Карфагена не будет - Владимир Шустов

Аленка, прихватив тетрадь, побежала в лагерь проводить спевку. Толя направился домой переодеваться. Во дворе остались Никита и Ленька. О многом хотелось Никите поговорить со своим соперником, но все как-то не представлялось возможности. «Теперь, — думал Никита, — вроде бы и откровенно потолкуем. Раз Ленька согласился частушки сочинять, значит, пойдет на мировую». Он не боялся Ленькиных происков и доказал это на деле, предупреждая его набеги на сады и огороды, срывая их. Сколько ребят добровольно перешло на Никитину сторону, разочаровавшись в Леньке, не счесть! Теперь Никита решил добиться самого заветного. Он хотел, чтобы Ленька сам осознал неблаговидность поступков, совершаемых его друзьями, понял и постарался исправиться. Конечно, трудностей будет много: дурная слава, что смола — прилипает быстро, а отмывается не сразу.

— Ленька, — сказал Никита. — Делить нам вроде нечего… Приходите в лагерь.

Ленька потупился. Признаться, он ожидал этого приглашения и заранее готовился ответить решительным отказом, но искренность, с какой говорил Никита, обезоружила его, он растерялся.

— Согласен? — переспросил Никита.

— Попробуем, — ответил Ленька, слабо пожимая протянутую руку.

— Иди на Лысую, а я домой забегу: кое-что взять надо. До встречи!

Только успел Никита скрыться за калиткой, как пришла Аграфена Петровна. Заметив, что сын достал из сундука бархатную куртку с «молнией» и новые брюки, она сурово спросила:

— Куда собираешься? Не думай, трепать новое не дам. По огородам лазить и в старом сойдет. И что мне, горюшко мое, с тобой делать? Вечор опять плакались на тебя. Что, у Меланьи в огороде морковь слаще нашей? И в кого ты такой уродился! Зачем вас туда черт занес?

Ленька слушал причитания матери и молча одевался.

— Сымай, — решительно заявила Аграфена Петровна, подступая к сыну. — Не дозволю новое трепать! Был бы ты путный, как остальные… Говорят, Якишев-то Никитка лагерь для ребят построил, помогает колхозу. А ты?

— Мам, не ругайся… Видишь, дело какое… Нужно получше одеться. Мы сегодня всем лагерем на полевом стана у механизаторов концерт ставить будем.

— В лагерь ходишь? — недоверчиво спросила мать.

— К Никите, — подтвердил Ленька.

Все еще с недоверием поглядывая на сына, Аграфена Петровна уже мягче проговорила:

— Наконец-то за ум взялся… По всей деревне о лагере добрый слух идет. Скинь-ка брюки: подглажу.

Ленька раньше никогда не думал, что только одна фраза может изменить отношение к человеку. Мать, которую он считал сварливой и придирчивой, преобразилась на глазах, когда узнала, что он, Ленька, будет ходить в лагерь. Если прежде он постоянно выслушивал от матери многочисленные упреки, то теперь сразу почувствовал ее заботу.

— Долго на поле-то пробудете? — суетилась Аграфена Петровна. — Сунь-ка в карман, — она подала сверток.

— Не надо!..

— Бери, с устатку поешь!

Ленька не стал перечить и сунул сверток в карман.

КОНЦЕРТ

Лагерь был похож на готовый к отъезду цыганский табор. На вершине Лысой не осталось ни одного человека — все собрались у самого озера на небольшой поляне с редкой низкорослой травой. Хор под управлением Аленки усердно разучивал частушки. На берегу мастера художественного слова декламировали друг другу стихи, то и дело вступая в жаркие перепалки с дирижером струнного оркестра (оркестр мешал чтецам отрабатывать дикцию). Но подчиненные Гоши Свиридова не обращали никакого внимания на слезные просьбы и лихо наигрывали «Барыню».

Дежурный по лагерю, сухопарый и длинноногий, как журавль, метался по лужайке и кричал во весь голос:

— Кончайте репетировать! Стройтесь!

Появление Леньки не вызвало ни насмешек, ни ехидных замечаний, ни обидных шуток. И все же Ленька чувствовал себя неважно. Отвечая на вопросы, а их было много, он то краснел, то бледнел и часто говорил невпопад.

Подбежал Гоша Свиридов. Ни слова не говоря, сунул ему руку, стиснул его ладонь крепкими пальцами и помчался к струнному оркестру, который в полном составе шел в решительное наступление на чтецов.

— Прекратить свалку! Витька! Витька, балалайку разобьешь…

Леньку окружили хористы. Они наперебой расхваливали частушки, а одна девочка пропела:

Плачет Зверев: — Я страдаю,Хворь меня давно грызет…Знать, картошку утром раноОн на рынок повезет!

— Разозлится он, как услышит, — сказал дежурный по лагерю.

— Для того и сочинено, — заметил подоспевший Гоша Свиридов. — Ленька, ты знаешь, что мы охрану полей наладили, патрулируем. Завтра к нам агроном придет, лекцию про вредителей читать будет. Сегодня из правления плакат принесли. На этом плакате все вредные букашки-таракашки нарисованы! Все, как есть!..

— Вы с Костей у мыса капусту охраняете, — начал было Ленька, но вовремя спохватился и умолк.

— Откуда знаешь? — удивился Гоша.

— Слыхал…

— Станови-и-ись! — крикнул дежурный, заметив приближающихся Никиту, Демку, Толю и Костю.

И вот колонна тронулась. Обогнув озеро, она вышла на лесную опушку.

Приятно идти такой вот проселочной дорогой: с одной стороны зеленый лес, а с другой — бескрайние поля золотистых хлебов. И дышится легко, и ноги сами несут тебя вперед, и хочется песню запеть, так запеть, чтобы разнеслась она далеко-далеко по всему белому свету.

— Девочки, — крикнула Аленка, — споем!

— И мы не хуже вас! — звонко возразил Гоша Свиридов и затянул:

Солнечные дали, вольные просторы,Нет конца, нет края у родной земли.

Подхватили ребята песню, и зазвенели над лесом и полями чистые голоса. Ленька, Толя и Демка пели вместе со всеми.

— Спасайся! — тревожно вспыхнуло где-то в середине колонны. — Дождик начинается! Дождик!..

Откуда он мог взяться — дождик? Над головой синее небо, солнце светит и — на тебе! — проливной. Как в сказке, право. Неужели крохотные, словно клочочки ваты, облака могут вылить на землю такое большое количество воды? Прозрачные упругие струи ударяли в траву, шелестели по хвое сосен и елей, сгибали хлеба. Выбоины на дорогах и колея заполнились мутной водой.

— Грибной! Грибной поливает!

Спасаясь от ливня, колонна пионеров разбилась на две группы. Одна спряталась под деревьями, другая, во главе с Ленькой Колычевым, стремглав бросилась к огромному деревянному сараю, который стоял на краю поля у дороги. Дождь безжалостно стегал беглецов и, пока они добирались до сарая, вымочил до пят. Ребята будто похудели: мокрые рубашки и брюки обвисли, прилипли к телу.

В сарае было пусто. Земляной пол устилали остатки прошлогодней соломы. Ленька стащил через голову бархатную куртку, огляделся и скомандовал:

— Раздевайтесь! Девчат в нашей группе нет — будем воду выжимать! Костя, держи! — Он протянул Клюеву конец свернутой жгутом куртки. — Тянем-потянем…

— Не порвется?

— Знай тяни!

— Ишь, воды-то сколько впиталось…

— Смотри, почти сухая стала… Теперь штаны!

Соблюдая очередность, все выжали одежду, сели на солому и заговорили, пережидая дождь.

— Достанется тем, кто под деревьями спрятался, — высказал кто-то предположение. — Насквозь промокнут!

— Точно! — поддакнул Костя, снял кепку и, проведя рукой по белокурым вихрам, изумился: — Волосы-то сухие? Пощупайте! Вот, какая у меня кепочка…

— Зато остальное прополоскало.

— Голова — самое важное…

— Предложение есть! — перебил Костю Гоша Свиридов. — Будем рассказывать истории всякие, пока дождь не кончится. Согласны? Тогда пойдем по кругу. Начинай, Ленька.

— Про что?

— Сам придумывай. Ты ведь много сказок знаешь.

Ленька посмотрел на дорогу, перевел взгляд на поля. Хлеб наклонил смоченные дождем колосья и, как будто ровные водяные валы, покрыл поле.

— Знаете, — проговорил он, — есть на свете страны, где хлеб растет прямо на деревьях. Честное слово! Называются такие деревья артокарпус, по-нашему — хлебное дерево…

— Как? — полюбопытствовал Костя.

— Артокарпус. Плоды на нем большие, что тыква. До двадцати килограммов тянут. Растут они и на ветках, и на стволе, и возле корней. Девять месяцев в году без перерыва растут. Их рвут, а новые вырастают. Хлебное дерево дает плоды без отдыха лет семьдесят подряд. Жители собирают плоды, толкут в ступках и делают тесто для запаса. А если есть охота, нарежут и пекут на углях. Получается хлеб, как пшеничный.

— А где такие деревья?

— На островах. В Тихом и Индийском океанах.

— Не знаешь, какие они на вид?

— Вроде дуба.

— На те острова надо письмо написать, — предложил Костя. — Попросим, чтобы семян прислали. В школьном саду вырастим эти самые, как их…

— Артокарпусы!