Державин - Олег Николаевич Михайлов

сам болен, призвал я надежного себе приятеля дворцового крестьянина Трофима Герасимова и просил съездить в Мечетную слободу и у друзей разведать, от кого произносилися такие речи? Потому Герасимов ездил и о том проезжем человеке расспрашивал. А по приязни ему той же слободы житель Семен Филиппов сказал, что тот приезжий чело Век — вышедший из Польши раскольник Емельян Иванов сын Пугачев…

Державин прикрыл глаза. Пугачев! Схватить самого Пугачева! Переворот в жизни, ордена, деревни, чины… Слава! Он, прапорщик Державин, спаситель дворянства, он приближен ко двору и трону. Но нет! Слишком смело, слишком несбыточно…

— Прибыл он на Иргиз, — гудел Серебряков, — из белорусского местечка Ветки и по позволению дворцового малыковского управителя глядел и осматривал здесь для селитьбы своей место. Герасимов счел за нужное того подозрительного пришельца сыскать. А как по известиям поехал он в село Малыковку на базар, то Герасимов, бросившись туда, нашел его на квартире у экономического крестьянина Максима Васильева и велел за ним присматривать, а сам объявил о нем смотрителю той же волости. Как опосля уже узнали, в слободе Мечетной, где раскольнический монастырь, стретился Пугачев с ихним игуменом Филаретом. Заметь хорошенько, барин: с раскольниками сими, живущими по Узеню в скитах, у него большая дружба. Пугачева арестовали. Я предложил в извозчики надежного человека, дворцового крестьянина Попова. А дале тебе самому все ведомо: Пугачева под стражею увезли в Казань, отколь он и бежал…

Глядя прямо в продувные глаза Серебрякова, Державин отрывисто выпалил:

— Больно складно говоришь! Может, попусту мне пешки точишь? Уж не обморочить меня захотел? Мотри, парень, с секретной комиссией шутки плохи!

— Э, ваше благородие! — махнул своей лапищей Серебряков. — Пытки не будет, а кнута не миновать! И вот тебе мой сказ… — Он неожиданно мягко, по-кошачьи вскочил и в два прыжка оказался у двери. Распахнул: никого. — Дело сие великой тайны требует…

Так до утра и просидели Державин с Серебряковым, подробно обсуждая государево дело.

3

Бибиков не спал несколько суток, изыскивая, какими путями пресечь возмущение пугачевцев. Успехи восставших день ото дня все более тревожили его.

Правда, сам Пугачев, объявивший себя чудом спасшимся императором Петром III, терял время, осаждая Оренбург и Яицкий городок, зато его отряды разливались все выше по Волге, присоединяя к себе крепостных и разоряя помещичьи усадьбы. Восставшие башкиры окружили Уфу и захватили многие заводы. Уже вся восточная окраина империи была объята волнениями. Меж тем войска подходили к Казани крайне медленно, и покамест ни о каких решительных действиях говорить не приходилось.

Главнокомандующий задумался, глядя мимо листка. Болела от недосыпу голова, жгло и давило в синие под левой лопаткой. Он превозмог тупую усталость и дописал: «День и ночь работаю, как каторжный, рвусь, надсаждаюсь и горю, как в огне адском…» Вложил письмо в конверт с каллиграфической надписью: «Ее императорскому величеству самодержице Всероссийской Екатерине II», приложил к печати перстень с монограммой и вызвал секретаря:

— Все ли в сборе?

— Генералитет, штабы и члены секретной комиссии ожидают вас, ваше высокопревосходительство!

Бибиков вышел в соседнюю залу, заполненную военным народом. Отдельно стояли гвардейские офицеры секретной комиссии — капитан-поручик Семеновского полка Савва Маврин, подпоручики Семеновского полка Сабакин и Лунин, прапорщик Преображенского полка Гаврила Державин. Этот последний своей деловитостью, неутомимостью и исполнительностью оказался настоящей находкой.

Оглядев собравшихся, генерал-аншеф начал напряженным тенорком:

— Итак, господа, смута усиливается! Здесь, в Казани, с моим приездом все, видно, впали в нелепое благодушие. Вона и архимандрит Платон Любарский в канун рождества Христова воспевает несостоявшиеся победы. Что же на самом деле? На самом деле мы в осаде, господа! Гарнизоны никуда носа не смеют показать. Страм сказать, сидят на местах, как сурки, и только что рапорты страшные присылают. — Продолговатое, с высоким лбом лицо Бибикова потемнело от гнева. — Сил нужных по сию пору нет! А в столицах тем временем попрекают нас за бездействие! По гостиным видимо-невидимо развелось вредных пустоболтов. Его сиятельство граф Петр Иванович Панин, сказывают, до того доехал, что уже открыто по Москве вещает: в правительстве-де никто ни на что не способен и что сам он готов вооружить крестьян своих и итить с ними на Пугачева…

— Разбегутся! — не удержался Державин. — Ежель все не перейдут поголовно к самозванцу!..

— Матушка государыня наша, — продолжал Бибиков, — назвала графа Панина за безответственные сии речи предерзким болтуном. Но довольно об этом! — Генерал-аншеф перешел к столу с картой огромной Казанской губернии, которая на север простиралась до Перми, а на юг до Астрахани и включала в себя Вятку, Пермь, Симбирск, Пензу, Саратов. — По выработанной диспозиции войски отовсюду — из Тобольска, Малороссии, Польши, Питербурха — сходятся к Казани. Под моим началом армия двинется затем к Оренбургу. Нам никак не можно дать самозванцу и его толпам проникнуть ни во внутренние губернии — на правый берег Волги, ни в северо-восточные — к заводским крестьянам и башкирам…

— Ваше высокопревосходительство! Ожидать без конца войск тоже нельзя! Вокруг Казани верстах в шестидесяти уже разъезжают толпы вооруженных татар. Пора действовать!

Кто это? Опять неугомонный прапорщик Державин? Эх, нетерпеливая головушка! Бибиков уже с досадою возразил:

— Знаю! Но что прикажешь делать? Войски еще не пришли… Я уже говорил об сем с губернатором фон Брандтом.

— И все же, — упрямо повторил Державин, — есть ли, нет войска, надобно действовать!

Бибиков отшвырнул в сердцах карту, схватил прапорщика за руку и, ни слова не говоря, повел в кабинет. Сунул ему под нос бумагу.

Это был рапорт о падении Самары. Восставшие под предводительством атамана Арапова вошли в город и были встречены жителями хлебом с солью, а духовенством — с крестами и колокольным звоном.

Генерал ходил по кабинету, словно позабыв, что его ожидают в соседней зале. Потом подошел к прапорщику и, пристально глядя ему в глаза, сказал:

— Вы отправляетесь в Самару. Возьмите сей час в канцелярии бумаги и ступайте!

Державин выдержал его взгляд. «Неужели он посылает меня прямо в руки к злодеям!» — пронеслось у него в голове, но он ответил:

— Я готов.

Проходя через прихожую, где в лужах талого снега дремали, не снимая тулупов, кучера и лакеи, Державин бросил ожидавшему его Серебрякову:

— Опять о нашем деле поговорить не удалось! Не до того! Собирайся…

Не спрашивая, куда и зачем, Серебряков покорно нахлобучил треух.

Кучер был вялый и непроворный малый из дворовых Феклы Андреевны. Все люди Державина, скачучи из Питербурха, поотбивали себе ноги и занемогли.

— Ты сядешь на облук! — залезая в повозку, приказал Серебрякову прапорщик, а кучера определил стать на запятки.

Подробности поручения были изложены в двух запечатанных и