Прибавление семейства - Мария Владимировна Воронова

Саша уже принес гигантскую жертву, что выписался из квартиры, думала она, пока сын ей не объяснил, что так папе было выгодно. Оставшись на улице, он тут же, как молодой генерал, получил новое жилье, соответствующее своему статусу, а если бы стал бороться с бывшей женой за квадратные метры, то при разделе мог рассчитывать максимум на неплохую комнату в коммуналке.

Черт возьми, получается, Саша обвел ее вокруг пальца. Серьезно так, тысяч на пять минимум. Ну ладно, на четыре, если включить в делимое имущество еще пресловутую шубу и драгоценности, которые он ей дарил, но все равно много. Примерно полторы тысячи пар колготок…

Олеся усмехнулась. Если она не ошиблась в расчетах, то около пяти лет могла бы ходить шикарной советской женщиной, которая, как известно, отличается тем, что носит под брюками целые чулки.

Да в принципе, черт с ними, с колготками и деньгами. Только обидно, что объегоривший ее муж изображает из себя бессребреника, романтика и благодетеля, а товарищи ему охотно верят.

Брошенный в зеркало взгляд поймал женщину с таким странным выражением лица, что Олеся засмеялась. «И ведь в лоб не влетит этим бывшим друзьям и подружкам, когда они приедут на дачное новоселье, что отдыхают они на куске того самого «всего», что Саша якобы оставил постылой старой супруге», – подумала она неожиданно весело.

– Олеся Михайловна?

Внезапно появившийся в гардеробе Артем Степанович протянул руку за болоньевой курткой невыносимо скучного синего цвета, что выдавало в ней бесспорно отечественное происхождение. Вообще, при взгляде на продукцию советской легкой промышленности создавалось полное впечатление, что специалисты, занятые в ней, изучают всего три специальности: уныние, отвращение и халтура. Еще немножко ненависть к человечеству, но она в принципе приходит сама.

«А ведь придется скоро и мне опуститься до такого, – вздохнула Олеся, наблюдая, как Вихров меняет кеды на тяжелые черные ботинки, страшные, но начищенные до зеркального блеска. – На импортные шмотки нет больше ни связей, ни денег. Аккуратно надо носить. Сапоги если как следует намазать кремом, как вот у него, то они сойдут еще за приличные».

– Что смеетесь, Олеся Михайловна? – спросил Артем Степанович, улыбаясь, отчего резкие морщины будто перечеркнули его обветренную физиономию.

– Да так, ничего, своим мыслям.

– Это здорово, – сказал он по-детски и распахнул перед нею дверь. – Вы к метро?

Чтобы попасть домой, Олесе надо было только двор пересечь, но почему-то она сказала, что да, к метро.

Вышли на улицу. Медленно спускающиеся на город сумерки прихватило ветром и морозом. Мела поземка, сухой снежной крупой рисуя на асфальте причудливые узоры. Они замирали на мгновение, чтобы тут же исчезнуть под новым порывом ветра. От этого казалось, будто они идут не по асфальту, а по бурной реке, и Олесе вдруг сделалось страшно и весело, как в детстве.

– А вы умеете танцевать брейк? – внезапно выпалила она.

– Я? Нет. – Вихров снова засмеялся и галантно предложил ей руку.

– Жалко.

– Да, действительно.

– Правда, Артем Степанович! Ребята хотят научиться, а я не знаю как.

– Льете воду на мельницу империализма? – спросил он весело.

– Я?

– Да-да. Социально чуждую западную культуру хотите насадить?

– Да ну что вы, в мыслях не было, – испугалась Олеся. – Просто детям нравится, а полонез танцевать они все равно не будут.

Артем Степанович опечалился:

– Сегодня брейк в школе, завтра карате разрешим, куда только катится мир?

Олеся пожала плечами. Она этого не знала.

– Насколько мне известно, мир не катится, а крутится.

Вихров рассмеялся:

– Да, это, пожалуй, верно. – Он будто невзначай прижал ее руку к своему жилистому боку, и Олеся не могла понять, приятно ей это или нет. – Всегда это «ах, если бы молодость знала, ах, если бы старость могла»… Ну на то мы и учителя, чтобы уничтожить этот горький парадокс, только у нас основной педагогический прием – бить детей по рукам, когда они тянутся к чему-то новому.

Олеся промолчала. Трудно разговаривать с человеком, у которого на каждый случай жизни припасена парочка банальностей.

Когда миновали бесконечно длинный серый дом с гастрономом на первом этаже, стало видно приземистое здание метро с гранитной лестницей и тяжелой колоннадой. Олеся спохватилась, что если простится с Вихровым у входа, то будет выглядеть очень глупо. Надо куда-то поехать, а это сложно, когда у тебя нет никаких дел и никто нигде тебя не ждет.

– Сам-то я уже не осилю, но на вас бы с удовольствием посмотрел, – вдруг засмеялся Вихров.

– Простите?

– Как вы крутанете нижний брейк. Представляю, как у детей челюсти отвалятся.

– Да. И у санитаров из психушки тоже.

– Ну они и не такое видали. Нет, правда, было бы здорово. Показали бы детишкам, что взрослые это не сплошь бесполезная плесень, а есть такие, что еще ого-го.

– Какое там ого-го, Артем Степанович. И вообще мне кажется, что это стереотип.

Нащупав в кармане пятачок, Олеся с некоторым сожалением бросила его в прорезь турникета. Интересно, есть ли в кошельке еще мелочь на обратную дорогу или только рубль, который придется разменять, после чего он сразу перестанет быть солидной денежной единицей. Господи, насколько же она одинока, что потащилась вслед за человеком, который просто поговорил с ней не сквозь зубы…

– В каком смысле стереотип? – Артем Степанович помог ей ступить на ленту эскалатора, очень старомодно придержав за локоток.

– Что дети не уважают взрослых. Мои дети, например, прекрасно понимали, что родители и учителя если не сильно умнее, то точно опытнее и хотят им только добра.

– С этим последним пунктом как раз и проблема, – фыркнул Вихров, галантно становясь на эскалаторе ступенькой ниже и повернувшись к Олесе лицом. – Взрослый-то не вдруг поверит, что ему хотят добра, если его постоянно унижать и запрещать все подряд, а ребенок и подавно. У Искандера я где-то читал, что дети обладают более развитым здравым смыслом, чем взрослые, и, знаете, не могу с ним не согласиться в этом вопросе.

Со стороны они, наверное, выглядели, как супружеская пара, и только Шерлок Холмс, сравнив ее финский пуховик с жуткой курточкой Вихрова, сделал бы дедуктивное заключение, что никакие они не муж и жена, а коллеги или случайные любовники. От этой странной мысли Олеся поежилась. Она никогда не воспринимала Артема Степановича как мужчину, а себя – как женщину, для которой возможен секс на стороне. Правда, теперь она в разводе, и это было бы уже не на стороне, но все равно. Эта часть жизни для нее закончена. Нет, нечего и думать. В ее жизни был только один мужчина, и точка. Да, в общем, и стараться особо не придется, чтобы сохранить добродетель, ведь если она