Прыжок в конфликт. Правдивая история - Стивен Дональдсон

В время одного из тех периодов, когда он освобождал ее от действия имплантата для того, чтобы взглянуть на отвращение и тошноту в ее глазах и посмаковать их, она внезапно спросила:

– Зачем ты это делаешь? Почему ты так сильно ненавидишь меня?

Они находились в медблоке, потому что хирургическое ложе медблока было удобно для его целей. Она сидела на полу, прислонившись спиной к переборке, горько подтянув колени к груди и спрятав в них лицо. Ему доводилось видеть бродяг и отребье, живущих в канализационных шахтах на Альфа-Дельта станции и в других местах, никому не нужных и заброшенных наркоманов, но даже подобные существа проявляли больше жизни и надежды, чем она. Он сломал ее, как и обещал. Похоже было на то, что теперь у нее никогда уже не найдется отваги для того, чтобы грозить ему.

Но она еще шевелилась, пыталась нащупать что-то, тянулась к нему…

Зачем ты это делаешь? Почему ты так сильно ненавидишь меня?

До чего же она напоминает «Красотку», так же полную тайн и сюрпризов.

– Какая разница, – отрезал он, просто для того, чтобы что-то сказать. – Почему у тебя есть прыжковая болезнь, а у меня нет? Кто сможет ответить на этот вопрос? Кому какое дело? Вот и все.

Она подняла голову. Глаза ее казались двумя глубокими черными колодцами, бездонными и безвозвратными. Голос девушки был неровным, она говорила то громче, то тише, как будто ужасно боялась чего-то или была безумна.

– Ты на самом деле лучше, чем пытаешься быть.

Он пожевал немного верхнюю губу, небрежно обдумывая услышанное. По некоторым причинам он чувствовал себя сейчас в довольстве, что склоняло его к великодушию. Может быть, она и в самом деле спятила. Ощущение обладания согревало его и одновременно легко щекотало нервы, как приправа к любимому блюду.

Неожиданно для себя он сказал:

– Хорошо. Я расскажу тебе кое-что про себя. Небольшую историю для лучшего взаимопонимания.

Он усмехнулся.

– Как-то раз у меня был сосед по комнате.

Морн Хайланд продолжала смотреть ему в рот пустым взглядом. Никакой реакции.

– Это было на Земле, – пояснил он. – В исправительной школе. Я был сопливым пацаном и ничего особо еще не знал. О том, как нужно себя вести, чтобы тебя не сцапали. Эти говнюки. Они поймали меня, когда я пытался стащить кусок из супермаркета. Конечно, им и дела не было до того, что я воровал потому, что просто был голоден. Все, что им было нужно, это засадить меня. «Исправить» меня. Сделать из меня «продуктивного члена общества». Вот для этого самого они и засадили меня в исправительную школу.

Я ненавидел ее. И поклялся там кое в чем на всю жизнь. В том, что никто не сможет засадить меня снова…

Это было правдой: Ангус даже думать не мог о том, что когда-нибудь может оказаться в тюрьме. Он всегда гнал от себя такие мысли, и сейчас обращение к этой теме снова всколыхнуло в нем ярость, затянувшуюся было ледком снисходительности. В течение многих лет он вел сумасбродную жизнь, совершая отчаянные поступки, на основании которых его можно было бы отнести к смелым людям. Но отвага и рядом с ним не была. Все, что он делал, было продиктовано одним лишь страхом перед тем, что он может снова оказаться в неволе.

– Так вот, у меня был там сосед по комнате, – продолжал он. – Меня тогда уверяли, что мне крупно повезло в том плане, что я имею только одного соседа. Обычно в таких комнатах, как наша, ютилось по три-четыре человека. Но вряд ли можно было назвать это везением. Они подсадили меня к этому говноеду потому, что считали, что мне это пойдет на пользу.

Все работники этой школы были копами.

При воспоминании об этих людях ему захотелось сплюнуть.

– Вроде тебя. И все время болтали о нашей защите и перевоспитании, но все, что они любили на самом деле, это была сила. И власть. Власть убить меня. Или сломать, что одно и тоже. Я был обычным уличным крысенком, который попробовал спереть для себя жратвы из продуктовой лавчонки. Я еще не мог защищать себя. И поэтому они решили, что смогут безнаказанно помыкать мной. Мой сосед по комнате был чем-то вроде успешного образца работы их системы. Одной из самых больших их удач. Они взяли его за то, что он тянул деньги из бумажника своего отчима, и после пяти лет в исправительной школе он твердо встал на путь добродетели. Они хотели, чтобы он помог им перевоспитать меня.

Этого парня звали Скарл. Он был большой дрянью, одним из тех, кто может есть говно и улыбаться. До ушей. Он, конечно же, тоже хотел перевоспитать меня, без вопросов. Все, что угодно, но только выставить себя в лучшем свете. Он нашел свой способ сладить с этими ублюдками – стать их любимчиком, прикинуться сахарным и заставить их носиться с ним как с писаной торбой. Я был его верным шансом для того, чтобы выслужиться еще больше.

Это было обалдеть как трогательно. Он изо всех сил уверял меня в том, что он мой лучший друг. Он из кожи вон лез, стараясь позаботиться обо мне. Объяснял мне распорядок в школе. Не позволял большим парням приставать ко мне и бить меня. Втолковывал мне, как получше устроиться, получать хорошие куски и быть всегда в списке пай-мальчиков. После нескольких дней жизни с ним в одной комнате мне захотелось наблевать ему прямо за пазуху.

Но я достал его.

Ангус приближался к той части воспоминаний, которую он особенно любил.

– Я достал его. Добрый старый Скарл так и не догадался о том, кто его подставил.

У всех нас были шкафчики. Предполагалось, что ребятишкам полезно иметь что-нибудь личное. И все как чумовые прятали ключи от этих шкафчиков так, словно это были сейфы с драгоценностями. Но мой приятель был не особенно ловок в этом деле. И я стащил у Скарла его ключ.

После этого я совершил небольшой налет на комнаты, в которых жили копы. И набрал там всякой мелочи – полупустых бутылок с виски, часов, кошельков – всего, что попадалось под руку. У одного из копов оказалась отличная коллекция похабных картинок.

Он оскалил зубы и подмигнул Морн.

– Оттуда-то я и почерпнул в то время большую часть своих познаний.

Со стороны девушки не последовало никакой реакции.

– Я сложил все это добро в шкафчик Скарла и запер его. Затем положил ключ на место. Он даже не хватился его.

На следующее утро копы сбесились. Они начали обыскивать комнату за комнатой. Заставили нас сдать ключи от шкафчиков и стоять голышом, пока они копались в них.

Когда старина Скарл наконец увидел, что лежит у него в шкафу, он хлопнулся в обморок.

Ангус попытался хохотнуть, но этого у него не вышло. Непонятно почему, но удовольствие от того, что он сделал со Скарлом, потеряло свой привычный вкус. Вместо этого внутри у него появился незнакомое ощущение тошной горечи, как будто кто-то обманул его.