Испанский жених - Виктория Холт

– Скоро мы опять встретимся, – пообещал Филипп и направился к двери.

Хуана крикнула ему вслед:

– Так ты покидаешь меня, да? Значит, ты пойдешь к своим любовницам! Но так будет не всегда, Филипп. Ты еще наплачешься, вот увидишь… Сейчас ты снова стал молодым, а я постарела… жизнь несправедлива к женщинам…

Идя по коридору, они все еще слышали хриплый смех, доносившийся из-за закрытой двери.

Караульные и стражники, встречавшиеся им по пути, молча кланялись и беспрекословно пропускали их дальше; во дворе молодожены сели на мулов и в сопровождении отряда телохранителей поехали в Вальядолид.

Последовавшая ночь навсегда врезалась в память Филиппа.

Марии Мануэле снились кошмары. Под утро она в ужасе проснулась и закричала, что сумасшедшая Хуана прячется за гобеленом и собирается поджечь все вокруг. Филипп, как мог, успокоил ее.

– С вами ничего не случится, покуда я рядом, – сказал он. Она прижалась к нему, забыв о своем страхе перед ним, – призраки были все-таки страшнее, чем супруг.

Затем обняла его за шею и прошептала:

– Сделайте так, чтобы мы больше не встречались с ней. Она слишком напугала меня.

Филиппу было приятно, что он мог успокаивать ее и говорить с ней нежнее, чем это удавалось ему до сих пор.

– Больше вас ничто не испугает, моя маленькая. Филипп с вами… Филипп защитит вас.

В эту ночь она забеременела.

Эта новость во всей Испании была встречена единодушным и бурным ликованием. Во всех храмах служились молитвы, просившие Бога послать престолу еще одного наследника.

Леонора заботливо ухаживала за будущей матерью и умоляла ее почаще ложиться в постель, что та с удовольствием исполняла.

Молодой супруг одновременно и гордился женой, и боялся за нее, хотя ничем не выдавал своих чувств. Он не переставал думать о Марии Мануэле и больше всего на свете желал, чтобы она благополучно перенесла беременность.

Государственных дел было невпроворот. Карл настойчиво требовал прислать ему денег для продолжения военной кампании. «Если нужная сумма не будет собрана, – писал он, – то я не знаю, как мы справимся с возникшими трудностями».

Когда созвали кортес, нашлось немало недовольных. К тому времени испанцы стали понимать, что большая часть их неприятностей происходила как раз из-за могущества и силы Испании. Лучше быть маленькой страной, говорили они, полностью удовлетворяющей свои скромные нужды, чем необъятной империей с ее гигантскими потребностями. Кое-кто даже роптал на самого императора, который как-никак был наполовину иностранцем. Филипп не представлял, как бы они выбрались из создавшегося положения, если бы не внушительное приданое, которое Мария Мануэла привезла из Португалии.

Теперь он был вдвойне благодарен ей: за спасение его страны и за его собственное; в момент необычного для него интуитивного озарения он почувствовал, что отныне его личные удачи будут тесно связаны с фортуной Испании. Мария Мануэла, чье приданое выручило в трудную минуту империю, собой олицетворяла все, о чем он мечтал с самого детства. Он решил, что когда-нибудь признается ей в этом. Став матерью, она перестанет быть ребенком и сможет понять его.

Он позволял себе немного помечтать о будущем – об их детях и об их любви, которая с годами будет становиться все крепче и крепче. Он научит супругу своему образу мыслей; сделает из нее идеальную женщину для мужчины с таким темпераментом, как у него. Он откроет ей всего себя; она узнает истинного Филиппа – того, который так не похож на других мужчин и которого его отец создал специально для управления огромной испанской империей.

Он проводил с ней столько времени, сколько позволяли государственные дела. И все же ему казалось, что она все еще побаивается его.

Порой, когда она размышляла или говорила об их будущем, он замечал в ее глазах какое-то замешательство, смешанное с испугом.

– В нашей семье женщины трудно рожают, – сказала она однажды.

Он хотел рассказать ей о своих чувствах к ней; о том, как он сам будет страдать, когда у нее начнутся роды. Но вместо этого сказал:

– У вас будут лучшие в мире доктора.

Она съежилась, уловив в его словах некий несуществующий упрек. И решила отныне не думать ни о чем кроме того, что ей предстоит родить нового наследника испанской короны.

– Ваша мама вела себя с величайшим достоинством, когда рожала вас, – задумчиво сказала она. – Так мне сказала Леонора. Она ни разу не крикнула. А я… я… я боюсь оказаться не такой выносливой, как ваша мама.

– Не бойтесь, – сказал он.

И тут же понял, что его слова прозвучали грубо, почти как приказание.

– А что если родится девочка? Тогда вы… возненавидите меня?

– Но… нужно, чтобы ребенок оказался мальчиком.

Он притронулся к ее животу.

– Не волнуйтесь. Вам нельзя волноваться.

– Я не буду. Леонора говорит, что это плохо для ребенка.

– И… для вас тоже. Если родится девочка… ну что ж, ничего страшного не произойдет. Ведь у нас впереди целая жизнь.

Она сказала:

– Да, мы еще не совсем старые. Но я слышала, король Англии велел обезглавить свою супругу за то, что она родила ему девочку вместо мальчика.

– Он велел отрубить ей голову, потому что хотел иметь другую супругу, – поправил Филипп.

– А вы?..

Он обрадовался ее словам. Настал удобный момент, чтобы высказать все те нежные чувства, которые он питал к ней. А произнести ему удалось только:

– Я… я никогда не захочу другой женщины.

Мария Мануэла осталась довольна его ответом; он же – нет. У него никак не получалось говорить с той теплотой, какую он испытывал при мысли о своей жене. Он говорил так, будто забота о супруге была одной из обязанностей испанского принца. То есть дело так и обстояло, но он чувствовал большее.

Она взяла в руки блюдо с восточными сладостями. Он видел, с каким наслаждением она ела их.

Возможно, она и вправду считала себя счастливой. Ведь ее могли выдать за мужчину, который обезглавил бы ее, если бы она не родила мальчика. А вместо этого у нее был Филипп – странноватый, замкнутый юноша, который был добр с ней, потому что так ему велел его супружеский долг.

Ребенок родился в июле.

По всей Испании звонили колокола, императору был послан гонец с радостным известием. Мария Мануэла родила мальчика.

Первой младенца взяла на руки Леонора. Она вынесла его из комнаты и показала Филиппу красное, сморщенное личико, выглядывавшее из пеленок.

– Мальчик! – воскликнула она. – Будущий наследник испанской короны!

– А… как принцесса? – спросил Филипп.

– Устала, Ваше Высочество. Лежит без сил. Ведь это ее первые роды.