Via Roma - Роман Лошманов

Посёлок Красноармейск – им Красноармейский район, самый большой в Волгограде, был раньше. А ещё раньше он был немецкой колонией Сарептой, основанной гернгутерами, протестантами, идейно произошедшими от Яна Гуса. В Россию они приехали при Екатерине Второй, не столько ради экономических выгод, сколько ради свободы миссионерства: с православными работа запрещалась, зато с калмыками поощрялась. Гернгутеры завели мастерские и заводы, но проповедовали без особого успеха. Семейные жили хозяйствами, неженатые – одним общим домом, незамужние – другим общим домом, женились по жребию. Потом община распалась из-за трудностей, общинный дом с часами на башенке стал лютеранской кирхой, гернгутеры по большей части разъехались.

Сейчас от Сарепты сохранилась квадратная церковная площадь. В центре, где был раньше бассейн с родниковой водой, которую доставлял деревянный водопровод, теперь обелиск над братскими могилами Гражданской и Отечественной. Вокруг сквера на фоне панельных пятиэтажек стоят дома с высокими треугольными крышами, скошенными с торцов. Некоторая часть из них отреставрирована и музеифицирована, но в большинстве они выглядят так, будто ремонтировались ещё при гернгутерах. Здесь были склады, магазины, госучреждения, туберкулезный и кожвендиспансер, в двух домах до сих пор находится военкомат. Повсюду на залатанной разрухе висят таблички «Охраняется государством».

Гернгутеры назвали колонию библейским именем – в честь Сарепты Сидонской, куда бог отправил пророка Илию: рядом впадала в Волгу речка с созвучным именем Сарпа (она стала частью канала). Став Красноармейском, она потеряла имя. Красноармейск – это отсутствие имени. Превращение страны в неразличимое пространство: то же самое случилось с Цырицыном. У него было имя в честь реки Царицы, русифицированной Сары-Су, Желтой воды. У Сталинграда тоже было имя: оно подходило городу, превращённому в филиал тракторостроительного и металлургического заводов, а потом и в героическую бойню. Волгоград же не означает ничего, кроме неперсонифицированной пустоты. Город был назван так только потому, что ему больше нельзя было быть Сталинградом и никак нельзя – Царицыном. В Волгоград можно было с таким же успехом переименовать любой волжский город: от Ярославля и Казани до Самары и Сызрани. Странно, что их все не переименовали в Волгограды, различаемые по номерам, и не завершили тем самым социалистическое изъятие истории.

На столе в гостинице лежало «Меню завтраков в «Нашем кафе» по системе «Шведский стол». Дни различались: по понедельникам среди прочего давали суп молочный с макаронными изделиями, по средам бедро куриное жареное, по четвергам и пятницам тефтели. Неизменными были хлебец отрубной, рогалик со сгущёнкой и нарезка мясная, сырная. Никогда я не видел такой тонкой, бумажной нарезки мясной, сырной. В обычное время в кафе кормили салатами «Эсмеральда» и «Нежность», башенками из баклажанов с сыром и помидорами, мясной розочкой, рулетом куриным по-прусски и остальной малоприятной роскошью. К счастью, встречающая сторона вспомнила о кафе с местными соленьями, которые звали «бздоватыми помидорами».

Кафе называлось «Кулинарная мастерская «Транжира» и находилось в подвале. Внутри было богато: каменные каскады, стены красного кирпича, белые свисающие скатерти. Над стойкой висел телевизор с «Кухня ТВ», на экране то вопил Гордон Рамзи, то выгуливал очередное своё худи Джейми Оливер. Приблизилась хозяйка, коротко стриженая женщина с суховатым лицом, золотыми зубами и хваткостью тамады. Мы спросили насчёт бздоховых этих самых солений и какой-нибудь местной рыбы. «Местная рыба? Судачок-с. Шо же, не форель же я вам предложу. Вы позволите, я сделаю его вам так, как вижу. А не понравится, денег не возьму, – напористо расписывала она. – С чем? Да вот с тем, с чем сделаю». Узнав, что я не ем ни майонеза, ни сметаны, замнулась, но нашлась: «А сыр вы откушиваете? В любом случае соус он идёт на чём-то. А яички вы кушаете вообще? Позволительно ли спросить, уважаемый господин, отчего же такое недоразумение в вашем лице? Я почему так дотошно вас выспрашиваю – вы определились таким образом на предмет этих двух продуктов, потому что они вам в принципе не нравятся или у вас аллергия? И если я туда положу чего-то, а вы знать не будете, то ваше трудное детство не скажется?» Я уверил, что распознаю, так что она пообещала сделать с чем-то другим. Ещё мы хотели ухи, но сошлись на борще, тем более, что «борщ, говорят, у нас славный»: «Если бы заранее, я бы вам такой ухи бы наварила. На завтра ушицу можно заказать. Но надо варить её из карпа, исключительно. Рыба – это как у Паниковского гусь. Рыба – это же рыба!»

Конец ознакомительного фрагмента.