В радости и в горе - Кэрол Мэттьюс

У нее на подбородке был томатный соус, и это было очень трогательно. Мэт взял салфетку и вытер ей подбородок.

— Неразумная трата денег, — ответил он, — слишком уж дорого.

— У тебя такая глубокая морщина на лбу.

— Я просто много размышляю о жизни.

— Вот это да, — усмехнулась Холли, — а я-то думала, что наркотики — это только моя слабость.

— Слишком большое количество кленового сиропа всегда оказывает на меня такое воздействие, — произнес Мэт.

— Похоже, что музыка и ночные клубы — это не твоя стихия.

— Наверное, хотя когда-то было по-другому.

— Я всегда думала, что Лондон — это как раз то место, где можно оторваться по полной программе.

— Так оно и есть. Но, возможно, в прошлом я отрывался таким образом слишком часто.

— И давно ты пишешь о музыке?

— Уже несколько жизней. — Мэт хлебнул теплого сладкого чая. — По крайней мере, иногда мне так кажется.

— Можно спросить тебя кое о чем?

Мэт кивнул.

— Что ты на самом деле думаешь о «Крутоголовых»?

— На самом деле? — Мэт нанизал на вилку несколько последних кусочков блина.

— Мне хочется знать. Правда.

Он положил нож и вилку на тарелку и откинулся на стуле, прислушиваясь к голосу Джона Леннона, который тихо лился из динамика над головой. «Я мог бы что-то сказать, но ты будешь страдать…»

Мэт сложил перед собой руки.

— Я думаю, что на самом деле они просто ужасны.

— Насколько ужасны?

— До самой крайней степени.

— Ужаснее, чем…

Мэт разделался с остатками блина и покрутил пустой вилкой. Он вырос на «Бей Сити Роллерз», «Уомблз», на сестрах Нолен и на тирольских песенках пухленьких девочек, которые даже на фоне «Крутоголовых» были просто ужасны, по-своему, конечно.

— Ужаснее, чем… Мэри Осмонд, когда она поет «Бумажные розочки».

— Такие ужасные?

— Боюсь, что такие.

— О!

Холли подцепила пальцами другой кусок бекона и захрустела им.

— А знаешь…

Мэт подождал.

— Я ведь тоже так считаю. — Рот ее растянулся в улыбке, лицо просияло. Она опустила глаза и хихикнула.

Мэт тоже рассмеялся, искренне, от души, заглушив Леннона и заставив других посетителей этой малонаселенной столовой отвлечься от своих тарелок.

— И тем не менее ты напишешь о них хорошую статью.

— Меня можно попытаться убедить это сделать.

— Они неплохие ребята, — сказала она. — Они не стараются управлять всем миром. Но их музыка воняет.

— Как же ты можешь работать с ними?

— А я умею хорошо притворяться.

— Да, ты и меня обдурила.

Ее лицо вдруг стало серьезным.

— Я совсем не собираюсь обманывать тебя, Мэт.

— Со мной лучше в такие игры не играть, Холли.

— Уже поздно, — мягко сказала она, — или рано?

Мэт встал, чтобы взять счет.

— Я угощаю. — Холли вытянула счет прямо у него из-под пальцев. — Производственные расходы.

— Ну что же, спасибо.

— Ты был прав, завтрак и правда может доставить большое удовольствие. Хотя, возможно, секс без дальнейших обязательств был бы приятнее.

— Об этом и речи быть не может.

Холли надела куртку.

— Я живу здесь недалеко.

— Я поймаю тебе такси.

— Мы можем немного прогуляться. Нам надо подышать воздухом. Можешь обнять меня. Может быть, тебе понравится, ты же еще не пробовал.

— Ты когда-нибудь успокоишься, Холли Бринкмен?

Она остановилась и взяла его за руку:

— Только тогда, когда получу, что хочу.

Глава 17

Мероприятия по Плану Подготовки к Свадьбе были приостановлены. На ночь. Время отхода к долгому десятичасовому сну, который должен был сделать их свежими и красивыми, уже давно прошло. Гости уехали, и даже другие подружки невесты после наступления полуночи растворились в воздухе, однако Марта не проявляла никакого желания идти спать.

Марта и Джози сидели на подоконнике в комнате Марты, свесив ноги на покатую черепичную крышу, уходившую вниз. Скат карниза сливался с чернильной чернотой ясного неба, а яркие дырочки звезд были, казалось, проделаны той же острой булавкой, которой холодный воздух покалывал кожу. Еще немного, и рассвет разрушит это очарование.

Марта нашла им обеим пижамы с начесом и пуховые носки, а от холода их защищали одеяла, в которые они завернулись. Двоюродная сестра Джози затянулась сигаретой с марихуаной, которую они курили пополам.

— Последний раз я курила это в семнадцать лет, — сказала она.

Джози взяла сигарету, пока Марта выдувала из носа непрерывную, меланхоличную струю.

— Я тоже.

— Сейчас наркотики уже не модны, — сказала Марта. — Как и алкоголь или случайный секс. Все маленькие радости жизни постепенно теряют остроту. Ты согласна?

— Скоро выяснится, что телевизор приводит к раку глаз, и что нам тогда останется?

Они обе фыркнули.

— Я так рада, что ты здесь, Джо-Джо. — Марта протянула руку и сжала руку сестры.

— И я тоже рада.

— Мне так плохо без Джинни. — Глаза Марты заблестели в лунном свете. — Она была отличной матерью.

— Вы всегда жили как кошка с собакой.

— Странно, но все это не имеет значения, когда становится слишком поздно, чтобы что-то исправить.

— Завтра тебе будет очень ее не хватать.

Марта кивнула.

— Когда церемония в церкви закончится, мы с Джеком подойдем и постоим у ее могилы. Всего несколько минут. Я положу на нее свой свадебный букет.

— Это будет очень трогательно.

— Любопытно, как все складывается в жизни. — Марта задумчиво смотрела в небо. — Вот Орион, — она указала сигаретой на одно из созвездий, — красавец охотник. Когда я смотрела на него, я представляла, что где-то есть мой герой, и он тоже смотрит на него, а однажды он появится в моей жизни, и мы оба будем знать, что нас связало что-то, что выше нас, и что мы предназначены друг другу и будем вместе до самой смерти. — Марта хмыкнула; так хмыкнул бы каменный памятник. — Романтично?

— И ты нашла своего героя?

— Я когда-то так думала. Думала, что этот человек очень близок к тому образу, который я себе представляла. Может быть, он появился не в то время.

— Вокруг не так уж много таких мужчин. Надо было за него держаться.

— Ты стараешься обратить в свою веру уже обращенного. Я ведь думала, что мир полон замечательных мужчин. И что все, что нужно сделать, это сесть и выбрать из шеренги. Чем старше я становлюсь, тем все больше осознаю, что всех замечательных мужчин уже разобрали, а мне приходится выбирать из неликвидных остатков.

— Что у вас было с Гленом?

Марта посмотрела в сторону и шмыгнула носом.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Просто любопытно.

Марта подняла бровь.

— Ладно, проныра. Я была немного удивлена, увидев его здесь.

— Только удивлена?

— Возможно.

— Он очень красивый.

— Я заметила.

— Он тоже считает тебя красивой.

— Просто замечательно.

Марта откинула голову, прижавшись к оконной раме.

— Я думала, что он мой герой. В старших классах мы всегда были вместе. В нем было все, чего я ждала от мужчины. И я обожала его. И думала, что он обожает меня. — Она проследила взглядом за струйкой дыма, завитки которого исчезали в черноте неба.

— Ну и?

— Ну и. Когда мы окончили школу и перед нами была вся жизнь, я почувствовала, что беременна. — Она сжала губы и посмотрела на Джози.

— Черт.

— Я не сказала никому, — продолжила она, обняв прижатые к груди колени, — даже тебе. Даже Джинни. Никому. Я не сказала никому, кроме Глена. А для него имели значение только его собственные дела. Он сказал, что не сможет взять на себя ответственность за ребенка. Он сказал, что это разрушит нашу жизнь, и его, и мою. Ему тогда только что предложили перспективную работу в Европе, и он не хотел ее упускать. Короче, ему не нужен был этот ребенок, и я была не нужна.

Джози глубоко вздохнула:

— Черт.

— Я сделала аборт. За который заплатил Глен, благородно, ничего не скажешь. Он получил эту работу в Европе, и в последний раз я видела его перед отъездом.

— Подлец.

— Он писал мне каждый год, перестал только два года назад. В каждом письме говорилось, что он жалеет о том, что произошло, что все еще любит меня и что сделает все возможное, чтобы все исправить.

Марта сделала последнюю затяжку почти догоревшей сигаретой и потушила ее о подоконник. Она подняла лицо к небу и тяжело выдохнула дым.

— Я рвала все его письма.

— Черт. — Джози тоже вздохнула. Обе они в молчании смотрели на Орион. — Ты жалеешь об этом?

— Об аборте или о разрыве с Гленом?

Джози пожала плечами.

— И то, и другое трудно было пережить. Но в то время казалось, что именно так и надо делать. Все равно уже ничего не изменить. Но сейчас бы я поступила по-другому.