Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки - Александр Анатольевич Васькин

в Дубулты, – вспоминает прозаик Евгений Лукин. – Горблюсь за пустым столиком (жизнь не вышла, пишу плохо, обслуга не замечает), а мимо вальяжно шествует Аркадий Стругацкий. Внезапно меняет маршрут и присаживается напротив. Не верю происходящему. Нет, встречаться-то мы и раньше встречались, просто поговорить не удавалось. Не зная, с чего начать беседу, я каждый раз застенчиво стрелял у него сигаретку, после чего терялся от собственной наглости – и немел»{80}. Всесоюзный семинар фантастов, последний из которых состоялся в Дубулты в 1990 году, собирал представителей этого необычайно востребованного народом жанра со всей страны. Фантастику читали много и запоем. Соответствующими были и тиражи. Достаточно сказать, что в «Молодой гвардии» в это самое время (с 1967-го) и вплоть до 1991 года выпускалась дефицитная «Библиотека советской фантастики».

Братья Аркадий и Борис Стругацкие вальяжно шествовали не только по Рижскому взморью, но и по всей советской научной фантастике. И по праву, ибо рядом с ними и поставить некого. «Трудно быть богом» (1964), «Понедельник начинается в субботу. Сказка для научных работников младшего возраста» (1965), «Отель “У Погибшего Альпиниста”» (1970), «Пикник на обочине» (1972) – на эти и многие другие их произведения читатели в библиотеках записывались на месяц вперед. Экранизировали повести и романы Стругацких лучшие советские режиссеры. С большим интересом ждали выход новых книг и других писателей – Ивана Ефремова, Кира Булычёва, Еремея Парнова.

Столовая Дома творчества порой превращалась в театральный зал, где разыгрывались и полунемые сцены. Почему полунемые? Потому что один писатель говорил: «Здравствуйте!», а другой в ответ молчал.

Игорь Дедков рассказывает: «В июле Гранины, как всегда, были в Дубулты, там же отдыхал Анатолий Софронов: уже после того как перестал быть редактором “Огонька”. Новое положение Софронова, видимо, смущало; видимо, с ним стали не столь предупредительно здороваться, и вот однажды он при встрече по пути в столовую – из столовой сказал Гранину:

– Почему вы, Даниил Александрович, со мной не здороваетесь?

– А я с вами никогда не здоровался, – ответил Гранин.

– Ах так, – сказал Софронов с некоторым облегчением, – а то теперь со мной многие перестают здороваться, вот я и подумал!

На том и расстались.

– И что же? – спросил я Гранина. – Вы стали с ним теперь здороваться?

– Зачем же?! – ответил Гранин.

Все осталось по-старому»{81}.

Поэт и драматург Анатолий Софронов много лет кряду руководил журналом «Огонек» (с 1953 по 1983 год), тем самым, что недавно приказал долго жить. А когда-то этот большой цветной журнал был чрезвычайно популярным. В нем публиковались такие же большие – в разворот – репродукции картин русских передвижников. Их вырезали и вешали на стену простые советские люди, желая раскрасить унылые стены своих коммунальных квартир. Даже у товарища Сталина на даче висела картинка из «Огонька». Журнал также славился кроссвордами и прекрасными фотографами (профильный отдел в журнале с 1965 года возглавлял прославленный Дмитрий Бальтерманц). В редакции «Огонька» за огромное влияние Софронова звали за глаза «Папой», так вспоминает Надежда Кожевникова, проходившая в журнале практику. Гонорары в журнале платили отменные. Софронов был всесилен до тех пор, пока его не сплавили на пенсию в 1983 году. И «Папу» сразу перестали «видеть в упор» те, кто еще вчера заискивал и унижался перед ним, желая тиснуть в журнал статейку-другую.

Писатели относились к Анатолию Софронову и его журналу по-разному. Алексей Арбузов, например, запрещал читать «Огонек» даже своим детям. «Отец считал это все очень разлагающим», – вспоминает дочь драматурга Варвара Алексеевна{82}. (Наравне с «Огоньком» вредными для детей драматурга считались телевизор и игра в карты, с чем трудно поспорить.) А Виктор Астафьев олицетворял с этим журналом свой успех. «Почему-то лелеял мечту напечататься в “Огоньке” – напечатался, и даже премию получил»{83}, – признавался он в письме от 28 августа 1967 года. Что касается Даниила Гранина, то его презрение к Софронову, скорее всего, было навеяно участием последнего в послевоенной борьбе с так называемым космополитизмом. Такое не забывается. Софронов считался ярким представителем консервативного крыла Союза писателей.

По особо торжественным поводам – например в юбилей – писатели могли отужинать на самом верху – в мансарде, что увенчивала девятый этаж Дома творчества. Вадим Крохин вспоминает, что «каждый мог туда подняться. Многие праздновали там свои дни рождения, вот и свой 75-летний юбилей там отмечали отец и мать в кругу своих друзей-литераторов». По словам Геннадия Красухина, его как-то пригласили «поужинать на отделанной дорогими породами дерева мансарде. Так мы узнали, что над девятым этажом существует зал для приемов. Говорили, что Георгий Мокеевич Марков приказывал Бауману накрывать для себя в этом зале, чтобы не спускаться со всеми в столовую. Во всяком случае, свидетельствую, что оказался однажды в Дубултах, когда туда приехали Марков с женой Агнией Александровной Кузнецовой, тоже писательницей и тоже лауреатом многочисленных премий, и никогда эту супружескую пару в столовой не видел. Хотя прогуливающейся вдоль моря встречал постоянно»{84}.

Вряд ли можно подозревать первого секретаря Союза писателей СССР (с 1971 года) Георгия Мокеевича Маркова в какой-то особой склонности к роскоши, даже если он и обедал в зале приемов. Можно подумать, что ему не нашли бы место у того самого окна, где усаживались писательские шишки. Все объясняется просто: как тактичный руководитель он не хотел смущать остальных обитателей дома. Ведь они бы его замучили проявлениями доброты и внимания.

Георгий Марков был таким же генсеком, только в масштабах Союза писателей. Дважды Герой Социалистического Труда (даже в политбюро не все были дважды героями!), лауреат Ленинской премии, член ЦК КПСС, председатель Комитета по Ленинским и Государственным премиям в области литературы, искусства и архитектуры при Совете министров СССР, депутат Верховного Совета СССР и прочая, прочая. Перечень званий и регалий во многом отражает важнейшее идеологическое значение, которое придавалось должности первого секретаря Союза писателей в системе власти. И дело даже не в самом Георгии Мокеевиче, который, судя по свидетельствам Константина Ваншенкина, был неплохим человеком: «У него [Маркова] все было выверено, согласовано. Он никогда не повышал голоса. Был сдержан – или, как раньше бы сказали, выдержанный. Он руководил литературой, а мог бы руководить чем-нибудь другим – прирожденный аппаратчик. Он досконально знал всю эту систему служебных отношений. Он не виноват – он такой. Виноваты люди и обстоятельства, вынесшие его наверх. Виновато время, которому он оказался нужен… Всеобщее мнение было: он незлой. Помогал многим»{85}. Действительно, кому-то он помогал (в силу возможностей), за глаза его звали «Мокеич».

Когда-то ни один из новых романов первого секретаря не обходился без восторженных рецензий, выходящих одновременно и массово, будто артподготовка перед наступлением: накрывали сразу и прочно. Родом он был из Томской области. И названия книг такие же