Двор. Книга 2 - Аркадий Львов

— Марыночка, — Иона закрутил батог над головой, — бросайте эту грязную кухню, садитесь рядом и поедем в Аркадию!

Марина ответила, что всем хочется в рай, да одно место не пускает, но сейчас не до шуток: вчера во дворе видели, как Чеперуха водил к себе домой Парфентьева, а сегодня утром заходил Дегтярь и требовал ее, Марину, в свидетели. Вместе с Дегтярем приходила дворничка, она видела в окно, что Чеперуха с Парфентьевым выпивали и ударяли по рукам, как будто договаривались насчет хабара.

— Какой хабар! — закричал Иона, Мальчик с перепугу стал перебирать ногами. — Откуда ко мне деньги.

Ладно, махнула рукой Марина, она не ОБХСС.

Вечером Иона предупредил сына: надо, чтобы на каждый гвоздик, на каждый волос от кисточки и банку краски была накладная с круглой печатью.

— А если будет с квадратной? — засмеялся Зиновий.

— Если с квадратной, — рассердился Иона, — так будут не накладные, а перекладные! Здесь нема чего шутить, шутить можешь со своей Катериной, когда электростанция выключает свет.

Зиновий покачал головой и громко вздохнул: он всегда уважал своего батю и хвастал, что батя — гордый человек, никого на свете не боится.

— Сыночек, — Иона провел пальцем в воздухе, — не лови своего папу на дохлого рачка. Если хочешь, я открою тебе один секрет: хотя Дегтярь ставит нам палки в колеса, но он старается не для своей выгоды, и лично я имею к нему уважение.

— А распускать сплетни, что Чеперуха подкупил человека из райжилотдела и платит хабар, это кому надо — себе или другим?

Иона замахал руками: он еще не знает, какая доля правды в этих словах, не говоря уже о том, что здесь может быть одна голая тактика — немножко напугать Чеперуху.

Зиновий схватился за голову, завыл, как будто от внезапной боли, а Катерина засмеялась и сказала тестю:

— Все у вас в Одессе, папа, держится на хитрости, и каждый сам себя перехитрить здоров.

— Чалдонка, — немножко повысил голос Иона, — а ну прикуси язык. Я еще поеду к вам в Сибирь и сам проверю, какие вы там хорошие, а то моя Катерина что-то слишком быстро перестроилась в этой Одессе.

Вместо недели, как планировали сначала, женщины сидели в колхозе две недели. Кроме винограда, помидоров, картошки, Оля привезла пять кило муки, но достала с большим трудом, потому что все лето, включая май, стояла жара, колос выгнало пустой, а если с зерном, потом спалило солнце. Корм для скота тоже сгорел, и крестьяне, у которых крыша под камышом, искали другую кровлю — черепицу, рубероид, толь, брезент, чтобы иметь к зиме под рукой замену. За кровлю, сказала Тося Хомицкая, можно достать сейчас все, что твоя душа пожелает, хоть ведро сливочного масла.

Товарищ Дегтярь убедительно просил прекратить досужие разговоры и болтовню, тем более, что люди ничего не смыслят в экономической науке и позволяют себе какие-то общие выводы на основании своих куцых наблюдений, которые тоже сначала надо хорошо профильтровать. Тося, когда ее Степан выступил в поддержку Дегтяря, послала обоих подальше, чтобы не морочили голову, сама пошла в Успенскую церковь помолиться Богу, нехай нас минет голод и люди перезимуют до весны, а там пойдут овощи и, даст Бог, перекрутимся.

— Степан, — категорически предупредил Иона Овсеич, — какие беседы твоя Тося ведет с Богом, это ее личное дело, но какие разговоры она ведет во дворе с людьми, это нас касается в первую очередь.

Степа приказал жене, чтобы прекратила свою агитацию, Тося ответила, что ей на это приказание плевать, но пророчества свои оставила, пока не подобрала на паперти Успенского собора черничку, которая от самого Татищева, под Саратовом, на одной милостыне добралась до Одессы. Хотя Дегтярь не приглашал, Тося, по своей инициативе, завела черничку к нему в гости и заставила повторить, что где видела.

От полной неожиданности Иона Овсеич сразу не сориентировался и вместо того, чтобы тут же выгнать обеих, вынужден был выслушать, какой, мол, повсюду неурожай, а впереди ждет голод, еще страшнее, чем в двадцать первом году.

— Слушай, монашка, — взял наконец себя в руки Иона Овсеич, — если я еще раз где-нибудь поблизости тебя встречу, пеняй на себя. Я тебя насквозь вижу, ты не от православной церкви, ты из секты и ходишь вербовать единомышленников.

Монашка не ответила ни да, ни нет, а сказала спасибо за гостеприимство, спешно собралась и пошла из комнаты. Тося догнала ее возле ворот и столкнулась лицом к лицу с Клавой Ивановной.

— О, — обрадовалась Клава Ивановна, — только этого нам не хватало! Ходишь к монашкам. Как раз только что, возле вокзала, одна кричала, что жиды навели мор на всю Россию.

— А они Христа-бога распяли, ваши евреи, — сказала черничка.

— А я сейчас вызову милиционера, — распалилась вмиг Клава Ивановна, — и разберемся в НКВД, откуда твоя фашистская морда! Тося, держи ее за руки и не отпускай.

Тося схватила черничку за руку и крепко нажала под локтем, чтобы сделалось больно, та заплакала, поклялась Богом, что больше не будет, и пусть ее отпустят на все четыре стороны из этой Одессы.

— Нет, только в одну сторону! — закричала Клава Ивановна и показала в конец, где улица своими домами упирается в крутой обрыв, который ведет к морю.

Тося плюнула черничке в лицо, назвала поганой сволочью и отпустила руку. Черничка не стала вытираться, а чуть почувствовала свободу, быстренько побежала по улице, как велели.

— Ну, — сказала Клава Ивановна, — теперь ты сама видела и слышала, кто имеет дело с Богом. Тося, я тебе говорю, как родная мать: ты ищешь там, где пустота, и ничего, кроме пустоты, не найдешь.

Тося хотела сказать про академика Филатова, которого сама видела в церкви, но передумала, потому что Клава Ивановна на все найдет ответ и объяснение, а слушать и спорить — для этого тоже надо иметь настроение.

Сентябрь весь, до последних дней, стоял теплый и даже захватил первую декаду октября. Чеперухи поднимались в шесть утра и работали в своем форпосте до восьми, потом, когда возвращались со смены, работали еще часа три-четыре до полуночи. Гришу и Мишу выносили во двор, они тихо лежали в своей лохани, и соседи просто завидовали: такие спокойные дети — редкое счастье! В отдельные вечера с моря надвигалась сырость, детей приходилось оставлять в комнате, за ними присматривала бабушка Оля, но потом Зиновий сказал, нечего попусту тратить время, пусть идет работать.

Из соседей больше всех помогала Тося. Она умела хорошо делать перетирку, и старый Чеперуха заявлял публично, что эту работу он может доверить только ей. Тося смеялась, называла Иону хитрюгой и требовала себе в ученики ни больше, ни меньше, самого Дегтяря.

— Тося, — отвечал на это хитрюга Иона, — как ты, он все равно никогда не научится.

Перетирая стену, Тося дошла до места, где десять лет назад Ефим Граник написал: МЫ РОЖДЕНЫ, ЧТОБ СКАЗКУ СДЕЛАТЬ БЫЛЬЮ! Лазоревая краска немного поблекла, но, если чуть-чуть освежить, она опять заиграет, как новая. Катерина сказала, нечего освежать, здесь не пионерский уголок и не агитпункт, но Зиновий и старый Чеперуха были за то, чтобы оставить. Тося вытирала слезы, она вспомнила, как ее Колька выступал на открытии форпоста, вроде только вчера было. Оля тоже заплакала и сказала, пусть останется на своем месте, в конце концов, никому не мешает.

Нет, стояла на своем Катерина, надо закрасить, а то курам на смех: квартира, живет семья — и вдруг лозунги на стене!

— Какие лозунги? — удивился Иона. — При чем здесь лозунги? Это же знаменитая песня, все дети знали наизусть.

— Папа, мама, — Катерина начала терять терпение, — здесь уже не форпост, и прошло столько лет. Вы понимаете: прошло столько лет! Зиновий, ты можешь им объяснить или будешь молчать, как будто отрубили язык топором!

— Боже мой, — схватилась за голову Оля, — она говорит моему сыну такие слова: отрубить язык топором! От одного этого можно лечь в могилу.

Зиновий попросил маму не устраивать сцену, а надпись велел оставить как есть.

В воскресенье пришел Дегтярь познакомиться на месте с ходом работы. В этот день немножко помогали Аня Котляр и Адя. Иона Овсеич похвалил за дружбу и взаимовыручку, пожелал успеха, сам несколько раз мазнул кистью, потом попросил старого и молодого Чеперух уделить ему минуточку внимания наедине, чтобы не мешать людям и не отвлекать.

Оля, хотя никаких оснований не было, с тревогой оглядывалась. Через пять минут Иона вернулся на рабочее место, а Зиновий с товарищем Дегтярем пошли смотреть, на всякий пожарный случай, накладные и другие оправдательные документы, ибо, как стало известно товарищу Дегтярю, из райисполкома может нагрянуть ревизия и застигнуть врасплох. Зиновий уверял, что никакого врасплох быть не может, поскольку вся канцелярия в полном ажуре, но Дегтярь на это возразил, что нарушителям и преступникам, о присутствующих не говорят, всегда представляются их дела в полном ажуре, а ревизия и ОБХСС тем не менее находят.