешним.

– При нем тоже бывало всякое… – уклончиво ответила она. – Хотя, конечно, да, в смысле материальной поддержки он был щедр. Для культуры выжимал все, что мог. Но что говорить, если у нас сейчас даже на сельское хозяйство…

Она вдруг запнулась.

– Да, на сельское хозяйство… – повторила она. И, мне показалось, начала уходить в себя.

– Что такое? – спросил я.

– Не обращайте внимания. Меня одна мысль зацепила. Надо ее обдумать.

Тут меня опять вовлекли в общий разговор.

Больше мы с Татьяной разговоров “на двоих” не вели.

Я вернулся в номер гостиницы в двенадцатом часу ночи, усталый и сонный. Татьяна осталась помочь помыть посуду и прибраться. Когда мы прощались, мне показалось, что она несколько взволнована и напряжена. Похоже, пришедшие ей в голову мысли так и не давали ей покоя.

Я уснул быстро, и спал крепко, пока меня не разбудил какой-то странный звук.