Via Roma - Роман Лошманов

Обедать решили в кафе. Оно стоит в самом центре – огромное по местным меркам двухэтажное здание с крупными буквами наверху: «Светлые зори». Над входной дверью же другая, небольшая табличка: «Бест хаус». Отец не пошёл туда. Он обошёл здание справа, упёрся в забор, обошёл и его и пришёл к задней двери. Она была заперта. Он подёргал. Открыла девушка и сказала: «Кафе на втором этаже». «А как пройти?» – спросил отец. «А вот обойдите!» – показала она в сторону. Мы обошли, нашли лестницу и поднялись – там был зал с накрытыми столами, на красных скатертях торчали торжественные салфетки. На кухне шла работа. «А поесть что-нибудь, девчонки?» – спросил отец. «Ничего нет, – ответила одна. – Вчера заказ, сегодня заказ» «А где же?» – спросил отец. Нам указали вниз, мы пошли через зал по чистому полу, который мыла уборщица, спустились по лестнице – и оказались в кафе «Бест хаус».

По телевизору передавали популярную музыку. За одним столом с разбросанной курткой сидел мужчина и что-то подсчитывал на листочке. За другим ели и пили пожилая обширная женщина в платке, мужчина лет сорока с усами на свекольном лице и девочка в цветном пальто и в шерстяной шапке. Девочка всё хохотала, хохотала, а мужчина – он наливал себе из пакета томатный сок, – даже наклонился за лежавшей на полу палкой и шутливо грозил. Нам принесли солянку и лёгкие котлеты с картофельным пюре, посыпанным зелёным луком. Потом отец водил нас по магазинам смотреть ассортименты. Я вспомнил, что сам когда-то заходил в Арзамасе в магазины, чтобы посмотреть, не появились ли в них новые товары. Это, понял я, один из способов восполнить недостаток новостей в небольшом населённом пункте.

После тренировки мы поехали в Дальнее Константиново, где живёт целитель. Пустынные дороги поднимались, опускались и расстилались посреди чистых вспаханных полей, чистых плавных холмов, чистых разноцветных лесов под чистым спокойным небом. Мы проехали Кеславь и Чепас. Мы видели на окраине Перевоза новый физкультурно-оздоровительный комплекс с огнями и флагами на высоких флагштоках, и видеть его внутри безлюдья было странно. Мы проехали Таможниково и Малую Пицу.

Дальнее Константиново тоже было чистым и тихим. Я был здесь в детстве, и посёлок запомнился мне светлым, беззлобным, праздничным – таким показался и сейчас. На улицах стояли старинные резные деревянные дома, сделанные так добротно, что не требовали улучшений и переделок. Центральная улица, по которой ехал единственный грузовик, переходила в поля. Мы шли к целителю, и я думал о том, что всё лишнее как будто обошло это место стороной, а нужное тут ценят и берегут. Дом целителя был необычным: перед забором стояли чёрные чугунные пушки с большими колёсами, возле них лежали небольшие ядра, в палисаднике стоял бюст Ленина, на доме – голова солдата в шлеме. Отец с сестрой пошли к крытому проходу к дому, я остался на улице. Вдали над полупрозрачными перелесками тихо поднималась огромная белая луна.

«Ох и горькая, зараза», – сказал отец, когда они вышли. Мы шли обратно, к дому моего дяди, где оставили вещи. Отец рассказывал: «Он интересный. Убил женщину. Нет, не женщину, мужчину, который, ну, он женщину любил, а убил мужчину, который. А сам в милиции работал. И когда сидел, там научился. Он ещё скульптор, в Дальнем Константинове памятники ставил. (Уже вечер, становится всё холоднее; я смотрел по сторонам на берёзы, поля, а отец вспоминал.) Юрка Дурыкин покойный отсидел однажды, вышел, пил. А он в запои на месяц уходил. Ну, друг его и повёз в Саконы. Там тоже такой вот мужик был тогда. Приезжают, а тот: „Юрка! Кореш!“ На нарах вместе сидели, и теперь, значит, к нему возят. Ну, и стали пить за встречу. (Мы прошли мимо церковки, повернули к памятнику погибшим на войне дальнеконстантиновцам. Человек красил синей краской перила почты. „Правильно красишь?“ – спросил отец.) Ходки три он сделал. Ну, морду кому-нибудь набьёт. Или только выйдет, в пивную зайдёт, стоит на столе кружка пива – возьмёт отопьёт и назад поставит. И драться. („Кто он такой-то, – спрашиваю, – занимался, что ли?“) Занимался. Фотография-то у меня в альбоме. На выставке достижений мы стоим. Он в пальто нараспашку. (Я помню, кажется: в шапке-пирожок, в светлом шарфе, перекрещённом на груди) Ещё с другом они как-то калымили, отпраздновали. Он пришёл домой, а жена не пускает. А у него пачка денег с собой. Десяток, что ли. Ну, не пускает. Он взял и десятками дверь оклеил. Жена утром выходит: „Ах, ты!“. („Чем же он клеил?“ – спрашивает сестра.) Не знаю… Жена у него учительницей работала. Потом травилась».

Мы шли мимо милиции. Во дворе стояли разбитые в авариях автомобили, некоторые смятые до несовместимости с жизнью. Я подумал, что все они привезены с нижегородской трассы, от которой Дальнее Константиново стоит в стороне. И, подумал, как ему в этом повезло.

С Маврикия в Москву в декабре 2010 года

Я потом подумал, что если бы так долго не провозился в сувенирной лавке, если бы мне не переделывали там два раза жемчужные серёжки и в конце концов не сделали бы из-за этого скидку в сто двадцать рупий, округлив до семи тысяч (если бы не округлили, я бы, возможно, не смог бы расплатиться, потому что денег на карточке было впритык), и из-за всего этого не задержался бы в отеле, разбираясь с выставленным счётом, то я бы с ним не познакомился.

Я встретил его у стойки регистрации: довольно крупный, хотя ростом с меня, похож на Фореста Уитакера – не только приспущенным левым веком, но и вескостью в словах и движениях. Он показывал стоявшим в очереди людям свой распечатанный электронный билет и пытался спросить, нужно ли ему идти в кассу за обычным. Те его не понимали, его английский был плох. Я ему сказал: «Да всё нормально, только паспорт нужен». Он же сказал: «Хотел уточнить, а то как-то летел из Аргентины, там надо было в кассу идти». Лицо его было землистым, отдалённо квадратным, небритым: щетина редкая, жёсткая, чёрная, в основном на верхней губе. Когда он регистрировался, девушка за стойкой попросила его поставить чемодан боком, ручкой вверх. Он сказал: «Да, это весь багаж, больше нет». «Ручкой вверх», – перевёл я. Ему надо было в Дубае пересаживаться на самолёт «Аэросвита» до Киева, и девушка объясняла ему, что багаж нужно будет там, в Дубае, взять и снова регистрироваться.

В самолёте мы оказались соседями. Мы познакомились, пожали руки; его была во въевшемся машинном масле. Его звали Игорь, он был из Измаила. Игорь был слегка нетрезв, то есть вёл себя как трезвый, но от него несло нормальным ровным перегаром, таким перегаром, по которому было ясно, что выпить он может много, но всегда себя контролирует. Он стал рассказывать о себе – помощник старшего механика, которому недавно друзья выправили документы старшего механика. Его корабль («балкер», как говорил Игорь) два месяца простоял в Порт-Луи («Порт-Луисе»), а шёл из Китая и потом Таиланда в Кот-д’Ивуар («Берег Слоновой Кости», называл он; незадолго до того там случился военный переворот), вез рис в мешках: «Три вида – для бедных, средних и богатых. Отличается цветом, а больше ничем: самый дорогой розовый, средний голубой (про третий рис я не запомнил). И ещё тем, что самый дешёвый – сечка, а самый дорогой – целый, двадцать долларов килограмм». По пути судно, сделанное когда-то в Японии, сломалось, и они зашли на Маврикий на ремонт двигателя. Но судовладелец-грек пожалел денег на полный ремонт, также жадным оказался суперинтендант («Это такой представитель владельца»), и ремонт был сделан наполовину. Игорь настаивал, что ремонт должен быть полным, иначе балкер встанет в открытом море и нужно будет вызывать буксиры. Суперинтендант отрезал, что ремонт завершён. Тогда Игорь сказал, что отработал половину контракта, разрывает его и летит домой за свой счёт: «Я ему показываю, он говорит: «Почини». Я говорю: «Это невозможно починить, нужна новая деталь. Он говорит: «Ты плохой механик». А я ему говорю: «Ну, ищите хорошего». И ещё покупал неправильные детали. Муфту принёс сильно меньшего диаметра. Просил его насос купить, он купил – для дачи».

Таким образом Игорь оказался на самолёте. Он достал свой большой ноутбук и стал показывать мне фотографии двигателя: «Это моя страховка, чтобы в случае чего показать». Он листал снимки и молча оборачивался ко мне, как будто спрашивал: ну ты видел? Муфта, действительно, было разорвана. Ещё висело пластиковое ведро, в которое стекало масло.

Позже, когда он узнал, что я работаю в журнале, Игорь снова достал ноутбук и показал мне книгу стихов одного своего знакомого моряка. Она называлась «Я, море, низко кланяюсь тебе». Там были, например, такие стихи:

Прочтешь порой статью морского склада

Что пропечатал кто-то из чинуш:

«Он жить не мог без шторма». Это ж надо,