Исповедь черного человека - Анна и Сергей Литвиновы

— А ничего, — заметил начитанный Владик, — что про ветер с Востока и ветер с Запада сказал не кто-нибудь, а Мао Цзэдун? Он хоть и коммунист, и лидер дружественного государства, да все ж таки не совсем наш, а китаец?

— А вы думаете, — улыбнулся тонкими губами КаПэ, — они там, — он выразительно показал пальцем на потолок, — и я не ЭсПэ сейчас имею в виду, а более высоких товарищей, читали Мао Цзэдуна?

Владик еще раз поразился резкости говорунов здесь, в «ящике». Да еще прямо на рабочем месте, где, наверное, режимщики каждое слово прослушивают. Воистину, сотрудникам секретного КБ разрешалось гораздо больше свободомыслия, чем даже студентам столичного вуза.

— Ладно, — начальник сектора сделал жест, будто отметая все, о чем они говорили раньше. — Это была лишь разминка. Теперь займемся серьезными техническими вещами. Итак, слушаю ваши предложения: какой должна быть капсула для полета человека? То есть космолет? Ну, или космический корабль? Необходима система, которая позволит человеку возвратиться на Землю. Например, крылья и реактивный двигатель, работающий в атмосфере Земли. Или — вертолетный винт.

— Да, — молвил КаПэ, — как вернуться с орбиты — это практически самое важное. Но у нас, прошу учесть, имеется серьезное ограничение по весу: более четырех с половиной тонн мы вывести на околоземную орбиту не сможем. И еще. Согласно решению ЭсПэ, единогласно поддержанному и мной, и советом главных конструкторов, каждая система космолета должна быть продублирована как минимум дважды. Причем дублирующая система должна быть построена на совершенно ином принципе, чем основная. Поэтому я немного облегчу вам задачу. И хотя нашему Главному очень нравится идея посадки с использованием вертолетного винта, и он даже уговорил смежников начать ее разрабатывать, мне почему-то кажется, что садиться мы будем в неуправляемом режиме. Забросить на орбиту систему, обеспечивающую управляемый спуск, нам не хватит возможностей «семерки», нашей ракеты-носителя. А другого носителя пока нет. Поэтому давайте, коллеги, проработаем сейчас этот вопрос глубже: какие требования должен выдерживать неуправляемый спускаемый аппарат, чтобы совершить успешную посадку?

— Думаю, понадобится мощная теплозащита, — сказал Владислав. — Космолет будет двигаться по орбите с первой космической скоростью, а это, извините, больше восьми тысяч метров в секунду. При вхождении в плотные слои атмосферы, даже под углом, максимально близким к нулевому, будет возникать сильнейшее трение. Я уверен, что изделие будет разогреваться до сверхвысокой температуры.

— Нужен двигатель, — возразил Радий. — Чтобы обеспечить предварительное торможение в безвоздушном пространстве перед входом в атмосферу.

— Принято, — в стиле аукциониста хлопнул ладонью по столу Константин Петрович. — И теплозащита принимается, и тормозной двигатель.

— Понадобится также парашютная система для мягкой посадки, — добавил Радий.

— Разумеется. Но вернемся к вопросу о входе капсулы в плотные слои атмосферы. До какой температуры она будет раскаляться? Как будем отводить от нее тепло? Как защитить от жара человека? Какой должна быть форма спускаемого аппарата?

Ну и вопросики! Владик беспомощно глянул на друга и на КаПэ:

— Так сразу не скажешь. Надо считать.

— Вот именно, — развел руками руководитель. — Но — по первым прикидкам?

— Космолет должен быть плоским, как тарелочка, — предложил Владислав. — Или как камень-голыш. Чтобы — как блинчики на пляже печешь — отскакивал от атмосферы, а потом снова входил в нее.

— Блестящая идея. Пока, правда, непонятно, сможем ли мы просчитать траекторию в момент посадки, но идею вашу надо записать. А что вы, юные гении, скажете по поводу шара?

— Изделие будет неустойчивым, — усомнился Владик, — станет кувыркаться во время спуска.

— Неустойчивым? — азартно переспросил КаПэ. — А ну, пойдемте.

Он стремительно вылетел из своего закутка и быстрой походкой понесся через комнату, полную кульманов, сотрудников и столов, в сторону лестницы. Рядом с площадкой третьего этажа помещался стол для настольного тенниса — там постоянно кипели сражения, Владик с Радием иногда в обед резались. Сейчас проектанты тоже бились двое на двое, однако КаПэ не обратил на них никакого внимания. Попросил запасной целлулоидный шарик, вынул из кармана пластилин и налепил на спортивный снаряд небольшую нашлепку.

Пояснил:

— Таким образом мы смещаем центр тяжести изделия. — И скомандовал Радию: — Ты иди на площадку второго этажа. — А Владику: — А ты на первый.

Когда друзья заняли свои места, Константин Петрович бросил в пролет утяжеленный шарик. Радий восторженно крикнул со второго этажа:

— Летит не кувыркаясь!

Владик на первом закивал, мол, подтверждаю, и поднял вверх большой палец.

Потом они втроем вернулись в закуток Феофанова и продолжили обсуждение будущего космолета — космического корабля, углубляясь в тему все сильнее. Увлеклись настолько, что, когда окончательно вышли от КаПэ, Владик поразился: вроде бы начинали, когда за огромными окнами КБ сияло вечернее неспешное солнце, а теперь на улице тьма-тьмущая. Глянул на часы: три часа пронеслось, а он и не заметил!

А перед уходом КаПэ сказал:

— Теперь вы быстренько просмотрите мои записи и запомните как можно больше. Эти ваши же, по сути, идеи понадобятся вам при подготовке курсовика — а потом и диплома. Хотя тут вопросов затронуто столько, что на три диссертации хватит. Вам — на кандидатские, а мне — на докторскую, дай бог всем нам со временем защититься.

— А зачем запоминать?

— Вы ж понимаете, что режимщики никогда не дадут вынести записи с объекта, а сдавать их в спецчасть слишком много мороки. Поэтому — тренируйте память.

Когда они по очереди просмотрели записки, он отобрал у них листочки, скомкал, бросил в объемную пепельницу и поднес спичку:

— Не будем расстраивать наш первый отдел [3].

Записки бодро занялись.

Глава шестая

Галя

Июнь 1958 года

— Расскажи, подруга, что у тебя с ним?

К следующему лету осенняя ссора между Жанной и Галей оказалась почти забыта. Но все равно мутноватый осадок оставался, и прежняя доверительность между ними так и не восстановилась. А когда они сдали первый летний экзамен, Жанна, до сих пор чувствовавшая легкую вину перед подругой, купила тортик и бутылку сладкого вина «Черные глаза». Предложила посидеть дома вдвоем. Галя с той злосчастной осенней ночи в дачном поселке спиртных напитков так ни разу и не пила. Даже в Новый год шампанского не пригубила. Подружка начала ее уговаривать:

— Не бойся ты уже! Выпей. Никого мы сюда не пустим. И если что, я тебя в обиду не дам.

И все-таки уговорила. Галя сделала несколько глотков, в голове блаженно зашумело, и внутри будто кто-то отпустил невидимые вожжи — так стало хорошо и покойно!

— Слушай, — чуть заплетающимся языком проговорила она, — может, я алкоголик? Что ж мне от вина так хорошо делается?

— Ага, — усмехнулась подруга, — ты алкоголик, который ничего не пьет.

И тут, воспользовавшись редкой расслабленностью подруги, Жанна задала сакраментальный вопрос об отношениях с Владиком. Ведь Галя молчала, как партизан, и за прошедшие три месяца знакомства даже имени своего ухажера в разговоре с подругой не упоминала.

— Нет, лучше первая ты скажи, Жанка. Что у тебя-то с Радием?

За период начиная с марта, что длились их отношения, Жанна о них рассказывала охотно — однако поверхностно, не глубоко, не до донышка: «Ходили в кино… Целовались… Он мне подарил букет…» А сейчас вздохнула:

— Чувствую я — не мой он. Как моя бабушка говорила: герой не моего романа. Ты скажешь: заелась, всем парень хорош. Я то же самое себе говорю. А сердце шепчет: не то.

— А он тебя замуж звал?

— Слава богу, нет, — беспечно откликнулась Жанна.

— А вообще о вашем будущем говорил? Как он себе его представляет? Вместе с тобой — или порознь?

— Да уж, наверно, вместе. Хотя ты права, он мне ничего по этому поводу не заявлял.

— Смотри, оставит тебя этот лучший на бобах, да еще, не дай бог, с ребеночком!

— Ох, Галка, ты лучше, чем агитацию проводить, сказала бы, как у тебя самой на личном фронте? С этим Владиком?

— Ты знаешь, мне кажется, он меня любит, — с серьезной печалью молвила Галя.

— Ну, удивила! Это с первого взгляда на вас двоих видно, что любит. А ты его?

— А что тут скажешь? Он хороший, добрый, сильный, умный… Только — знаешь? Я к нему ну ничегошеньки не чувствую. Как будто бы он стол. Или шкаф.

— Шкаф не будет тебя в Большой театр приглашать. И конфетами «Мишка» кормить.

— Да я понимаю все, понимаю. Но что ж я с собой-то поделаю!