Свечка. Том 1 - Валерий Залотуха

– Адвокат!

Почти как в детской игре в «города» получилось, мы с Алиской раньше часто в нее играли, а сейчас, к сожалению, нет, ей это уже неинтересно, и вот иногда у нас точно так же получалось: и мне, и ей один и тот же город в голову приходит, Астрахань, например, и я: «Астрахань!», и она: «Астрахань!», а потом спорим до хрипоты, кто первый сказал. И у нас с Неписигиным так же почти получилось.

Я: Адвокат!

И он: Адвокат!

И еще он что-то там сказал, но я не стал в это вдумываться, его «адвокат» меня буквально потряс. Я подумал, что он тоже разгадывает тайну сокрушилинского ада! (АДдис-Абеба, кстати). Я просто опешил от этой мысли и в таком состоянии вышел из кабинки, а он, Неписигин, стоит прямо напротив, закинув голову и отставив в сторону под острым углом локоть – как пионер с горном, только вместо горна четвертинка и – буль-буль-буль! Разумеется, увиденное напрочь забило услышанное, о его «адвокате» я мгновенно забыл! И сделал вид, что просто его не замечаю и тут слышу: ТУК! ТУК! ТУК! Стук приближался, и я очень обрадовался, потому что, во-первых, этот забавный паренек мне очень симпатичен (да и фильм хороший был – «Курьер»), а во-вторых, его приход разряжал создавшуюся на тот момент в туалете напряженную атмосферу: мы стояли буквально в метре друг от друга и при этом делали вид, что друг друга не замечаем. Правда, сперва атмосфера сделалась еще более напряженной, а мне стало еще более неловко, потому что на моих глазах Неписигин испуганно кинулся к батарее и стал за нее засовывать пустую уже четвертинку. (Из чего я сделал вывод, что и полную он там прятал.)

Итак, входит курьер, и уже не до половины появляется, а целиком… Я уже начал догадываться, чем он там, бедняга, стучит, и только немного, как выяснилось, ошибся: я думал, что у него палочка, костылик, а оказалось – протез. И даже не протез, а как это… ортопедический – вот! – ботинок, здоровый такой, тесно зашнурованный башмак. Мне сразу нехорошо стало. Мне сразу нехорошо становится, когда вижу таких обделенных судьбой бедолаг. Просто хочется сразу все им отдать. (А ведь он к тому же еще и заикается.) А парнишка забавный, хотя, как потом выяснилось, не курьер, а стажер, и даже не совсем стажер, а практикант на стажерской ставке – в юридическом учится. Он принес мне тайну сокрушилинского АДа и сам же ее раскрыл. Знаешь, что такое АД? Только не падай в обморок. АД – это АДминистрация Президента! А? Каково? Значит, так: сюда, в прокуратуру, позвонили по «вертушке» из администрации Президента и потребовали срочно найти Сокрушилина, и все, конечно, кинулись его искать, и первым нашел он – практикант Ваня, я тому свидетель. Немаловажно также (не мало, а много очень даже важно!) – кто звонил. Звонил тот, кто молчал. «Жду, молчит, жду, молчит» – помнишь? Так вот, тот, кто молчал, тот наконец, позвонил! Наум! Как же я сразу не догадался, что Наум – это Наумов, да-да, тот самый всемогущий Наумов: олигарх, кукловод, серый кардинал и прочее, прочее, всё, что о нем плетут, ты прекрасно знаешь, а по-моему, так очень умный, образованный, интеллигентный человек, оставивший родную и любимую науку ради неродной и нелюбимой политики. Я давно и внимательно за ним наблюдаю, и не просто отдаю должное, но нередко и восхищаюсь. Единственное, с чем я не согласен, так это с одной фразой, сказанной недавно им в интервью «Демократическому наблюдателю»: «Я чист перед своей совестью». На первый взгляд, ничего особенного в этой фразе нет, но только на первый взгляд. Ведь это же очевидно – не бывает своей, только своей совести! То есть нет, конечно же есть – у каждого есть своя личная совесть, но она существует и функционирует только как часть общей, человеческой… Общечеловеческой, да. А общая она потому, что законы совести общие… Наум же утверждал как раз обратное: раз совесть моя, то и законы для нее тоже соответственно мои. Это меня насторожило. Это же страшно представить, что было бы, если бы каждый для своей совести сам свои законы устанавливал! Что было бы? Да ничего бы уже и не было. Дикие джунгли, ранний мезозой… Возможно, Наумов оговорился? Возможно. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Так вот, он сюда позвонил и сказал, что его, Сокрушилина, срочно желает видеть сам… Надеюсь, теперь тебе не надо объяснять, кто такой Дед? Но и это даже не главное, старик, ты только снова не падай в обморок, главное же то, что Сокрушилина назначают Генпрокурором! (Правда, пока это конфиденциальная информация.) Ты представляешь? Нет, ты представляешь?! На какой уровень мы с тобой вышли? Даже дух захватывает! А я, сказать по правде, рад. Не за себя, а, как говорится – за державу. Рад! Потому что, если таких, как Сокрушилин, там наверху будет больше, значит, за будущее нашей страны мы можем не беспокоиться. Белый плащ, мобильник, «Hummer» – это ведь все внешнее, наносное, это все со временем пройдет, но остается главное – его беспокойное горячее сердце! Ведь он пел свой романс, когда все здесь, образно говоря, на ушах стояли. А он сидел и пел! А что его, как говорится, заносит на поворотах, то это неизбежные издержки возраста. Ему нет еще и тридцати, а он уже без пяти минут Генпрокурор. Нет, здорово, очень здорово! Вообще-то, практикант Ваня зашел в туалет не для того, чтобы эти сенсационные новости сообщить, а чтобы сказать Неписигину, что его срочно вызывает к себе Константин Михайлович. (Когда тот услышал про Константина Михайловича, то достал из кармана свою пшикалку и еще раз пшикнул себе в рот, уже не обращая внимания и на Ваню.) И вот мы идем по длинному пустому еврокоридору – молчаливой цепочкой, как те три богатыря, только, по правде сказать, на богатырей не очень похожи: Илья Муромец хромает и заикается, Добрыня Никитич добил в сортире «четвертинку», а, ха-ха, Алеша Попович вообще неизвестно кто. (И неизвестно, за что!) Но ты знаешь, старик, что мне особенно понравилось во всей этой истории с «адом»? В ней еще раз нашел для меня свое подтверждение так называемый закон коротких рукопожатий. Точнее, он не так называемый, это я его так называю, называется он как-то иначе, но не это важно. Важно то, что не я сам открыл и сформулировал этот закон, его открыл и сформулировал довольно давно довольно известный ученый, лично я прочитал его статью еще в детстве в журнале «Знание – сила» и был буквально потрясен. (Помню, как прибежал к маме, чтобы поделиться с ней своим новым необыкновенным знанием.) «РУКОПОЖАТИЕ – ЭТО ВРЕМЯ, СПРЕССОВАННОЕ В ПРОСТРАНСТВЕ». В чем суть закона? Мир тесен, это известно всем, но мало кто догадывается, насколько он тесен на самом деле! Вот, например, Гера летит в Америку и здоровается там за руку с каким-нибудь негром (хотя Гера терпеть не может негров, и мне это в нем очень не нравится, но я так сказал, для примера, просто пример такой в голову пришел – негр), так вот, Гера летит в Америку и здоровается за руку с негром, и – получается, что от этого, совершенно неведомого мне негра меня отделяет всего-навсего одно рукопожатие! (С Герой.) А дальше уже легко представить…

Нет, мир ужасно, нет, мир прекрасно, просто-таки восхитительно тесен! (Со «Знанием – силой» в руках я прибежал к маме и восторженно и сбивчиво стал объяснять ей суть закона. Мама, как всегда, читала книгу. Она нисколько не удивилась, а только улыбнулась и сказала: «Вот видишь, это еще одно подтверждение того, что все люди – братья». И продолжила свое чтение. А мне так хотелось об этом законе еще поговорить, и я спросил: «Если все люди – братья, то кто же тогда их отец?», – созорничал, пытаясь отвлечь ее от книги. «У них нет отца», – ответила мама, поднимая на меня глаза. Я видел, что ей не понравился мой вопрос, об этом свидетельствовала появляющаяся в такие моменты складка над переносицей, но меня уже нельзя было остановить, меня просто несло: «А мама у них есть?» – «Есть». – «А как ее зовут?» – «Природа», – сказала, как отрезала, мама и вновь углубилась в чтение, всем своим видом показывая, что более полемизировать со мной она не намерена.)

А уже у самой двери кабинета Писигина я узнал, что наш курьер – стажер, и даже не совсем курьер и не совсем стажер, а практикант на стажерской ставке, и узнал это следующим образом: «ТУК! ТУК! ТУК!» – он уходил вперед, а мы с Неписигиным задержались у кабинета Писигина, и тут я решил выяснить, курьер он все-таки или не курьер?

– Курьер? – спросил я, глядя ему вслед.

– Практикант на ставке стажера, – неожиданно обстоятельно и благожелательно ответил Неписигин.

А Ваня как раз сворачивал за угол, обходя его по окружности, выбрасывая вбок свою больную ногу: ТУК! ТУК! ТУК! – сильно припадая при этом на ногу здоровую, и мне просто нехорошо стало, как всегда нехорошо становится, когда вижу таких вот бедолаг, и у меня невольно вырвалось:

– Хромает…

А Неписигин ухмыльнулся как-то подленько и сказал, и даже не сказал, а, я бы сказал – уточнил:

– И еще – стучит.