Державин - Олег Николаевич Михайлов

у игумена Мечетной слободы Филарета. На старца возлагалась важная миссия: отвезти в Яицкий городок одобрительное письмо коменданту Симонову, а затем остаться в толпе восставших. Державин научил его рассказать, что прислан он к Пугачеву Филаретом, схваченным и увезенным в Казань. Иову вместе с Дюпиным велено было разузнать, сколько у Пугачева под Оренбургом людей, артиллерии, пороху, снарядов и провиянту; ежели его разобьют, куда он намерен бежать; какое у него согласие с башкирцами, киргизами, калмыками и нет ли переписки с какими ни то отечеству неприятелями? Затем разведать, нельзя ли его куда заманить с малым числом людей, дабы его живого схватить можно было? Ежели его живого достать не можно, то убить. Как народ его почитает — за действительного ли покойного государя или знает, что он подлинно Пугачев? Какие действия производят ее величества манифесты и победы на толпу?..

«В случае же их, лазутчиков, неверности, — писал Державин секретной цифирью донесение Бибикову, — чтоб и в этом виде были полезны, наказал я им, что приехал в Малыковку для встречи четырех полков гусар, идущих из Астрахани… Сие велел разглашать с намерением, которого никому не открывал, чтоб в случае предприятия злодейского устремиться к Иргизу и Волге, где никаких войск не было, удержать их впадение во внутренность империи…»

Рыластый Максимов просунулся в горницу:

— Гаврило, душа моя! Тут до тебя Серебряков с Герасимовым…

— Зови, а сам нам не мешай!

За хмурым, точно невыспавшимся, рябым Серебряковым вскользнул Герасимов: мордочка лисья, умильная, глазки масляные, бородка красно-желтая.

Державин поднялся. Гвардейский рост мешал ему в низкой горнице.

— Будьте неотлучно на Иргизе и Узенях, чтоб предупреждать сообщение с Пугачевым и ловить его лазутчиков. Выставьте особых надсмотрщиков на дорогах и перевозах. В случае же ожидаемого поражения Пугачева примечайте, не появится ли он между жителями. Все понятно?

— Премного благодарны, ваше благородие! — высунулся Герасимов. — Желательно только денег на дачу подлазчикам поболе…

— Денег дал, сколь казна отпустила. — Державин еще раз оглядел своих подзираев: истинно — волк с лисою. Но все равно надежнее, чем старец Иов. Ох этот старец! Раскуси-ка его попробуй! Впрочем, и эти хороши. Предать не предадут, а карманы свои набить краденым да грабленым постараются… Нахмурившись, добавил строго: — Словом сказать, чтобы уши ваши и глаза были везде, дабы через нерадение не упустить того, чего смотреть должно. Исполнять же сие так, чтоб никаких на вас жалоб не было. Нигде ничего не брать, ибо должность ваша оказать свое усердие состоит токмо в пронырливых с ласкою поступках, и то весьма скрытных, а не явным образом.

— Да куда нам с им кого обидеть… — потупил рожу Серебряков. — Разиня растяпе в рот, не хуже, заехал… Небось, барин, ничего худого не сотворим! Чай, не первый день знакомы…

— Знаю я тебя, пролаза! — оборвал его Державин. — И еще заруби себе на носу: нигде жителей никак не стращать, но еще послаблять им их язык, дабы изведать их сокровенные мысли. Уговаривать, чтоб они ничего не боялись и оставались бы на своих местах. А ежели можно, то подавать еще искусным образом и повод, чтоб они привлекали к себе желанное нами. Поступайте так, чтобы вам, как казалось, ни до чего нет дела, в противном случае вы принудите о себе мыслить и догадываться, что вы не просто разъезжаете… Ну, с богом!..

В Малыковке Державина беспокоило многое: стоявший на Иргизе капитан Лодыгин некстати пугал народ казнями и виселицами, мог только разогнать жителей и все напортить. Прапорщик жаловался Бибикову: «Не прикажете ли ему остаться в своем доме и помолчать? А если он надобен, то, по крайней мере, сообщали бы мне, что он намерен делать». Бибиков без промедления отвечал своему любимцу: «Капитана Лодыгина не терпите. Я к нему посылаю при сем ордер, чтоб он или в доме своем остался и жил бы спокойно, или ехал бы в Казань. Ежели же он не поедет, то имеете отправить его под присмотром». Серебряков с Герасимовым донесли вскорости о том, что Пугачев, желая привлечь себе в помощь киргизцев, обнародовал манифест, обещая им за то Яицкую степь до Волги. Ожидалось, что они начнут набеги на приволжские поселения. Державин тотчас же решил отправиться в Саратов, где стояла сильная воинская команда, имея на руках письмо Бибикова о чинении ему помощи.

В исходе 773-го года в Саратов был назначен новый начальник — брат известного вельможи, деятельный, строгий и жестокий Петр Никитич Кречетников. Лейб-гвардии прапорщик намеревался попросить у него военной подмоги для ограждения Малыковки.

Ехали в Саратов верхами вдоль Волги с Андреем Карпицким, небольшим, ладным, в гусарском долмане, усы щеточкой. На льду уже повсюду показались прососы, а кое-где вода даже перепрыскивала через льдины.

Деревянный дом губернатора снаружи не охранялся. Лейб-гвардии прапорщик вошел, кинул в угол шляпу, велел о себе доложить. Его встретили в зале дородный вельможа в генеральском мундире и полковник с огромным носом и усами.

Кречетников наотрез отказался выполнить просьбу Державина:

— У нас свои страхи! Нам ли кидаться солдатами невесть зачем! Верно я говорю, комендант?

Полковник согласно закивал своим страшным, точно отлакированным, носом.

— Вот письмо его высокопревосходительства генерал-аншефа и российских орденов кавалера господина Бибикова… — начал было прапорщик.

По холеному лицу вельможи прошла тень:

— Мне Алексей Ильич не указ!

— Ах даже так! — Державин заносчиво повысил голос: — Смотрите, ваше превосходительство, как бы вам это не зачлось!

— А я вот возьму да прикажу сейчас полковнику Бошняку, — надулся до красноты вельможа, — и он за предерзостные сии речи отправит вас, прапорщик, в холодную!

— Я гвардейский офицер! — отрывисто отпарировал Державин. — И при таком намерении готов лишить вашего коменданта его пышного украшения. Но, извините, побрею его не бритвою, а шпагой! Честь имею!

Черные усищи Бошняка поползли вверх. Державин круто повернулся, сгоряча вылетел на улицу без шляпы. Карпицкий ожидал его перед губернаторским домом:

— Где пан думает остановиться?

— Поедем-ка, Андрей, назад в Малыковку! Здесь нам, видать, делать нечего!..

Страшный удар между лопаток едва не повалил его. Он обернулся, чтоб хватить обидчика кулаком, и… увидел такое знакомое и такое добродушное красное лицо.

— Петруха, черт!

Гасвицкий оглушительно захохотал:

— Гаврила! Братуха!

Они долго давили друг друга в объятиях.

— Повздорил я с вашим новым губернатором, — снова помрачнел прапорщик. — А мне позарез нужен хоть небольшой отряд…

— Да, это преизрядный задавала. И комендант не лучше, — своим добрым толстым голосом пророкотал Гасвицкий. — Я его в магистрате тут чуть не смазал… А не пойти ль тебе в контору опекунств? Начальник ее, бригадир Лодыженский, — добрый мой приятель…

Коллегия опекунства иностранных, учрежденная